Орхидея съела их всех - Скарлетт Томас

– Слушаю, дружище, – говорит Спенсер, как обычно не встречаясь с Олли глазами. Рыбную тарелку он ему уже отдал, она потянула на J68.14.

– Кусочек вон того лосося, пожалуйста, спасибо.

Превосходно. Разве нормальные люди так говорят?? Пожалуйста, спасибо. Охренеть. Олли с ужасом ждет продолжения разговора, когда Спенсер спросит, сколько ему нужно лосося, и Олли скажет, да так, пару кусочков, чтобы хватило на двоих человек – на двоих богатых человек, следовало бы, разумеется, добавить, на таких двоих человек, для которых деньги – не проблема, а не на двух сухоньких старушек пенсионерок, которые всю неделю откладывают монетки, чтобы в пятницу купить себе кусочек рыбки, – и тогда Спенсер попросит уточнений, и – о, вот же местный морской окунь, с ним куда проще, потому что, если он правильного размера, Олли просто попросит разрезать его на два филе. Вот только загвоздка в том, что Олли никогда не может определить на глаз вес рыбы и оценить размер куска, поэтому он всегда ориентируется по цене. Методом проб и ошибок он пришел к заключению, что хороший морской окунь на двоих стоит не меньше двенадцати и не больше четырнадцати фунтов. А значит, ему нужно всего-навсего…

– Хотя, знаете, дружище, а вон тот морской окунь – какого он размера?

Спенсер вздыхает, возвращает лосося на место, поднимает окуня, вертит им в воздухе и кладет обратно. После чего уходит мыть раковину. Вот это происходит ПОСТОЯННО! Олли стоит, вздыхает и поглядывает на часы, а Спенсер не обращает на него никакого внимания и преспокойно моет раковину. А потом принимается за разделочные доски. Ну это уже черт знает… Потом он наконец возвращается.

– Ну что, дружище, определились?

– Что, простите?

– Ну, я подумал, дам вам немного времени, чтобы решили.

ЧЕРТ. Отлично. Так…

– Я все-таки хотел бы понять, какого он размера. Ну, то есть, сколько он весит.

– А, извините, дружище.

Спенсер подхватывает рыбу и со шлепком роняет на весы. После чего произносит что-то невразумительное про килограммы.

– И сколько это получается?

Спенсер повторяет ту же самую фразу про килограммы.

– Я имел в виду в деньгах.

– Это будет тринадцать фунтов и пятнадцать пенсов. Пускай просто тринадцать.

– Отлично, спасибо. Вы не могли бы разрезать его на два филе, пожалуйста?

Спенсер потрошит рыбу и промывает ее под струей воды из-под крана, после чего шмякает на разделочную доску и срезает мякоть с хребта. Наблюдать за его работой – одно удовольствие. Он спрашивает, нужно ли Олли что-нибудь еще. Да, нужно: он бы хотел немного водорослей и коричневых креветок.

– Отлично, дружище. У вас, значит, телефонный заказ, окунь, значит, креветки и водоросли. Что-нибудь еще?

– В котором часу вы открываетесь в четверг?

Это не такой уж праздный вопрос, ведь лавка работает по какому-то языческому непредсказуемому расписанию, которого Олли никогда не знает наверняка. По воскресеньям и понедельникам они всегда закрыты, поскольку по субботам и воскресеньям никто не рыбачит. Но во все остальные дни действует сложная система традиционных коротких дней и нетрадиционных коротких дней, и летом она иногда меняется, но сейчас Спенсер бросает такой выразительный взгляд на табличку с надписью “Часы работы”, что Олли В КОТОРЫЙ РАЗ чувствует себя полным идиотом, потому что, конечно же, не следовало тратить время Спенсера, отвлекая его вопросом, ответ на который Олли мог бы, не будь он такой заносчивой задницей, прочитать сам.

– Простите, дружище. Не заметил таблички.

– Да не, все в порядке. Я сам, честно говоря, запутался, какой сегодня день. Вы ведь, наверно, знаете про мою сестру, которая пропала без вести в прошлом году? Нашли ее тело. На Хастингс-Уэй. Отец поехал на опознание, так что мы все тут немного не в форме.

О боже.

– Черт возьми, мои соболезнования, дружище. Это так…

– Мы только на прошлой неделе узнали. Сначала нам сказали, что определили, в каком именно месте искать, потом вычислили конкретный участок леса. Ну а потом провели поиски и нашли тело.

Черт. Черт. Бедняга Мартин, добрейший и бесхитростный Мартин, который только посмеивается, когда люди спрашивают у него фазанов в июне, и просит Спенсера пойти и повернуть табличку с ценами правильной стороной. Какой это, должно быть, ужас, когда тебе приходится ехать на опознание тела собственной сестры. Олли представляет себе, как зимним утром Мартин отхлебывает чай из кружки, снимает запотевшие очки и проводит ладонью по раскрасневшемуся лицу, и тут… Олли почему-то вспоминается другая картинка – тот единственный случай, когда он встретил Спенсера в супермаркете “Асда” в Кентербери, и Спенсер выглядел там чужим и инородным, как домашние растения в фургонах для перевозки мебели. Вдруг становится заметно, что растения покрыты пылью, что их никогда не стригли, да и поливали через пень-колоду, и к тому же теперь у них не хватает одного бока, потому что они все время стояли, подпирая стену, которой больше нет рядом.

– Послушайте, – говорит Олли Спенсеру. – Мне очень, очень жаль. Если…

Ему хочется предложить какую-нибудь помощь. Но ведь он всего лишь незнакомец, просто мудила с ограниченными взглядами на жизнь, который заходит сюда время от времени и притворяется, будто что-то смыслит в рыбе, хотя на самом деле НИ ЧЕРТА в ней не смыслит. Он хочет утереть нос рыбному торговцу, а сам-то – университетский лектор, живущий в огромном доме, где у него есть собственный кабинет, а над гостиной трудился дизайнер: это, конечно, ничего не значит, если говорить о том, кто из них круче. Тем не менее… Олли вдруг охватывает желание предложить Спенсеру поработать в лавке бесплатно, хоть он и не понимает, какой в этом прок. Но ведь он мог бы, например, постоять за прилавком, пока они будут на похоронах? И после похорон тоже, если у одного из них будет слишком тяжело на душе. Он уже представляет, как наденет сине-белый полосатый фартук и превратится в настоящего героя, потому что никому другому из здешних покупателей и в голову не пришло ПОЗАБОТИТЬСЯ о торговце рыбой, у которого погибла сестра… Ну, честно говоря, вряд ли покупателям плевать на эту историю, и наверняка они узнали о ней раньше, чем Олли. Следили за новостями по местному каналу и все такое, но Олли чувствует все гораздо острее, чем эти люди, он просто НЕ ВЫНОСИТ местный канал с его новостями, где одни незнакомцы наживаются на несчастьях других незнакомцев; но вот сейчас, здесь…

– Спасибо, дружище. Все произошло так неожиданно, что…

Чем Спенсер планировал закончить эту фразу, Олли не суждено услышать, потому что в этот момент он роняет бумажник, и, хотя он не наклоняется за ним немедленно, взгляд все-таки скользит на пол.

– Не забудьте бумажник, дружище, – говорит Спенсер и отворачивается к мойке, чтобы сполоснуть разделочную доску.

– Берегите себя, – говорит Олли, но не уверен, услышал ли Спенсер его слова за шумом бегущей воды. Он хочет произнести это снова: “Берегите себя, дружище”. Или даже еще лучше: “Берегите себя, Спенсер”. Ведь он, понятно, знает, как его зовут. Все знают, как зовут Спенсера. Но формально они друг другу представлены не были, да и к тому же Спенсер все равно уже ушел к другой раковине.

Орхидейная экскурсия начинается в Птичьей обсерватории Сэндвича ровно в десять утра.

– Итак, дети, тому, кто запишет больше названий растений, – приз!

– Но мы ведь увидим одно и то же.

– Необязательно.

– Ну хорошо, а что за приз?

Джеймс вздыхает:

– Эм-м… торт. Да, победитель решает, какой торт мне сегодня испечь.

– А может, победитель решит, что сегодня торта вообще не будет?

– Черт возьми, Холли, ну почему ты такая зануда!

– Папа, не ругайся.

– А на ужин у нас сегодня жареный ягненок, – говорит Джеймс и щекочет Эша под ребрами. – Ням-ням!

Холли на это только вздыхает.

Бриония и Чарли еще в обсерватории, смотрят книги. Наконец они выходят вместе с экскурсоводом, высоким мужчиной в побитом молью свитере. На носу у Брионии – громадные солнечные очки, как из журнала, и это как-то позорно. С ними вместе экскурсии дожидаются еще человек десять, среди которых есть женщина, похожая на ведьму (совершенно седая, с огромной родинкой и в ярко-красной куртке), другая женщина густо накрашена и в новых резиновых сапогах, но эта хотя бы без солнечных очков. Двое мальчиков с папой. Один из сынишек ест траву. Никто его не останавливает. Холли открывает чистую страницу в дневнике и записывает дату: 28 мая 2011 года.

– Волнуешься? – спрашивает у нее Чарли.

– С чего это мне волноваться?

– Ты ведь увидишь сейчас дикие орхидеи!

– А, ну да.

Экскурсовод наконец дает отмашку, и они пускаются в путь. Холли записывает названия растений: лапчатка гусиная, лядвенец рогатый и люцерна хмелевидная. И тут они видят болотные орхидеи. Чарли приникает к земле и нежно касается бледно-лиловых цветов. Мальчик, который ел траву, начинает жевать и эти цветы тоже, но никто не замечает. Холли задумывается, не умрет ли он теперь. Орхидеи симпатичные, но очень маленькие. Если не знать, что ищешь, наверняка прошел бы мимо. Однако если присмотреться, цветы потрясающие. Трудно объяснить, почему так, но они выглядят симпатичнее всех других. Словно у художника, нарисовавшего их, воображение было богаче и вообще больше таланта. А еще есть зеленые крылатые орхидеи, которые очень похожи на болотные, но позеленее. Экскурсовод предупреждает всех, что дикие цветы нельзя ни трогать, ни собирать, за это можно сесть в тюрьму. А вот – растение погремок, его семенная коробочка по осени и в самом деле начинает греметь, как погремушка; или вот – подмаренник настоящий, он пахнет медом и когда-то им набивали матрасы рожениц; и подмаренник цепкий; и еще – примула вечерняя… Группа пробирается через луговую траву, выходит на тропу и по ней следует до удивительно тихого и безлюдного городка.