Ревизор: возвращение в СССР 35 (СИ) - Винтеркей Серж

Поехал по трем адресам по линии «Знания» на сегодня. Промтоварные базы в разных районах города, это очень неплохие места для чтения лекций. Помню я, сколько всего было на той базе в Святославле. А это же Москва! Тут должно быть еще большое разнообразие. И лектора явно не обидят.

Так оно и вышло. Тут снова оказался востребован мой рассказ о журналистском житье-бытье. Чем-то мне эти мои выступления начали неуловимо напоминать ток-шоу двадцать первого века. Не хватало только тупой блондинки с микрофоном, которая бы задавала вопросы, наподобие:

– А что вы чувствовали, Павел, когда ваша первая статья вышла в такой известной газете, как «Труд»? Вы, кстати, сохранили ее? Или вырезали ту статью и вставили ее в рамку?

– Ну, понимаете, какой казус вышел… В тот день у нас закончилась туалетная бумага… Так что, что я чувствовал? Ну, ощущения своеобразные. Жесткая она, эта газетная бумага. Не рекомендую…

– Так вы что ее, в унитаз спустили?

– Понимаете, это было на природе. Унитаза там тоже не было…

– О!!! Какая манифестация! – кричит восторженно блондинка, и зал аплодирует.

Бр-р-р! Что-то меня понесло куда-то не туда… Ясно, что не было такого с моей публикацией, конечно. Но смысла и содержания в таких ток-шоу было примерно вот столько… И чего вдруг я их вспомнил? Как хорошо, что они мне сейчас даже теоретически случайно не могут попасться на глаза! Многое за что можно любить СССР!

Ну ладно, развлек работников базы, утащил в багажник свертки с различным дефицитом, еще даже не знаю каким, и поехал в спецхран. Надо заранее подготовить материал по этим Багамам, чтобы все уже готовое лежало, на какую бы дату ни попросили выступить… ну и по Кубе что-то глянуть. Есть все же своя специфика этого времени… Жаль, испанским не владею, а то представляю, сколько вранья о Кубе увижу в англоязычных изданиях о ней. Ну что могут напечатать о ненавистном Западу социалистическом режиме прямо под боком у США в западных СМИ? Придется в этом море вранья тщательно искать крупинки правды.

***

Москва, ресторан гостиницы «Украина».

В принципе, о Романе Викторовиче Сальникове у Сатчана остались в основном неприятные впечатления. До сих бесило воспоминание о том, как надменно он его завернул в первый раз, когда он прибыл к нему договариваться от лица Захарова. Часть негатива, конечно, была скрашена тем фактом, что общими усилиями градоначальника Серпухова удалось тогда нагнуть и привести к подчинению, но все же, увидев его около столика, он испытал то напряжение, которое испытываешь, когда вынужден находиться в обществе неприятного тебе человека. Впрочем, в этот раз Роман Викторович вел себя весьма любезно и неприятное впечатление о себе быстро сгладил.

Закончив с первым, он воспользовался паузой, пока официанты не принесли второе, и заговорил:

– Павел Игоревич, я говорил по телефону о том, что у меня неоднозначная информация. Вот в чем суть. Моя сестра и ее муж, придя вчера домой, обнаружили, что у них украли деньги. Много денег, почти пятьдесят тысяч. И хуже того, унесли еще и блокнот, в котором была крайне чувствительная информация. В том числе и о тех суммах, что моя сестра ежемесячно получала от меня, когда работала профоргом на той самой фабрике… Ну, вы понимаете…

Сатчан изумился, конечно, услышав это. Надо же, какое совпадение! – подумал он. – Мы следим за Дружининой, а в это же время у нее квартиру обносят…

– Так что у меня к вам вроде как и просьба, но она же и в ваших интересах тоже. Если блокнот попадет не в те руки, то пострадать мы можем все. И сами понимаете, если в результате сестра попадет в руки следователей, то она может рассказать много лишнего о той фабрике, которая теперь уже под вами работает… Ну и я уверен, что у вас хорошие связи в московской милиции. Деньги, конечно, было бы нелишним найти тоже. Я могу гарантировать, что сестра с мужем выплатят с них солидную премию за такую помощь…

– Я вас понял, Роман Викторович, – кивнул Сатчан, – неприятная ситуация, и я понимаю, что необходимо предпринять меры. Тянуть не буду, сразу проинформирую свое руководство. Авось, все и образуется.

Они быстро закончили обед, больше не поднимая эту тему, попрощались и разъехались. Сатчан сразу поехал к Захарову.

***

Москва, горком.

Захаров быстро принял Сатчана. То, что он приехал без предварительного звонка, говорило о том, что вопрос у него срочный. Ну а какие вопросы могут быть у Сатчана? Только те, что требуют срочных решений. Так что пять человек, сидевших в ожидании в приемной, не обрадовались, когда его пустили без очереди. Но жаловаться никто не посмел, все же это не очередь в ГУМе за товарами. Расскажет потом секретарь товарищу Захарову, что такой-то его посетитель скандалил у него в приемной, и вовек после этого у него свой вопрос не решишь. Или решит он его так, что за голову схватишься, увидев результат!

Несмотря на две двери, разговаривать пришлось буквально шепотом. Оба много просидели в разных приемных и знали, что акустика вещь коварная.

Сатчан шепотом рассказал все, что узнал от Сальникова. Используя на всякий случай намеки и эзопов язык. Правда, последнюю часть их беседы рассказывал, уже запинаясь. Не понял он, почему вдруг лицо второго секретаря побагровело, когда он услышал, что из квартиры Дружининых пропали деньги.

Дослушав, Захаров сломал карандаш, что вертел в руке все это время, и обломки его кинул в корзину для мусора со словами:

– Мерзавец!

– Кто, Сальников? – ничего не понял Сатчан.

– Нет, Юрьич! – видно было, что Захаров едва держит в себя в руках. Ему хотелось бушевать и орать, выражая начальственное недовольство. Но когда у тебя в приемной сидит столько народу…

Сатчану только и пришлось сидеть с недоуменным видом, пока Захаров боролся со своими эмоциями. Что он имеет в виду? Они в узком кругу только одного человека именовали Юрьичем… Неужто это Мещеряков обнес Дружининых? Но зачем? Если по поручению Захарова, то почему он так недоволен? А если без поручения, то как Захаров узнал об этом? Павел ничего не понимал, у него голова начала идти кругом.

Наконец, Виктор Павлович как-то совладал с той яростью, которая его охватила. Схватил пиджак и мотнул головой, показывая на дверь.

Они вышли из кабинета, заставив погрустнеть посетителей, сообразивших, что шансы попасть к начальнику в ближайшее время резко уменьшились, раз он уходит, на ходу надевая пиджак. Молча спустились по этажам. И только когда они вышли на улицу и отошли на сотню метров от здания, Захаров, сжалившись над Сатчаном, объяснил, что отправил Мещерякова проверить, нет ли в квартире улик против них, а тот нашел улики в первую очередь против самих Дружининых. И заверил его, что взял из квартиры только блокнотик…

Сатчан, услышав от Захарова, что это люди Мещерякова во главе с ним обнесли квартиру Дружининых, порадовался тому, что ничего об этом не знал, поэтому вполне себе искренне удивился, услышав то, что рассказал ему Сальников. Знай он, глядишь, по его лицу тот бы догадался, кто виновен в этом происшествии. Я же, мать его, не разведчик, чтобы уметь в нужный момент нужные гримасы корчить! – подумал он с облегчением.

Но лицо Захарова не побуждало к долгим размышлениям об их беседе с Сальниковым. На нем было то начальственное выражение, которое Сатчану было прекрасно известно. Примерно так на него смотрел начальник, отправляя его в ссылку в Святославль после того залета… Хорошо хоть, что сейчас эта злость направлена не на него. Черт, опять он не о том думает!

– Так что же будем делать, Виктор Павлович? – поспешно спросил он.

– Позвони ты Мещерякову, – велел Захаров. – Я не буду, не сдержусь, наору на него. Пригласи его в наш сквер к шести вечера. Скажи, что есть важное дело, но что именно, ты не знаешь. Мол, я сам обьясню.

– Сделаю! – поспешно сказал Сатчан.

– И это… посмотри, как он отреагирует. Какой у него голос будет… Потом подойдешь ко мне в здание, пока вместе будем идти на встречу с ним, расскажешь об этом.