Улыбнись, мой ангел - Барбара Фритти

Дженна кивнула. С каждой минутой ее уверенность в успехе крепла.

– Хорошо. Я готова воевать. Однако предупреждаю: это не ваша война, Рид. Если вы будете в ней участвовать, вы поставите себя под удар. Даже если ваши действия не спровоцируют Брэда нагрянуть сюда, он может и сам выйти на мой след. Если вы станете помогать мне, ваша жизнь тоже окажется под угрозой.

– Я умею постоять за себя.

– Скажите, это нужно вам для того, чтобы потом написать репортаж для газеты? – уточнила Дженна.

– А вы как думали? – парировал он.

Рид попытался высвободить руку, но Дженна держала ее мертвой хваткой.

– Я вам не верю. Мне кажется… думаю, что вы хотите помочь мне.

– Может быть… немного, – признался Рид.

– Что-то не слишком похожи на рыцаря в сверкающих доспехах.

Рид нахмурился.

– Верно, не советую вам совершать этой ошибки, Дженна. Я вовсе не рыцарь, уверяю вас.

– И кто после этого занимается самоедством?

Рид покачал головой.

– Вам еще о многом предстоит поразмыслить, Дженна. За меня не беспокойтесь. – Он посмотрел на ее руку. – И… отпустите меня.

Кстати, давно пора. Увы, тепло его тела было таким приятным! А воздух между ними как будто насыщен электричеством. Точно таким, какое она обычно ощущала перед выходом на сцену: сладостное и пугающее предвкушение того, что вот-вот произойдет, если только этому не мешать. Дженна посмотрела Риду в глаза. Судя по его взгляду, с ним творилось то же самое.

Положив руки ей на бедра, он притянул ее к себе.

– Я, кажется, предупредил вас, – произнес он, а в следующий миг его губы прижались к ее губам.

В первые мгновения его поцелуй был жадным и даже каким-то сердитым, как будто он был зол на самого себя за то, что хочет ее. Но стоило ей ответить на его поцелуй, как злость сменилась страстью. Он целовал ее так, будто не мог насытиться ею, будто умирал от жажды, а она была его единственным спасением.

Неожиданно ее ноги ударились о край кровати, и она повалилась на матрац, который как будто издал легкий вздох. В следующий миг Рид уже лежал на ней, жадно целуя ей шею, лаская грудь. Его колено раздвинуло ей ноги.

Она запустила пальцы ему в волосы и попыталась еще крепче прижаться к нему. Боже, как это приятно – ощущать на обнаженной коже его руки, его губы!.. Она была готова на что угодно, лишь бы выпустить на волю мучительное вожделение, от которого каждый нерв ее тела звенел, как натянутая струна.

Неожиданно раздался бой часов. В первое мгновение они даже не поняли, что это такое. Дженна так увлеклась Ридом, что перестала понимать, где находится. Бой повторился снова и снова.

– Черт! – Рид подняв голову. – Какой болван ставит часы с боем в номере отеля?

Часы отбили десять. Испуганная Дженна попыталась принять сидячее положение.

– О, боже! Я опоздала. Мне надо забрать Лекси из библиотеки. – С этими словами она столкнула с себя Рида и, вскочив на ноги, увидела себя в стенном зеркале: волосы всклокочены, губы опухли от поцелуев, глаза подернуты поволокой страсти. – Ну и вид. Настоящее пугало!

– Неправда. Вы красавица, – возразил Рид. – Но вам действительно пора идти.

– Верно. Пора. И, наверно, зря мы себе это позволяли. Не то время, не то место, да и все прочее не то.

– Но тогда почему нам обоим так хорошо? – лукаво спросил Рид.

Схватив сумочку, Дженна поспешила к выходу. Она не стала отвечать на его вопрос.

12

Шарлотта открыла дверь и предложила смутившейся Энни войти. Она надеялась, что поступает правильно. После нескольких продолжительных бесед с психотерапевтом Энни выпустили из больницы. Врач пришел к заключению, что девушка больше не представляет опасности для самой себя и ее будущего ребенка. Энни признала, что прыжок с пирса был глупостью с ее стороны и у нее нет желания его повторять.

Просто в тот момент она поддалась минутному порыву. Жестокость отца довела ее до отчаяния, но ей очень хотелось жить – ради себя самой и ради будущего ребенка.

Шарлотта долго общалась с Энни и имела все основания ей верить. Тем не менее считала своим долгом держать девушку в поле зрения, по крайней мере, в ближайшее время. Потому что вскоре Энни столкнется со многими трудностями, и одной ей с ними не справиться.

– Вы точно уверены, что мне можно к вам? – прошептала Энни. В ее карих глазах читалась тревога.

– Да, уверена, – спокойно ответила Шарлотта. – Моя мать будет рада, если ты поживешь у нас несколько дней, пока мы не найдем тебе крышу над головой.

– Она ведь не считает меня… грешницей?

Шарлотта подозревала, что мать не самого лучшего мнения об этой юной особе и ее подростковой беременности, однако надеялась, что мать, как и подобает жене священника, встретит ее понимающей улыбкой, а не холодной миной, какой она много лет назад встретила собственную дочь.

– Не беспокойся, все будет хорошо, – сказала она и суеверно скрестила пальцы, в надежде на то, что так и будет.

Они вместе прошли в дом. Шарлотта удивилась дразнящим ароматам, что доносились из кухни. Утром, когда она уезжала из дома, мать все еще спала. Она никогда особенно не торопилась навстречу новому дню.

Наверно, что-то изменилось.

– Вот и вы, – сказала мать, когда они вошли в кухню. Она была в переднике, черных брюках и сером свитере. Лицо ее разрумянилось. Увидев Шарлотту и ее спутницу, она улыбнулась. – Ты, должно быть, Энни. Я – Моника Адамс. Надеюсь, ты любишь овсяное печенье с изюмом?

– Э-э-э… да, – запинаясь, ответила Энни.

– Отлично. Тогда марш за стол. Я приготовила салат с курицей и утром купила на рынке свежую клубнику, – продолжила Моника. – Почему бы тебе не умыться? Ванная комната впереди по коридору и налево.

– Хорошо, – ответила Энни и, бросив на Шарлотту быстрый взгляд, вышла из кухни.

– Ты сегодня в ударе! – искренне поразилась Шарлотта. Ясноглазая женщина в кухонном фартуке не имела ничего общего с той, с кем она разговаривала накануне, да и вообще на протяжении последних семи месяцев. – Спасибо тебе.

– Я делаю это не для тебя. Я делаю это ради твоего отца. Вчера мне приснился сон. Твой отец сказал мне, что я должна жить дальше, должна ради него быть сильной, продолжать его дело, чтобы он мог бы гордиться мной.

Ее глаза затуманились слезами.

– Он был такой красивый, такой живой. Совсем не такой, как в последние недели, когда он так мучился. Он улыбался. – Моника прочистила горло. – Ради его памяти я готова на все.

– Замечательно, – осторожно сказала Шарлотта, не зная, куда заведет новое настроение матери. В любом случае это была перемена к лучшему. Перед ней была живая женщина, а не тот полуживой манекен, с которым она обитала под одной крышей последнее время.