Ржавые земли - Максим Хорсун

Взметнулось облако пыли, летун коснулся грунта выдвинувшимися из-под брюха стальными лапами. Раскрылась обшивка над острым носом, кабина летающей машины хозяев оказалась пустой.

– Три дыма! Ты видишь, Ева? Три дыма!!! – Рудин сорвал с шеи бинокль и передал его Еве. Эти едва видимые струйки обрадовали его, как школяра – скоропостижная смерть экзаменатора.

Ева прищурилась, подстроила резкость. Действительно, на фоне темных скал и возвышающейся над ними горы-пирамиды можно было разглядеть нечто похожее на дым.

– У вас острое зрение, Павел, – сказала баронесса. – Я бы ничего такого не заметила, если бы не вы. Что это? Неужели вулкан?

– Вулкан? – Рудин усмехнулся. – Нет, Ева. Это – сигнал, который адресован мне! Мои друзья развели на склоне сигнальные костры! Они рассчитывали, что я увижу дым. Мы уже так делали, – понимаете, Ева? Когда пытались объединить людей пустоши.

– Но, доктор! Откуда у вас такая уверенность? Быть может, костры – дело рук тех, кто изгнал вас из Поселка?

– Нет, сударыня. Поселок находится по другую сторону горного хребта. Мои бывшие соседи нос сюда не суют. Эта область относится к так называемой Гипотенузе… – Он протянул руку. – Канал тянется с севера на юг вдоль этих гор; именно сюда отправились мои друзья. На разведку ли… либо просто догадывались, что может произойти, и поспешили убраться от греха подальше. А теперь они подсказывают мне верный путь!

Ева поглядела на Рудина. Тот сорвал с головы котелок, растрепал пятерней остатки седоватых волос. Не очень красивое лицо доктора было как всегда простодушным и столь искренним, что Еве расхотелось досаждать Рудину своими сомнениями. Она решила довериться его чутью, тем более что Шершень тоже вел себя спокойно. Затем баронесса неожиданно подумала, что доктору, наверное, было бы затруднительно найти себе партию в светском обществе – с его открытостью и выраженным человеколюбием. А если к этому приплюсовать умеренность капиталов семьи… Нет, львицы, вроде нее самой – той праздной и самовлюбленной, какой она была раньше, – если не посмеивались бы над ним в лицо, то уж «за глаза» – наверняка. Этого мужчину зажулила бы какая-нибудь ушлая простолюдинка, а потом всю жизнь снимала бы с него сливки.

– Поспешим, Ева! – прервал размышления баронессы доктор. – Я рассчитываю заночевать уже на скалах!

Спешить! Снова спешить!

Снова скудная еда и глоток несвежей воды из фляги на ходу. Разбитые каблуки впечатывают в песок набивший оскомину щебень, натруженные ноги несут двух человек через холодную пустыню дорогою безмолвных перекати-поле.

8

Шершень рвался разведать дорогу, но Рудин приказал ему держаться рядом с Евой и не подниматься выше первой террасы. Доктор не без причин опасался, что Гаврила и кумовья-матросы, завидев матерого «старика», сначала станут палить, а уж потом разбираться. Рудин сам взобрался на уступ, выпирающий из склона пирамидальной горы. Здесь, на окруженной скалами широкой площадке курились три чуть живых кострища.

Доктор взглянул мельком на восточную пустошь. С высоты вид, конечно, был не в пример живописнее, чем то унылое полотно, на которое они насмотрелись во время перехода через пески. Как на ладони виднелся каньон, возле которого люди Ипата свили новое гнездышко. Темный зигзаг естественного разлома сливался с золотистой полосой: то была поросшая редколесьем область канала-Гипотенузы.

И словно синим пламенем пылал горизонт. Надвигался на пустошь широким фронтом новый и до сих пор безмолвствующий персонаж марсианской драмы…

Клацнул камешек, защелкал, отсчитывая футы долгого склона. Рудин поглядел на скалы, жмущиеся к площадке. Он был уверен, что за ними кто-то прячется.

– Эй! – окликнул он негромко. – Гаврила! Выходи, боцман, свои пришли!..

Громко хрустнула под сапогом головешка. Рудин опустил глаза: на вездесущей рыжей пыли кто-то оставил отпечаток босой ноги. След был узким, судя по размерам – женским или детским.

«Вот те на!» – подумал Рудин и на всякий случай взвел курок револьвера.

– Ч-человек… – обратились к нему из-за скал. – Не… навредиш-ш-шь, ч-человек?

Говорил явно не Гаврила. И не матросы. Вообще, в первую секунду Рудин подумал об иностранце, плохо владеющем русским языком, но потом его проняло. Эта нечленораздельная речь, шипящее произношение… Рудин покрепче стиснул рукоять револьвера и крикнул, не сводя глаз с черных камней:

– Я не наврежу – клянусь! Выходи, кем бы ты ни был!

Они были низкорослыми, серокожими и четырехрукими.

Рудин перебросил револьвер в левую руку, а освободившейся правой меленько перекрестился.

Почти нагие, если не считать набедренных повязок. Вооруженные примитивными копьями с обсидиановыми наконечниками. Они нагрянули одновременно и со всех сторон.

Черные, лишенные белков глаза настороженно рассматривали человека. В свою очередь Рудин изучал чужепланетников. Когда-то доктор видел таких (издалека, правда), они показались ему дружелюбными. Наверное, потому что тогда чужепланетники не метили ему копьями под адамово яблоко.

Если судить строго, то и эти «многорукие» враждебности не выказывали. Просто жизнь на Марсе научила их уму-разуму. Теперь они не пускались в пляс при встрече с другим разумным существом, а брали его в кольцо, и только потом решали, что делать: проткнуть или все-таки сплясать?

Столкнувшись носом к носу с таинственными «многорукими», Рудин понял (с сожалением понял!), что между ними и людьми в биологическом смысле лежит пропасть, что земные рептилии им куда роднее, чем млекопитающие. Лица чужепланетников были вытянутыми, рты – маленькими, губы – тонкими, а носы – практически незаметными. Кожа влажно поблескивала и была чешуйчатой (самые крупные чешуйки покрывали плоские щеки). Один из «многоруких» встал вполоборота, и Рудин увидел, что у ящера имеется даже куцый хвост. Этот орган, скорее всего, был рудиментарным и походил на гузку ощипанной курицы.

«Многорукие» могли связать несколько слов по-русски – это дорогого стоило. До сих пор ни с кем из нелюдей не удавалось потолковать на равных. Свинорылые и прочие «друзья по несчастью» либо не понимали, либо не хотели понимать того, что с ними пытаются найти общий язык.

– Это вы развели костры? – спросил Рудин, пытливо заглядывая то в одно нечеловеческое лицо, то в другое. Лица были похожи друг на друга как две капли воды. По крайней мере, наметанный рудинский глаз отличий не находил.

– Мы… з-з-звали… – ответил ему один из чужепланетников. Доктор не смог определить кто, потому что они говорили, почти не разжимая губ.

– И что же вам нужно? – спросил Рудин, пряча револьвер в глубокий карман тужурки. – Уберите копья! Я же сказал, что не наврежу. Я – один, а вас – вот сколько!

– Люди… обещ-щ-щать… помощ-щ-щь…

– Ладно… Помочь всегда рад. Но уберите копья – я же вас просил!

– Идем! – Рудина аккуратно кольнули наконечником в плечо. – Идем… туда!

– А вы… гм… друзья мои, вред не причините, а? Больно уж копья у вас острые! – Он осторожно протянул руку и оттолкнул наконечник, зацепившийся за ткань тужурки.

«Многорукие» зашептались на своем наречии. Реплики были быстрыми, отрывистыми и, само собой, абсолютно непонятными.

– Так не пойдет, любезные! – Рудин улыбнулся, не разжимая губ; шепот сейчас же прекратился. – Невежливо с вашей стороны, любезные! Будьте добры, переводите для меня, если уж показали, что владеете нашим языком…

– Мы не навредим, – сказал ему один из чужепланетников; на сей раз Рудин уловил движение губ.

– Нет страх-х-ха, – просипел второй ящер и сунул озадаченному доктору в руку древко своего копья.

– Идем туда! – повторил третий и дернул доктора за рукав.

Рудин еще больше удивился.

– Какие мы все умные! Царица Небесная! – Он снова перекрестился. – Кто же вас так хорошо выучил?

– Люди… друз-з-зья… – прошипели у него за спиной.

– Идем туда! Показ-з-зать! – прозвучало сбоку.

– Важ-ж-жно!

– Ж-ж-жиз-з-знь!

Но доктор колебался. Друзья-люди могли быть вся– кими. Например, как Ипат и его живодёры.

– Вы точно не навредите? Если задумали меня слопать, пеняйте на себя! – он похлопал рукой по карману, оттянутому тяжестью револьвера. – Отравиться немудрено. Я все-таки с другой планеты…

– З-з-знаем! Пош-ш-шли!

Ева сидела, прижавшись к костлявому боку Шершня. Так было теплее обоим, и запах мускуса, который источало это существо, давно не казался ей противным.

Баронесса глядела, как ползет по равнине остроконечная тень горы-пирамиды. С высоты первой террасы (около ста футов) угадывались очертания каких-то прямоугольников, овалов и кругов, скрытых под слоем щебня, песка и пыли. Эти геометрические формы наводили на мысль о поглощенных пустыней площадях и о фундаментах стародавних строений. Некоторые формы были соединены плавными линиями ни то дорог, ни то каналов.