Поцелуй Фемиды - Александр Белов

Белов молчал, сжав зубы и прикрыв глаза. Меньше всего он в эту минуту думал о каком- то там убиенном журналисте. Его сводила с ума только одна неразрешимая задача: как уберечь Ярославу, до сих пор не оправившуюся от одного надругательства, от новой лавины грязи?

— Послушай, Виктор Петрович, — Саша заставил себя разжать зубы и заговорить. — Ты-то ведь у нас не журналист-недоумок. Тебе-то наверняка известно, откуда взялся этот ребенок, и что пришлось пережить моей сестре в плену у подонка. Ты не позволишь им трепать имя девушки! Она… она не здорова.

— Вот об этом я и советую тебе помнить, когда в следующий станешь давать показания следователю. Может быть, памятуя о сестре и ее травмированной психике, ты не станешь вводить суд в заблуждение и настаивать на своей «альпийской чистоте» перед законом, — Виктор Петрович наконец-то почуял приближение звездного часа. — В противном случае — извини, ничем помочь не смогу. Видишь ли, Саша, я не доктор. Здорова или не здорова, слабоумна или в норме, это определит экспертиза. И факт мнимого изнасилования тоже заслуживает отдельного разбирательства. Что же касается общественности, то от людей у нас секретов нет…

— Я убью тебя, сволочь!

Свет в глазах Белова померк. А обмотанная изолентой телефонная трубка старого аппарата, уже ни раз бывавшая в подобных переделках, полетела со страшной силой в стекло и раскололась…

Часть 3

ПИР ПОБЕДИТЕЛЕЙ

Саша был готов к тому, что после вспышки ярости, спровоцированной разговором с Зориным, его снова ждет карцер. Ему было досадно, что Зорину (или кто там еще стоял за его спиной?), удалось найти у него самое больное, самое незащищенное место, и нанести удар именно в эту точку Его мучила одна мысль: как защитить Ярославу от публичных издевательств?

Однако, против ожиданий, контролер подвел его к двери той самой камеры, которая была последней в череде его переселений. Саша с порога почуял перемены в атмосфере, в настроении, и даже звуковом фоне, которые произошли за время его отсутствия. Химический запах недавно произведенной дезинфекции дополнялся острым духом чеснока и алкоголя. За те несколько часов, которые Саша провел здесь, он не успел запомнить в лицо всех обитателей густонаселенной камеры. Однако теперь отметил, что среди заключенных произошла частичная ротация.

Главным же источником неприятного ощущения был Грот, с надменным видом сидевший на месте Семена, с которым он вел на воле непрекращающуюся войну Теперь он ловил кайф от сознания собственного величия — в кои-то веки удалось сбить врага с его позиций. Но одна мысль отравляла ему настроение: Семена суд только что освободил из-под стражи за недоказанностью обвинения.

Грот по-прежнему косил под морячка — на нем была неизменная тельняшка. В шкиперской бородке, которую ее владелец ухитрялся сохранять и в неволе, прибавилось седины. Прошло несколько лет с тех пор, как Саша вынужден был довериться ему в трудную минуту, а тот сдал его чеченским боевикам. Мстить за предательств Саше никогда не приходило в голову, но Грот был убежден, что именно Белов в отместку сдал его-ментам. Конфликт был неизбежен, и потому лучше было бы расставить акценты, сразу и теперь. Это стало ясно обоим. Грот сделал ход первым:

— Здорово, Белый! Как там кум поживает?

Это был вполне понятный любому «пассажиру» намек на встречу с начальником оперативной службы — «Кумом». Общаться с «кумом» означало стучать.

— Я с кумом не виделся. Не дорос еще, в отличие от некоторых, — беззлобно усмехнулся Белов.

В камере шла пирушка. Часть обитателей кучковалась вокруг стола. Грубо наломанная копченая курица, колбаса и сыр — редкие в местах заключения деликатесы. В кружки вместо обычного в таких случаях чифиря, судя по запаху, был налит какой-то благородный напиток — скорее всего, ром. В тюрьме, если вести себя правильно, ничего невозможного нет.

— Что празднуем? — Саша, игнорируя приглашение присоединиться, обосновался на своей шконке.

— Мое возвращение, ясен перец! — ответил Грот. — Для вора тюрьма — дом родной.

— А кто здесь вор, Грот, уж не ты ли? — с невинным видом поинтересовался Белов.

В камере повисла тишина, Грот набычился — он тоже понял намек. Формально Грот до сих пор принадлежал к воровскому сословию и любил при случае это подчеркнуть. Однако по сути он давно утратил на это право, неоднократно нарушив многие из неписаных правил-понятий. Беспринципный и подловатый, он был слишком жадным и нахрапистым даже для уголовников. Крысятничать и кидать своих — такое не приветствуется ни в криминальном мире, ни в пионерской дружине, ни в элитном клубе джентльменов. По этой причине ему, несмотря на завышенные амбиции, так и не удалось сделать достойной воровской карьеры. Недаром смотрящим по Красносибирску стал Семен, а не Грот.

— А что, есть какие-то сомнения? — наконец выдавил из себя виновник торжества.

— Да нет, — пожал плечами Белов. — Просто я не при делах. Вот и уточнил — на всякий случай.

— Я, бля, даже газет не читаю, а не то, что с журналистами знакомство водить. — Вернулся Грот к прерванному разговору.

— А доказательства? — спросил кто-то из пассажиров.

— Говорят, мол, свидетель какой-то нарисовался, который видел меня возле заводоуправления, в тот вечер, когда там замочили этого… корректора — ептыть — редактора.

— А-ты?

— А я говорю, мол, тыщу свидетелей приведу, которые меня там не видели.

Слушатели дружно заржали. Печальный Дуба, который не принимал участия в пирушке и все это время лежал на верхней шконке, расстраиваясь оттого, что ему повезло меньше, чем Семену, неожиданно подал голос:

— А ты типа там не был и никого не убивал?

— А то! — Грот с неудовольствием покосился на Дубу. — Вот и Саня Белый может это подтвердить. А, Белый? Ты ведь меня там не видел? Пойдешь в свидетели, что не видел?

— По поводу тебя, Грот, я ни в чем ручаться не стану. Даже если спросят меня, есть ли у Грота борода, я и то скажу: «А хер его знает, может, она фальшивая».

Дружный хохот сотряс стены камеры. Грот с честью выдержал удар, подождал, пока публика успокоится, и сделал следующий ход:

— Слушай, Белый, мне только щас в голову пришло. А, может быть, ты сам этого жирного урода замочил? А что? Ты там был, с журналистом полаялся. И мотив у тебя был: этот журналист против тебя чего-то серьезного накопал…

— Может, я. А может, и не я, — отозвался Белов. — Только я одного понять не могу. Если ты с журналистом не был знаком, откуда знаешь, что он был урод, да к тому же и жирный? И про компромат на Белова — он что, сам тебе успел наболтать?

Все сообразили, что шутки кончились и разговор пошел серьезный. По инерции раздалось несколько смешков, но они быстро сошли на нет. Грот резко оборвал разговор. А участники закончившегося праздника один за одним расползались по своим углам.

Улучив момент и понизив голос так, чтобы этого не было слышно остальным, Грот подошел к Саше и сказал:

— Одно запомни, Белый. Тут тебе не Москва и не офис заводоуправления. Так что фильтруй базар.

— Угрожаешь?

— Упаси боже! — Грот вскинул руки, шутливо изображая, что сдается. — Я не злопамятный. Я просто злой, и у меня хорошая память. Ты можешь ночью упасть с нижней шконки и разбиться насмерть. Или в петлю полезешь; Все понимают, как тебе тяжело. «Суицид» называется по-научному.

Даже если бы и не прозвучала эта прямая угроза, Белов имел все основания опасаться. Похоже, что судебный процесс не принесет затеявшим его желаемого результата. Попытки сломить Сашу и заставить утопить самого себя так же до сих пор не дали заметного результата. Доводы обвинения разваливаются, как карточный домик. Остается одно самое простое и эффективное решение: устранить его физически. И Гроту, судя по всему, отведена в этом деле главная роль.

После отбоя Саша тщательно продумал варианты развития событий. В углу камеры, где была его шконка, темно. В изоляторе хронически не хватало лампочек, именно в этот день перегорела третья из четырех положенных на большую камеру лампочек. Ее тусклый свет выхватывал из темноты только небольшую часть помещения, прямо у двери.

Александр улегся поверх одеяла таким образом, чтобы в любую секунду можно было сгруппироваться и отразить нападение. Согнутую в локте руку положил на лоб, защищая голову от удара и горло от захвата. Так можно было немного отдохнуть, не выключая слуха и отслеживая малейшие отклонения в хоре храпа, свиста и посапывания сокамерников.

Перед глазами прошла череда образов. Ярослава, прикорнувшая без сил на дне своего, похожего на карцер, внутреннего мира. Тетушка, которая вращает планету голыми руками, как господь бог, хотя силы уже на исходе. Ваня Белов, открывающий страничку электронной почты и не находящий, в который раз, в ней послания от отца. Ольга, продолжающая свое бессмысленное плавание по жизни и потерявшая из виду все берега… Забытые и не забытые лица, живые и давно умершие люди обращались к нему, напоминали" ему о долгах и об ответственности, от которой его, Белова, не могла освободить даже тюрьма. Неожиданно перед ним возникло лицо Космоса с гримасой ярости — такое, каким оно было накануне выборов Саши в Государственную думу. «Пойми, ты им нужен мертвым!» — глухим голосом сказал он.