Дополнительный прибывает на второй путь (сборник) - Леонид Словин

— С гонорком, — заметил Антон, когда электромеханик ушел.

Шалимов махнул рукой:

— Будешь с гонорком, второй год в институт сдает — попасть не может.

Антона клонило в сон. Он поднялся, пошел к себе.

Едва заметный ветерок начал пробивать сквозь толщу неподвижного зноя. Жар балластной призмы, оснований контактных мачт — всего массивного, что оснащало дорогу, обещал долгую постепенную теплоотдачу.

Денисов вернулся в купе, лег, положив руки под голову. Над ним было окно. Проплывавшие крестовины электростолбов уродливыми граблями бороздили небо.

«…Трапезничали недолго. Голей почти не пил. Настроение было хорошее. Поцеловал руку Марине, произвел впечатление на Вохмянина. И все-таки он нервничал. „Все время шевелил пальцами…“ Поссорился с Ратцем. Что он успел перед гибелью? Разговаривал с официантом, с Прудниковым. Снова вспомнил о собаках…»

Ландшафт за окном до самого горизонта был изрезан, овраги подходили к самой насыпи. Но едва Денисов успел их рассмотреть, овраги исчезли и вместе с ними исчезла насыпь, а сама линия скоро оказалась зажатой отвесными склонами, как в ущелье. Где-то, над астраханским, по краю ущелья тянул тепловоз. Состав стал выползать наверх, показались горы антрацита, дополнительные пути…

Приближалась большая станция.

«…А в это время — в три девятнадцать — в районе станции Домодедово, когда народу в коридоре стало меньше, со стороны туалетной комнаты кто-то отвинтил винты, вырубил групповой щит. Вагон погрузился в темноту…»

Голосом Шалимова заговорило радио:

— Наш поезд прибывает на станцию Ртищево…

«…А в три сорок шесть Ратц разбудил Суркову: „В купе труп…“»

— Антон!..

— Не сплю.

Набежавший железнодорожный узел напомнил родную станцию разбросанный парк прибытия, голубоватое марево над горловиной, длинный, на десятки метров, призыв вдоль брандмауэров: «Не курить!» Издали бросалась в глаза тельферная установка для погрузки почтовых контейнеров — с крышей вверху, без стен, похожая на поднятое над землей африканское жилище.

Соскучившееся по прохладе население вагона поползло на платформу казалось, ему не будет конца. Впереди Денисов увидел Ратца — старик был из тех, кто не упустит своего права быть первым, чтобы через минуту здесь же, у подножки, все-таки пропустить всех. Он задержал Антона. Когда Денисов последним оказался на платформе, фуражка Сабодаша маячила довольно близко.

«Ничего, стоянка большая…» — подумал Денисов.

Мимо ремонтирующейся — в строительных лесах — части вокзала прогуливалась Марина, два свежеиспеченных лейтенанта из десятого вагона конвоировали ее с обеих сторон. Там же стояли Прудниковы с детьми. Денисов направился к ним.

Навстречу, никого не замечая, шествовали Судебский и дог Дарби. Все следили за ними.

— А мы видели Дарби еще на посадке! — сказала Денисову Прудникова.

У нее заметно поднялось настроение. Муж был прощен, рассеянно смотрел по сторонам. Ему, наверное, было жаль свой скомканный накануне день рождения.

— В Москве? — спросил Денисов. — На вокзале?

— Да, — ей хотелось казаться оживленной. — Лялечка первая увидела.

Денисов посмотрел на дочь — точный слепок маленькой остроносой матери.

— …Дарби был на четвертой платформе. Мы долго следили. Особенно дети.

Денисов хорошо знал вокзал:

— Выходит, они садились в поезд с нерабочей стороны?

— Не знаю. В Москве их было трое, — Прудникова безошибочно определила, чем его можно увлечь. — Еще высокий интересный мужчина. С сумкой.

Денисов действительно заинтересовался.

— Как он был одет?

— В сером.

— Описать можете?

— Вьющиеся волосы, очки…

— Возраст?

— Лет тридцати семи.

Денисов подумал.

— Я не видел его в поезде.

— Так ведь он остался в Москве! — Прудников, прислушивавшийся к разговору, засмеялся.

— Остался?!

Наверное, у Денисова был растерянный вид, Прудникова взяла его за руку.

— Вы думали…

Все, что он видел и слышал, примерялось и отрабатывалось им лишь как инструмент для раскрытия убийства.

Прудникова поняла его огорчение.

— Когда поезд отправился, он стоял на перроне. Без сумки. Видно, кого-то провожал… Может, хозяина Дарби?

— Бог с ним, — Денисов взял себя в руки. — Тем более если без сумки.

Простившись с Прудниковыми, он повернул по платформе назад.

Сновали носильщики в непривычных глазу мини-фартучках, едва прикрывавших подбрюшье. В павильонах торговали варенцом.

Против вагона в ожидании посыльных курил Антон.

— Товарищ капитан, — появившийся одновременно с Денисовым инспектор линотделения был невысок, юрок, с утолщенным по-боксерски переносьем. В руке он держал пакет. Почта следовала во всевозрастающем объеме.

— Спасибо. А это — от нас, — Антон передал подготовленные Денисовым сообщения и запросы.

Поезд еще стоял.

Денисов и Антон вернулись в купе, вскрыли пакет.

«Заключение судебно-химической экспертизы соскоб обнаруженного тамбуре вещества содержит кроме этилового спирта органические кислоты дубильные красящие экстрактные минеральные вещества…»

— Действительно, в тамбуре разлили вино… — Антон не стал дальше читать.

«Бригадир поезда Шалимов уроженец Хову-Аксы работал течение многих лет проводником ревизором саратовского резерва на бригаду составлен акт за провоз безбилетных пассажиров в целом характеризуется положительно материально обеспечен в Хову-Аксы имеет собственный дом в Астрахани квартиру член добровольной народной дружины…»

«…дополнительным осмотром перегона Вельяминово — Привалово обнаружен кошелек 38x36 мм без содержимого внутренняя поверхность свежими пятнами бурого цвета…»

Антон полез в карман за «Беломором».

— Это же кошелек Голея!

— Здесь еще о потерпевшем, — сказал Денисов.

«…начиная с 20 августа по день отъезда проживал гостинице

Южная Ленинский проспект 87 номере 342…»

— Любопытно, — Антон прикурил. — В «Южной» жила и Марина…

Денисов кивнул.

Последняя телеграмма была ответом на его, Денисова, запрос по телефону, она касалась обстоятельств ночной посадки на дополнительный астраханский:

«…младший инспектор Апай-Саар время посадки дополнительный записал пассажира который поставил сумку окно нерабочей стороны состава…»

В скупых строчках было напоминание о душной ночи, мирном войске, двинувшемся с четвертой платформы на пятую; невозмутимый Апай-Саар, «Козленок», читающий мораль нарушителю правил посадки.

«…приметы пассажира на вид 35 лет сером костюме без головного убора по паспорту значится Карунас Петр Игнатович…»

Фамилию, записанную младшим инспектором, Денисов слышал впервые. Антон проявил интерес.

— Карунас… Он имеет отношение?

— Не знаю. На всякий случай следует объявить по поездному радио.

Перед Аткарском снова осмотрели «кассы» всех проводников.

Билеты с теми же литерами, что Голей сдал в тринадцатом вагоне, в поезде отсутствовали. Где приобрел их потерпевший — в состоянии ответить была только Пассажирская служба отделения дороги.

В купе вернулись молча.

— Пассажир поезда Карунас Петр Игнатович, — дважды объявило радио. Вас просят зайти к бригадиру поезда… Карунас Петр Игнатович…

Потом радио смолкло.

Денисов достал записную книжку, Антон еще немного постоял у столика, вышел в коридор.

Записная книжка Денисова была сводом ориентировок. Кроме того, Денисов вписывал в нее все, что требовалось запомнить или объяснить.

«Признаки направления выстрела в тонкой преграде…»

«Виды завязки узлов: „тройной галунный“, „рифовый плоский“…»

«Цифра пробы в золотниковой системе означает, что на 96 единиц веса сплава в нем содержится столько-то таких же единиц драгоценного металла…»

И рядом:

«Своя карма, своя роль в мире, порожденная нашей собственной природой. Лучше своя карма, выполненная с недостатком, чем чужая…»

«Модус условно-категорического силлогизма…»

Денисов обратился к заметкам, сделанным в поезде:

«Кровь на руке Шалимова».

«Винное пятно в тамбуре». Он искал решения, а находил новые вопросы.

«Шляпа из нутрии».

Записи были неодинаковой значимости и ориентации.

«Скандал на багажном дворе: „Собрались бы эти люди, если бы хулиган пнул не собаку, а вас или меня? Или оскорбил бы женщину?“»

«Освобождение себя от труда есть преступление. Д. Писарев». Денисов заимствовал ее из блокнота потерпевшего.

Он вернулся к первым страницам.

«Приметы неизвестного, похитившего месячного львенка в Хабаровском аэропорту… Приметы похищенной картины Горюшкина-Сорокина „Зимний пейзаж села Ивановки“ 47,5x25,3 см…