Поздний гость. Стихотворения и поэмы - Владимир Корвин-Пиотровский

ЗИМНЯЯ ПРОГУЛКА

В пустыне белой верезг санный,И черный лыжник у сосны,И в дымном небе лик туманныйНа четверть срезанной луны.

Дневная сутолка неслышна,Ночная музыка чиста,Но ненавистна, ненавистнаДуше земная красота.

* * *

Знать не хочу, — ни рифмы, ни размера,Не вздох, не плач, не площадная брань,Но голосом домашним вглубь пещеры —— Встань.И медленно свивая пелены,Покачиваясь, как пузырь на луже,Уже идет, и вслед во тьме всплывают сны,И вот — уже снаружи.И солнца блеск иль горная водаЛежит на камне, за день перегретом,И, ослепленный непривычным светом,Он закрывает рукавом глаза.

ЭПИТАФИЯ

Он был незнатен, неучен,Но был поэт. Он был немногий,Который даже исключенИз эмигрантских антологий.

Прохожий! Мирно посидиНа сей гробнице незавидной,Но, ради Бога, не будиЕго своей слезой обидной.

Он спит. Он, может быть, во снеВнимает ангелам гремучим,Громам архангельским, — занеБыл сам крылатым и певучим.

II. ПОЭМЫ

Моему сыну

Андрею Корвин-Пиотровскому

ЗОЛОТОЙ ПЕСОК

Ты помнишь ли, мой Кирик милый,Прогулки утром на авось?На скалах розовая РосьДвойное эхо разносила,Текла меж пальцев и слегкаТопила пробку поплавка.

Там воздух родины любовноЛаскал нагретую щеку,Был каждый мускул начеку,И сердце отбивало ровноБез перебоев, точно в срок,Свой добросовестный урок.

И преклоняя слух прилежныйК земным таинственным речам(Лишь теплый ветер по плечамВодил своей ладонью нежной),Я слушал имя, по слогамПричалившее к берегам —

И слабый шелест, и журчанье,И в небе трепет голубой, —Со мной (и, может быть, с тобой)Земля сходилась на прощанье,Но весел был походный шагЛатынью раненных бродяг.

Мой милый Кирик, брат названный,Услышишь ли ты голос мой?Иль где-то, на большой прямой,Ты затерялся точкой странной,И вспыхнул, и погас (увы)К концу вступительной главы.

Не первым вздохом, не свиданьем,Не наготой покорных плеч, —Мы счастье мерим после встречОт них оставшимся страданьем.Мы счастьем, может быть, зовемЛишь безнадежный плач о нем.

Но как бы ни было, — на делеЕсть счастьем меченные дни,Как золотой песок ониВ сердечной трещине осели, —Там — ловко отраженный мяч,Там — еж иль цирковой силач.

Иль дальний крик на переправе, —Бранится лодочник со сна,Над Белой Церковью лунаВстает в серебряной оправе,И ночь срывает на дыбыАлександрийские дубы.

Мы слишком вверились ДекартуИ в рассужденьях и в любви, —Ты как-нибудь приноровиГеографическую картуК законам логики простой,К лужайке, солнцем залитой.

Знакомые меридианы,Знакомый параллельный круг,Шрифт неразборчивый, и вдруг, —Не голос северной Дианы,Но мамы ласковый кивокЗа верно понятый урок.

Все дыры, скважины и щелиБезоблачный пророчат день,Из черной стала синей теньУ отдыхающей качели,И в светлых лужицах апрельЛегко разводит акварель.

Он нежно кисточкой проводитПо голубому полотну,Он любопытному окнуПленительный пейзаж находитИ смахивает, не сердясь,Всё лишнее в цветную грязь.

Не забывая строгих правил,Мой чисто вымытый двойникВ свой перепачканный дневникДве кляксы новые поставилИ, промокнув их наконец,Сосет запретный леденец.

А я, через года пустыеСклонившись за его плечом,Играю выцветшим мячом,Печально правлю запятые,Но ничего мне не понятьВ том, что писалось с буквой ять.

Так наши почерки несхожиИ так щека его кругла,Что, отступая от стола,Я восклицаю — Боже, Боже, —Затем некстати целый деньМеня преследует мигрень.

Мигрень иль совести уколы,Височный нерв или душа?Вопроса в корне не реша,Две резко несогласных школыСогласны, кажется, в одном:Причина недуга — в больном.

Всему виной воображенье,Ума своеобразный плен, —Кто выгоде прямой взаменПредпочитает пораженье, —Кто поздно вечером тайкомВедет беседы с двойником —

И я, зажатый подворотней,Нигде ключей не находя,Ловил горошины дождяИ думал, что всего охотнейСосал бы трубку я теперьВ вагоне, по дороге в Тверь.

Тверь упомянута некстатиДля рифмы, кажется, одной,Но так запахло вдруг весной,Что, дотянувшись до кровати,Я понял: Тверь, конечно, нет —Пусть Кук мне выберет билет —

И барышня, за длинной стойкой,Бесплатно улыбаясь, вмигМеня снабдила кучей книг,И гидом, и отдельной койкой, —А рядом плотный господинБасил мне что-то про ундин.

Он признается мне с охотой,Что лыжный изучает спорт,Год круглый не снимает шорт,Не поступается ни йотойХронометрических побед,Что в поезде — он мой сосед.

И поезд тронулся. Ракета,Футбольный мяч и лимонад,Развернутая наугадВполне свободная газета,И в верхней сетке чемоданС наклейками различных стран.

Спортивно-синими очкамиОн тычет в застекленный пляж,Его таинственный багажУдобно собран под руками,И сердце под шестым ребромВ соседстве с золотым пером.

И пес, породисто зевая,Стальным ошейником звеня,Поглядывает на меня,Хвостом небрежным помавая,Но левый желтоватый глазЧуть подморожен про запас.

Проводником наполовинуВ купе опущено окно,Пейзаж, описанный давно,Я осторожно отодвину,Лишь нехотя упомянуПальто, прилипшее к окну.

А между тем, художник смелыйНа чистом воздухе не прочьИзобразить луну и ночь,И черный луч от башни белой,Наметить углем складки гор,Замазать дымом семафор.

А между тем и в самом делеНочь прокатилась по земле,И где-то в нищенском селеПо-русски петухи запели,И в кружке глиняной сиреньОт лампы удлинила тень.

И в школе грамоты начальнойВ кружке любительском селькорЧитает Машеньке в упорПечорина конец печальный, —Мила, стыдлива и нежнаЕго колхозная княжна.

О, Русь! О, Рось, — твое теченьеМеня прибило к тем годам —Былого счастья не предам,Люблю, — и ясно мне значеньеТвоей приветливой струиИ вздохи тайные твои.

Всё дальше, дальше в глубь ночнуюУходит поезд. Путник радБез визы въехать в старый сад,Где мальчик книжку записнуюУкрасил (кто не без греха)Попыткой робкого стиха.

Поэзия! Живая розаНа острие карандаша,Как бы притихшая душаИграет листьями морозаВ ночном саду моих тревог, —Тень осторожная у ног —

Поэзия! Почти зевая,Мы правим Пушкина. КаковОн в смысле магии стихов?— Гремит музыка боевая —Где эта, так сказать, струна,Которая была б слышна?

И ямб классический к тому жеТеперь не в моде, — почемуТак полюбился он ему?Свободный стих отнюдь не хуже, —Ритмический рисунок, — вотГде тайна магии живет!

Парижский критик мой, — недаромОн обучал нас тридцать лет, —О, сколько съедено котлет,О, сколько выпито за баром!Но как он весь еще горит,Как по-французски говорит!

И всё же, мне порой сдается(Какое слово!), мне поройМерещится (опять!) живойМатериал (увы!), где бьетсяБез гофрированных прикрасЖивое сердце в добрый час.

О, сердце, сердце, символ странныйЛюбви и горестных потерь, —Приотвори немного дверьНа зовы юности туманной!О, как сжимается оноОт чувств, осмеянных давно —

Сентиментальных отступленийМне мил сомнительный закон —Выносят кресла на балкон,Апрельский день без преступлений,Без героических страстей,Быть может, даже без гостей.

На оцарапанной коленкеЖивая корка наросла,На свежей белизне столаС загаром золотистым пенки,И так тепло, и так светло,Что хочется разбить стекло.

Девятый час, не очень поздно, —Слышнее дачниц голоса,Еще терзаться полчаса —— Люблю, — сказал Евгений грозно —И легким парусом возникЕго матросский воротник.

Так, рифма к рифме, понемногу, —И первый черновик готов,Виденье утренних мостов,Приготовленье к монологу,Не скрашенному новизнойВ часы бессонницы ночной.

Мы знаем Гингера и Блока,На книжной полке у меняЛитературная родняБез пятнышка и без порока, —Шекспир, Набоков, Гуль, Платон,В. Сирин, Слоним и Мильтон…

Здесь три спасительные точкиОтводят вовремя беду…Вновь под вагоном на ходуПостукивают молоточки,И в мой полуреальный мирСлучайный входит пассажир.

Веревкой накрест перевязанЕго уродливый пакет,Он ищет места, места нет, —Никто, конечно, не обязан, —И, щуря виноватый взор,Он ускользает в коридор.

Одно мгновенье! Так знакомаЕго седая голова —Заглохший сад, роса, траваИ призрак чеховского дома —Возможно ль? Дачная мечта,Рассказ в печатных пол-листа —

Увы, литературным вздоромЯ безнадежно начинен, —Но если вдруг посмотрит онТаким же близоруким взором,Но если — И дрожит слегкаСтекло от встречного свистка.

О чем я, впрочем? На диванеЛирически храпит сосед,На задней выпуклости пледПристал в обтяжку; там, в кармане,Бумажник холмиком торчит,И пес его ворчит, ворчит —

Опять не то. Прогулка, что ли?Затеял Кук — теперь изволь —Стреляет головная боль,И стонешь, стонешь поневоле —За дверью, в шляпе набекреньТиролец с перышком — Мигрень

Всё неотвязней, всё жесточе —Я медленно тону в пескахС холодным трупом на рукахПод небом европейской ночи.Мрак безголосый, тишина,В альпийском озере луна.

Дремотно пробегают елиВ картонной прелести своей,Стремительный воздушный змей(Иль просто облако) без целиСкользит в воздушной вышине, —Мир, зачарованный вдвойне.

Мой милый мальчик дремлет тоже,Он ровно дышит. ИногдаВ окне с черемухой звездаПлывут в обнимку — Боже, Боже!И мячик розовый в углуЗмеей свернулся на полу —

ПОРАЖЕНИЕ