Расплата - Александр Стрыгин

- Товарищи красноармейцы! - заговорил Чичканов. - Вы присланы в нашу губернию защищать Советскую республику, а наши, тамбовские, люди посланы в другие края. Защищая Тамбов, мы защищали и Тулу и Новгород, то есть общее наше дело - дело революции! Я не буду вас упрекать, ваш полк делал, что мог, но соседние полки почти целиком сдались врагу... Это позор, товарищи! Что мы должны написать об этих людях на их родину? - Чичканов сделал паузу, пробежал взглядом по рядам красноармейцев, опустивших глаза к земле.

В повисшей над полком напряженной тишине послышался цокот копыт.

Вестовой штаба Укрепрайона Панька Олесин с галопа вымахнул на насыпь. Соскочив с коня, подал Чичканову пакет.

- Велено передать срочно. Вестовой Олесин.

Чичканов взял пакет, вскрыл.

- Митинг считаю закрытым, будьте, товарищи, в боевой готовности.

Чичканов что-то шепнул Борису Васильеву и командиру полка.

- Так ты Олесин? - спросил Чичканов вестового. - Не из Кривушинской коммуны?

- Так точно. Мой отец - Ефим Олесин, он и вас знает, и Калинина знает.

- Очень приятно. Ты молодец.

Панька молча улыбнулся похвале начальника.

- Скачи в штаб, скажи: полк отправляется. Я сейчас же вернусь. Да, еще одно. - Он задумался. - После штаба заскочи в больницу, там ваш председатель Ревякин... раненый.

- Тяжело? - испугался Панька.

- Сам увидишь. Так передай ему, чтобы он, как только выпишут, ко мне явился.

- Передам, товарищ Чичканов. Разрешите ехать?

- Ну скачи!

Быстро удаляющуюся фигуру всадника Чичканов провожал ласковым отцовским взглядом.

4

- Панька! Как ты сюда попал? - Василий обнял его здоровой рукой и крепко поцеловал.

- Перед набегом казаков я в военкомат пришел, а там неразбериха. Меня в штаб Укрепрайона послали вестовым. На коне, говорят, ездить можешь? Эге, говорю, это самое любимое дело! Уж я чуть к казакам не попал... С пакетом скачу в Соколовку, к комбригу, а он Мамонтову сдался.

- Предал, гад? - приподнялся Василий на койке.

- Хорошо, что красноармейцы бегли мне навстречу. Они-то и сказали, что комбриг сдался. Я стрелой назад!

- Настоящим бойцом стал! - похвалил Василий Паньку, любуясь его щегольской выправкой. - Чем-то ты, братец, Петьку Куркова мне напоминаешь. Молодостью, что ли? Помнишь? "Кто тут который и почему?"

- Теперь, наверно, отец я, - тихо сказал Панька, видимо не желая вспоминать о Петьке Куркове.

- Да ну? - удивился Василий, хотя знал, что Кланя должна скоро родить.

- Когда уходил, Парашка за фершалицей бегала. Кланя посылала.

- Вот, брат, в какие времена дети наши рождаются, - раздумчиво сказал Василий, вспомнив Любочку в люльке.

Панька промолчал, только тяжело вздохнул.

- Ну, не унывай, - потрепал его плечо Василий, - главное, чтоб живы остались.

- Вот то-то и оно-то... Да, я ведь к тебе с поручением (хотел сказать по старой привычке "дядя Вася", да какой же он дядя!)... Чичканов наказал: как выздоровеешь, то в военкомат не ходи, а прямо к нему.

- Спасибо за заботу. Увидишь - скажи: Ревякин на любое задание готов, куда пошлет партия.

- А меня - куда пошлет комсомол!

- Верно, Паша, будь верным бойцом коммуны!

- Слушаюсь, - с улыбкой козырнул Панька.

- Если раньше меня увидишь своих - накажи в Кривушу: жив, мол...

- Скажу, дядя Вася! - выпалил Панька. Опомнившись, что все-таки не так назвал, растерянно махнул рукой и выбежал из палаты.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Широкоскулое, бледное лицо с бесцветными глазами смотрело из маленького зеркальца. На подбородке и щеках полосками засохла мыльная пена... Антонов со злостью швырнул бритву на окошко. Бритва сбила зеркальце, и оно упало, расколовшись пополам.

Плеская на лицо холодную колодезную воду, Антонов старался успокоиться, но больное самолюбие, словно нарыв, напоминало о себе с каждым ударом сердца.

Природа не создала его красивым, партия эсеров не оценила по заслугам его прежнюю деятельность, а большевики подарили - как мальчишке - маузер за очень рискованную операцию по разоружению чехословаков на станции Кирсанов. Никто не знает, как хочется Александру Антонову высоких почестей, криков "ура", подобострастных взглядов толпы...

А приходится прятаться у грязных мужиков, слюнявых святошей, по лесным землянкам и зарослям, как затравленному волку. Вместо подобострастных взглядов - недоверие и насмешки на хитрых лицах мужиков, готовых продать, если много заплатят.

И с каждым днем в сердце росла злоба на всех и вся, жажда мести за свои обиды и унижения переполняла самолюбивую душу.

- Маруська! Полотенце! - кричит он, стиснув зубы.

Маруська Косова, фанатичка, эсерка из Камбарщины, пристрявшая к нему еще в Кирсанове, до побега, с собачьей преданностью служит ему теперь.

- Мокрое дала! - швыряет назад полотенце. - Сама вытиралась?

- Не злись, Шуреночек, другое дам, не разглядела я.

Брезгливо промокнув тонким полотенцем землистые скулы, Антонов сел к столу под образа, взглянув в окно.

- Герман с почтой подъехал. Зови.

Здоровенный рыжеусый детина с налитыми хмелем глазами вошел без стука, козырнул. Подал Антонову засургученный пакет и свернутые в трубку газеты.

Разрывая пакет, Антонов спросил:

- Привыкаешь к своей должности?

- Привыкаю, - осклабился Максим Юрин, которому поручил Антонов контрразведку и дал кличку Герман.

Антонов развернул серо-зеленый тонкий лист и нахмурился.

- Растяпы! - вскричал Антонов. - Не могли днем раньше сообщить! Ленивые интеллигенты - все эти горские, Вольские!

В пакете было сообщение Тамбовского губкома партии эсеров о захвате казаками Тамбова и об отходе штаба Укрепрайона в Рассказово.

- Мы бы такой налет устроили на Рассказово! - сокрушенно скомкал бумагу Антонов.

- У них агенты трусы! - пробасил Герман, сверкнув глазами. - Ползком ползают, дождешься их!

Антонов швырнул письмо на стол, развернул газету "Известия Тамбовского губсовдепа".

- И газеты старые прислали!

Глаза Антонова остановились на заметке "Меньшевики и зеленые".

"В районе прифронтовой полосы Тамбовской губернии появилась банда под предводительством прославленного в дни керенщины..."

Антонов сразу догадался, что это о нем пишут. Он удовлетворенно ухмыльнулся: большевики и то признают прославленным, а свои только поучают. А ну, что дальше пишут?

"...начальника кирсановской уездной милиции, меньшевика Антонова..."

Антонов вдруг захохотал и слезящимися от смеха глазами уставился на Германа.

- Слышишь, Герман, я - меньшевик! Умора! Похож я на меньшевика? А? Черти хитрые! А ну, кто это пишет? Ульев какой-то. Может, он сам меньшевик и их ко мне сватает? Да они, пачкуны сопливые, никому не нужны!

- "Банда Антонова, как и всякая неорганизованная кучка грабителей, читал он уже вслух, изредка поглядывая на Германа, - делает налеты на Советы, разоряет и сжигает избы, терроризирует население - по большей части бедняков, вырезает коммунистов, убивает советских работников и удаляется в трущобы, чуть ли не под крылышко бело-зеленой армии, до более благоприятного момента для налетов..."

- Как, плохую трущобу мне комендант Трубка нашел? - Антонов обвел взглядом стены рубленого дома Акатова, эсера из села Рамза. - А насчет крылышка... Мы сами скоро всех под свое крылышко возьмем. Свою зеленую армию создадим, без беляков, без генералов!

Кошкой вползла в дверь гибкая, хитрая Маруська Косова.

- Батька Наумыч к тебе пришел, - сказала она и пошла за занавеску убирать постель.

- Иди, - сказал Антонов Герману. - После зайдешь.

Плужников перекрестился, степенно расправил бороду и сел к столу.

- На, читай, Гриша, что про меня мелют. - Антонов сердито двинул по столу газету в сторону Плужникова.

Тот прочел газету и положил на стол.

- Пусть пишут, не давай пищи своей гордыне. Потерпи. Скоро большое дело начнем.

- Все скоро, скоро, а когда? Надоело ждать! Ты вот свободно разгуливаешь по дорогам, по селам, даже с чекистами говорить можешь. А я вот прячусь. Уже несколько миллионов пудов хлеба Советы взяли и все двадцать семь, назначенные по разверстке, возьмут!

- Не горячись, Степаныч, прошу тебя, будь благоразумным. Токмакову скажи, чтоб не набирал в зиму много дезертиров. Кормить нечем - оттолкнем от себя людей.

- Что вы все меня поучаете?! - вскипел Антонов. На щеках его выступил зловещий румянец. - Я не хуже вас знаю обстановку, не глупее вас! - Он вышел из-за стола и забегал по комнате.

2

Арьергард корпуса Мамонтова 21 августа покидал разграбленный Тамбов. Основные силы были уже под Козловом.

Петр Кочергин, скрывавшийся в тамбовском пригородном лесу со своим небольшим отрядом, первый из красных командиров узнал об этом. У него был трофейный пулемет, несколько оседланных коней, отнятых в перестрелке с казацкими разъездами.

Кочергин рискнул завязать бой с арьергардом казаков, который в открытую занялся грабежом в студенецком пригороде.