Московия - Сигизмунд Герберштейн

рассчитывая, что он вернется из любви к юной подруге и тоски по ней, то Бельский передал вопрос о своей отсутствующей жене на рассмотрение митрополита. Обсудив дело, митрополит решил: «Раз это вина не твоя, а скорее жены или ее родственников, что тебе нельзя быть с ней вместе, то я делаю для тебя послабление закона и освобождаю тебя от нее». Выслушав это, Бельский вскоре женился на другой, происходившей из рода государей рязанских, от которой прижил и детей, пользующихся ныне, как мы убедились, большим влиянием на государя. Один из них снова вернулся в Литву, а затем явился в Иннсбрук к римскому королю Фердинанду, которому я его представил. Я оказывал ему содействие. Затем он отправился в Венецию, Турцию и еще далее через Татарию к себе в Литву. Он бесчеловечно обращался с бедняками и в конце концов был убит ими.

Прелюбодеянием у них считается только тот случай, когда кто-либо имел общение с чужой женой. Любовь между супругами по большей части умеренна, в особенности у мужей именитых и знатных. Это происходит оттого, что они женятся на девушках, которых раньше никогда не видели, а затем, занятые государевой службой, вынуждены бывают покидать жен и в это время пятнают себя позорными связями на стороне.

Положение женщин

Положение женщин весьма плачевно{221}. Московиты не верят в честь женщины, если она не живет взаперти дома и не находится под такой охраной, что никуда не выходит. Они отказывают женщине в целомудрии, если она позволяет смотреть на себя посторонним или иностранцам. Заключенные дома, они только прядут и сучат нитки, не имея совершенно никакого голоса и участия в хозяйстве; все домашние работы считаются делом рабов. Всем, что убито руками женщины, будь то курица или другое какое животное, они гнушаются как нечистым. У тех же, кто победнее, жены исполняют домашние работы и стряпают. Если они хотят зарезать курицу, а мужа или рабов случайно нет дома, то они становятся у дверей, держа курицу или другое животное и нож, и усердно просят прохожих мужчин, чтобы те зарезали животное.

Весьма редко допускают женщин в храмы, еще реже — на беседы с друзьями, и только в том случае, если эти друзья — совершенные старики и свободны от всякого подозрения. Однако в определенные праздничные дни летом они разрешают женам и дочерям сходиться вместе для развлечения на широком лугу. Здесь, усаживаясь на некое колесо, наподобие колеса Фортуны, они едут то вверх, то вниз; или иначе — привязывают веревку, так что она провисает, и, сидя на ней, они после толчка раскачиваются и движутся туда-сюда, или, наконец, они забавляются определенными песнями, хлопая при этом в ладоши; плясок же они совершенно не устраивают.

Есть в Москве один немецкий кузнец, оружейных дел мастер из Халля в долине Инна, по имени Иордан, который женился на русской. Прожив некоторое время с мужем, она как-то раз ласково обратилась к нему со следующими словами: «Дражайший супруг, почему ты меня не любишь?» Муж ответил: «Да я сильно люблю тебя». «Но у меня нет еще, — говорит жена, — знаков любви». Муж стал расспрашивать, каких знаков ей надобно, на что жена отвечала: «Ты ни разу меня не ударил». «Побои, — ответил муж, — разумеется, не казались мне знаками любви, но в этом отношении я не отстану». Таким образом немного спустя он весьма крепко побил ее и признавался мне, что после этого жена ухаживала за ним с гораздо большей любовью. В этом занятии он упражнялся затем очень часто и в нашу бытность в Московии сломал ей, наконец, шею и ноги.

Все они называют себя холопами, то есть рабами государя. Те, кто познатнее и побогаче, имеют рабов, чаще всего купленных или взятых в плен. Те же свободные, которых они содержат в услужении, не могут свободно уйти, когда им угодно. Если кто-нибудь уходит против воли господина, то его никто не принимает. Если господин обходится нехорошо с хорошим и умелым слугой, то он начинает пользоваться дурной славой у других и не может после этого достать других слуг.

Свобода и рабство

Этот народ находит больше удовольствия в рабстве, чем в свободе{222}. Ведь по большей части господа перед смертью отпускают иных своих рабов на волю, но эти последние тотчас отдают себя за деньги в рабство другим господам. Если отец, как это у них в обычае, продаст сына, а этот последний каким бы то ни было образом станет свободным или будет отпущен на волю, то отец по праву отцовской власти может продать его еще и еще раз. После четвертой продажи он не имеет на сына уже никакого права.

Если у нас с московитами заходила речь о литовцах, они обыкновенно с усмешкой говорили: «Когда их король или великий князь приказывает кому-либо из них отправляться с посольством или в какое другое место, то получает в ответ, что-де жена больна или лошадь хрома. А у нас не так, — говорят они смеясь, — если хочешь, чтобы голова была цела, отправляйся по первому приказу».

Карать смертной казнью рабов или других лиц может один только государь или тот, кому он это поручит.

Каждые два или три года государь переписывает детей боярских{223} с целью узнать их число и сколько у каждого лошадей и слуг. Затем, как сказано выше, он определяет каждому способному служить жалованье. Те же, кто может это по своему имущественному достатку, служат без жалованья. Отдых дается им редко, ибо государь ведет войны то с литовцами, то с ливонцами, то со шведами, то с казанскими татарами, или даже если он не ведет никакой войны, то все же ежегодно по обычаю ставит караулы в местностях около Танаиса и Оки числом в двадцать тысяч для обуздания набегов и грабежей со стороны перекопских татар. Кроме того, государь имеет обыкновение вызывать некоторых бояр по очереди из их областей, чтобы они исполняли при нем в Москве всевозможные обязанности. В военное же время они не отправляют ежегодной поочередной службы, а обязаны все, как состоящие на жалованье, так и ожидающие милости государя,