Две королевы - Александр Дюма

Таким образом сестрам удалось скрыться, и они очень веселились по этому поводу, ведь скрыться для них было самым главным. Выйдя из повозки, они отправились прямо в гавань и стали подыскивать такую же невзрачную, как их прежний экипаж, фелуку. Они были храбры, и единственное, что на свете внушало им страх, — это отправка назад к мужьям. Фелуку они нашли без труда и сели в нее вместе с несколькими матросами; по-прежнему не расставаясь со своим нарядом, беглянки устремились навстречу волнам и бурям.

Коннетабль послал за ними вдогонку свои галеры. Они догнали фелуку и распознали флаг. Одна из галер подошла к ней вплотную. Капитан галеры показал приказ его святейшества, предоставляющий команде этой галеры право осматривать все суда. Матросы и не подумали сопротивляться, а сестры Манчини (их лица потемнели на солнце, руки же огрубели от работы на фелуке, поскольку обе жен-шины непременно хотели принимать участие в управлении судном, чтобы понадежнее замаскироваться) сами отвели офицеров в глубину трюма. Посланцы коннетабля расстались с сестрами в полном восторге от их учтивости и оставили им свидетельство об осмотре судна, избавлявшее фелуку от новых визитов и позволившее беглянкам высадиться в Марселе, избежав, по крайней мере, одной опасности, ибо их уже подстерегала другая, преодолеть которую помогло только чудо.

Корабль алжирских корсаров устроил охоту за фелукой. Бедное маленькое суденышко не могло ему противостоять, и матросы стали поговаривать о добровольной сдаче в плен, что до смерти напугало искательниц приключений. На этот раз авантюра обещала обернуться не так, как они хотели; обе дамы уже представляли себя в гареме и думали о том, что непременно найдут способ устроить там бунт. Не исключено, что в это время коннетабль был бы воспринят ими как спаситель; однако я за это не поручусь: подобным отчаянным головкам путешествие в Берберию предоставляло, возможно, такие выгоды, о каких они не стали бы откровенно говорить с другим, но себе могли признаться в этом откровенно.

Сестер спасло появление королевского фрегата, вынудившего корсаров исчезнуть.

Ступив на землю Франции, беглянки уже не прятались. Госпожа Мазарини сумела вдохнуть в душу сестры немного уверенности в себе и храбрости, свойственных ей самой. Их выходка вызвала большой скандал. Сестры написали своим родным, рассчитывая опереться на их поддержку и достойным образом отплатить за перенесенные неприятности; супруга коннетабля обратилась даже к королю; затем, словно королевы, сестры стали ждать ответов, позволяя ухаживать за собой любым бездельникам и появляясь на виду у всех в минуты досуга.

Ответы на письма все не приходили, но, поскольку дамы теперь не прятались, агенты коннетабля и г-на де Мазарини настигли их. Сестер предупредили об этом заранее, и они еле успели сбежать, снова переодевшись в школярские платья. Только на этот раз бежали они не одни, поскольку легко нашли пажей, которые ничего не требовали и качестве вознаграждения, кроме чести служить им…

Беглянок арестовали в Эксе, что сильно взбудоражило весь город. Их поместили в монастырь, откуда они отказывались выходить до тех пор, пока не будет получен ответ двора на их письма. Им посчастливилось. Вопреки всякому ожиданию, король вспомнил о Марии Манчини: он никоим образом не одобрил ее поведения, но отдал приказ отпустить сестер.

Для супруги коннетабля и это означало немало, но для г-жи Мазарини — ничего иного, кроме возвращения во власть мужа; так сестры и расстались в надежде подыскать лучший способ избавиться от своих повелителей и хозяев.

Гортензия вновь пересекла границу и вернулась в Италию; Мария поехала в Париж, преисполненная безграничных надежд после первого успеха.

Но ее постигло полное разочарование. Герцогиня Буйонская, ее сестра, графиня Суасонская, старшая из Манчини, и другие родственники отказались принять ее. Мария написала королю, просила о встрече с ним; в качестве ответа ей был передан приказ отправиться в Лисское аббатство.

Там в течение нескольких месяцев она жила вдали от общества; сестры с мужьями навещали ее, графиня Суасонская даже прислала ей великолепную кровать и красивые подарки. Однако коннетабль требовал, чтобы ему вернули его жену, а она, умирая от страха, умоляла оставить ее во Франции, тогда как родственники, мечтавшие избавиться от нее, напротив, убеждали ее вернуться к мужу.

— Он убьет меня! — восклицала она.

— О! Да нет же! И к тому же рано или поздно все равно придется умереть, — с полнейшим хладнокровием глупца отвечал ей герцог де Мазарини. — Я вот, если Гортензия вернется, не стану ее убивать.

Мария хотела только одного — увидеть короля. Она была убеждена, что всего добьется, если поговорит с ним, поэтому она забрасывала письмами г-на Кольбера, добиваясь этой милости. Король не удовлетворил ее просьбы. Он считал, что разразившийся скандал слишком громок, чтобы открыто и вопреки общему мнению поддерживать ее. Опечаленная супруга коннетабля написала Кольберу снова, сообщив, что отправится в галерею Версаля, бросится к ногам его величества и будет умолять его взять ее под защиту.

Если она действительно хотела так поступить, то ошиблась, заранее заявив об этом; ей надо было идти прямо к цели. В результате Мария добилась лишь приказа короля об удалении ее на пятьдесят льё от двора; это известие сразило несчастную, как удар грома, но затем она обрела спокойствие — гордость придала ей силы.

— Передайте этому неблагодарному, — сказала она, — что я уезжаю, но не за пятьдесят, а за сто льё отсюда, и как бы далеко я ни уехала, расстояния, разделяющего нас, всегда будет недостаточно.

Мария отправилась в Лион и пробыла там несколько недель, надеясь, что ее, быть может, позовут обратно. Этого не случилось. После этого она поехала в Савойю, чтобы снова встретиться с Гортензией, взбудоражившей весь туринский двор. Марию сначала приняли благосклонно, но герцог был не тем человеком, который, столкнувшись столь непосредственно с интригой, мог оставить ее совсем без внимания. Он посоветовал Марии вернуться в Рим, убедив ее, что коннетабль не станет ее больше преследовать и что ей нечего опасаться с этой стороны.

— Он написал мне об этом, сударыня; ручаюсь, что коннетабль раскаивается и будет снисходителен.

— Если он написал вам об этом, сударь, и дает слово, то это еще один довод, убеждающий меня в том, что не следует туда ехать. Мне известно, чего стоят обещания моего досточтимого мужа.

Но герцог так настаивал, что в один прекрасный день Мария попросила лошадей, преодолела Сен-Бернар и через Швейцарию добралась до Базеля. В этом городе она встретила довольно привлекательного маркиза-повесу, с первой минуты признавшегося в своей необыкновенной страсти к ней. Он утверждал, что следует за Марией уже полгода, что на это его толкнуло безумное желание понравиться ей, и вот, наконец, увидев, как она одинока, он осмелился признаться в своей любви, а теперь смеет надеяться, что она согласится принять его смиреннейшую помощь; Мария не решилась отказаться от его услуг, но бедняжка никак не представляла себе, к чему приведет ее этот поступок.