Желтый дом. Том 1 - Александр Зиновьев

Проблема бессмертия

— О чем думаешь?

— Все о том же: о бессмертии. Кажется, я нашел простое решение этой проблемы.

— Каждая эпоха решает ее по-своему. Например, продолжение рода, учение религии о бессмертии души.

— Я нашел решение в духе нашего времени, то есть научное. Проблема бессмертия есть проблема не биологическая, а психологическая. Никакого биологического страха смерти нет. Есть страх чисто психологический: страх исчезнуть незаметно и бесследно. Потому-то люди и стремятся быть на виду, прославиться, войти в историю. Стремятся любой ценой заставить других (по возможности — всех) думать и говорить о себе, заставить других помнить себя как можно дольше (желательно — вечно). Потому-то и создаются образцы «бессмертных». Аристотель, Александр, Цезарь,   Чингисхан,   Шекспир,   Толстой,  Ленин,   Гитлер.. О них думают и говорят так, как будто они живут среди нас сейчас. И будут жить после того, как мы исчезнем.

— Но сами эти личности не переживают это как свое бессмертие.

— Они переживали при жизни. А если нет, это не играет роли. Важно то, что живым кажется, будто тот факт, что они думают и говорят о «бессмертных», есть продолжение их ре альной жизни. И желание попасть в число таких личносте равносильно желанию стать бессмертным.

— Это только для избранных годится.

— Как сказать. Был у нас в части обыкновенный солдат. В пьяном виде он побил генерала. Генерал попался дурак: чтобы запугать солдата, он выдал себя за старшину. А солдат еще больше обозлился: мол, почему ты об этом сразу не сказал?! Время было военное, и солдата приговорили к расстрелу. Но он выслушал приговор как ни в чем не бывало. Не беда, сказал он, все равно рано или поздно подыхать! Зато теперь меня долго помнить будут! И представь себе, много лет прошло, а все уцелевшие вспоминают этого солдата. Жаль, имя забылось.

— Настоящее имя человека, вошедшего в историю под именем Христа, тоже не известно. Но я хотел бы запомниться под своим именем.

— Так в чем же дело?

— Как?

— Очень просто: убей!

— Кого?

— Хотя бы Его.

Старуха Извергиль

Горький в свое время был кумиром «передовой» молодежи. А когда я учился, мы его уже терпеть не могли и читали с величайшим усилием. Однажды я на уроке оговорился, вместо «старуха Изергиль» сказал «старуха Извергиль». Начался хохот, который учительница не смогла остановить. Урок был сорван. По сему поводу заседал педсовет. Но сделать уже ничего не могли. Горький так и пошел в нашей школе как «старуха Извергиль». Официально Горький до сих пор числится в основоположниках и гениях, но интерес к нему в обществе катастрофически спал. Это показательный факт. Все-таки в истории пробивает себе дорогу некая справедливость, так или иначе приходит возмездие. Для меня их олицетворяет старуха Извергиль. Когда мне нужно в своем сознании спихнуть кого-нибудь с пьедестала, я зову ее, и она это делает мастерски. Одно незаметное движение, и нокаут. Заговорили, например, о Маяковском. Кто-то сказал, что он все-таки был и т.д. Тут же появилась старуха Извергиль. А кто первым начал создавать культ Сталина (я уж молчу о Ленине), спросила она. И все замолчали. А кто рифмовал «жизнь с кого» и «Дзержинского», не унималась она. И мы расползлись по своим рабочим местам, как побитые псы.

Странные мысли

Иногда мне в голову приходят странные мысли. Я сам им удивляюсь. Вчера, например, мы говорили с Ней о семье и детях. И я, как дважды два — четыре, доказал ей хлопотность, тщетность и бесперспективность семейной жизни и разведения детей. Она сама была полностью согласна со мной. Но «сердцем» Ей все же хотелось этих хлопот. Она готова примириться с любой неблагодарностью детей и любыми трудностями для них, лишь бы они выросли до такого состояния, чтобы проявить неблагодарность и столкнуться с трудностями. В конце концов Она сказала, что я завожу «философские» разговорчики просто из лени и трусости. И из эгоизма. И неожиданно из меня вылезла такая мысль. Если уж быть до конца откровенным, сказал я, то я хочу отомстить Им единственно доступным мне способом: я не оставлю Им своих детей. И я призываю всех, желающих мстить Им, следовать моему примеру. Пусть Их собственные дети становятся Их рабами!

Я некоторое время любовался своим «умным» ответом. Она молчала. Потом Она сказала, что я псих. А я вдруг понял, что мой ответ был не таким уж глупым. И факты подтверждают его правильность. Рождаемость в среде русского населения резко сокращается. Бездетные «семьи» встречаются все чаще, а семьи с одним ребенком — обычное явление. А сколько развелось одиноких людей! Особенно среди женщин. Особенно среди интеллигентных женщин. Так что хочу я этого или нет, но история сама мстит Им за все их подлости. Потом я вспомнил про школьную реформу. Пока трудно сказать, как она скажется на рабочих и крестьянах. Но в среде низших слоев интеллигенции и чиновничества, которые обречены сражаться за то, чтобы не опуститься в рабочие и крестьяне, она очевидным образом усилит ту тенденцию, о которой я говорил. В среде рабочих и крестьян будет, надо полагать, пестрая картина. На одной их части (на привилегированной) она особенно не отразится, хотя и здесь многие будут стремиться вывести своих детей «в люди», а это значит — один или максимум два ребенка в семье. На другой же части (на самой бедной и низкокультурной) независимо от реформы будет сказываться общая ситуация — дороговизна выращивания детей, трудности совместного жития с ними и т.п. Конечно, ситуация могла бы измениться, если бы отменили или сократили пенсию. Но власти на это вряд ли пойдут. Во-первых, пенсионер — оплот строя. Во-вторых, пенсионеры просто не позволят это сделать.

О чем ты думаешь, спросила Она. Так, сказал я. О всяких пустяках. Ты бы сбрил бороду, сказала Она. А то я так и не знаю, как выглядит твое лицо. Вдруг ты уродина! Есть у тебя фотографии без бороды? Есть, сказал я, но они у родителей. Как-нибудь принесу. А сбрить бороду не могу. Но скрываю я ею не физические дефекты, а душевные. Или, скорее, нравственные. Без бороды мне будет стыдно выйти на люди. Если откровенно, сказала Она, то ты не так уж не прав. Вот мы с мамой живем вдвоем. Отец ушел от нас. Как я поступила в институт, он сразу же и ушел. Мама зарабатывает около ста рублей. Я как молодой специалист — тоже чуть побольше ста. И мы еле концы с концами сводим. О модных вещичках даже не мечтаем. Вот эти паршивые сапоги и то стоят чуть ли не целую зарплату. А модные, заграничные... Когда мы еще с отцом жили (он что-то около двухсот рублей получал), я просила мать завести еще сестренку или братика. Она ответила, что скорее удавится, чем заведет нового ребенка. Я сейчас уже в таком возрасте, что пора бы иметь детей по идее. Но честно говорю, я боюсь пойти на это. Во-первых, я еще не видела мужчины, который мог бы, как мне кажется, стать хотя бы терпимым мужем. А быть матерью-одиночкой я не хочу. Во-вторых, я хорошо помню, чего натерпелась со мною мать. Я дважды проваливалась в университет. Но не по моей вине. Просто не было связей, и мне не ставили хорошие отметки. После второго провала мать месяц пролежала в больнице. Если ты не поступаешь в третий раз, говорила она, я покончу с собой. И мне пришлось отказаться от университета, поступить в третьеразрядный институтишко. Потом пять лет учебы. А для чего? То, что я сейчас делаю, можно делать и с восемью классами. Эта новая школьная реформа хотя бы разрушает глупые иллюзии. Люди хотя бы напрасно рыпаться перестанут. И все-таки мне хотелось бы чуточку пожить в настоящей семье. Чистая квартира. Пусть маленькая, но светлая. Вкусный обед. Веселый здоровый муж. Розовый бутуз за юбку цепляется. Что, кажется, проще?!

Увы, подумал, я, меня от одной мысли о «розовом бутузе», который цепляется за юбку (или, упаси Боже, дергает за бороду), мутить начинает.

Ты бы колготки, что ли, подарил Ей, говорит Он. А где я возьму такие бешеные деньги, говорю я. И потом, если я начну делать им всем подарки, то мне целый галантерейный магазин потребуется. Ты хвастун, говорит Он. Не так уж много У тебя их перебывало. Давай-ка посчитаем. Раз-два и обчелся! Ха-ха-а! Да знаешь ли ты, что в свое время за месяц я, случалось, имел больше; а колготки все-таки подари. Я не против, говорю я. А где их достать? И как с размером быть? И вообще, как правильно говорить — колготки или калготки? Плюнь на лингвистику, говорит Он. Ты уже заработал выговор за одну лингвистическую проблему. Купи! Ей это будет приятно. Она хорошая. Я бы на твоем месте... Молчу! У меня во время войны был случай. Ехал я после госпиталя в часть. В вагоне познакомился с девчонкой. И провел с ней первую и последнюю брачную ночь на верхней (багажной) полке. И спьяну забыл потом ее адрес и имя. Сначала смешно было. А потом всю жизнь искал. Учти мой печальный опыт. Поставь на этом точку. Я бы на твоем месте... Умолкаю! Но вообще учти! Дело не столько в том, что появляются новые соблазны, сколько в том, что самые простые радости жизни становятся все более трудно достижимыми и слишком дорого обходятся. А когда они приходят, мы не способны их узнать и оценить.