Я тебя не предавал - Екатерина Аверина

в подъезд, закуриваю и поднимаюсь на этаж выше, к соседке, которая всё больше напоминает мне Бабу Ягу, укравшую жизнь у кощея. Ничего не имею против, пусть живёт ещё лет двести. Просто неприятная, как потомственные ведьмы в деревнях, от которых веет жутью. И это я ни хрена не суеверный!

Долго звоню. Докурить успел. Уже мысль в башке стучит: «Может, случилось чего?», но за дверью раздаются шаркающие шаги. Наконец-то.

Замки щёлкают один за другим. Смешно становится. Чё там красть-то у неё?

Увидев меня, недовольно поджимает сухие губы.

— Вы девоч… тьфу, женщину ту, врача, откуда знаете? — спрашиваю сходу, пока она не начала причитать по какому-нибудь поводу.

— Так видела её тут. Лет… — задумчиво считает на худых пальцах, обтянутых кожей, — да, лет шестнадцать назад. Помню, как я радовалась, что ты отсюда съехал наконец.

— Мило, дальше, — упираюсь ладонью в стену.

— Дык, а что дальше? Иду я, значит, а она у твоей квартиры рыдает. Маленькая, худющая, в свадебном платье. Уж не знаю, что у вас там были за ролевые игры. Только я её выставила. Тебя всё равно дома не было уже.

— И вы уверены, что это была она? — склоняю голову к правому плечу. Бабку передёргивает от моего взгляда. Знала бы она, о чём я сейчас думаю, померла бы со страха.

— По глазам узнала. И волосы тёмные такие же остались. Вот здесь, — крутит сухими пальцами у висков, — с кудряшками.

— Почему сразу не сказали?!

— Дык ты и не спрашивал, — жмёт плечами.

Согласен. Найден ещё один недостающий пазл в мою картинку. Хреново мне тогда было, морально, физически. Болел весь, блядь. Изнутри, снаружи, будто моя агония после плена продолжилась или даже усилилась. Упустил бабку.

Этот пазл идеально встаёт в схему, которую я себе нарисовал. И последние сомнения исчезают. Я хотел с другой стороны проверять, но всё оказалось проще. Как всегда, прямо под носом.

Возвращаюсь к себе, прохожу мимо спальни, намереваясь сделать пару меток в компе и один важный звонок. У входа в гостиную останавливаюсь раньше, чем осознаю, за каким хреном. Малость ошалев, смотрю на Дуню, устроившуюся на моём диване в одной простыне, едва прикрывающей грудь. Словно невзначай простыня съезжает ниже. Зажмуриваюсь и отворачиваюсь.

— Ты что делаешь, дурная?! — цежу сквозь зубы.

Слышу, как шуршит там этой тряпкой, идёт ко мне и застывает за спиной. Её дыхание долетает до затылка, и волосы от непонимания ситуации встают дыбом. Чего я только в своей жизни не видел, но малолетки меня ещё не клеили. Особенно так.

— Я люблю тебя… — тихо шепчет Евдокия. — Зачем она тебе, эта врачиха? Ты же ей не нужен. Научи меня всему, и я стану настоящей женой.

— Глупая, — меня резко отпускает. Разворачиваюсь, беру её лицо в ладони, чтобы не отворачивалась.

Ну вот как с ней ещё говорить? Не орать же снова. Бесполезно.

Твою мать! Как с пацанами всё просто! Объяснил, как легко решается такого рода «люблю», и все вопросы сразу отпадают. А здесь слова надо подбирать. Ребёнок ещё и в сердце раненый. Закроется, хрен ключи подберёшь.

Выдыхаю. Дуня облизывает пухлые губы.

— Это не любовь.

— Любовь, — упирается.

— Нет, — смеюсь я. — Благодарность, твоя первая привязанность, ощущение защиты, возможно, даже семьи. Может, и любовь, маленькая. Но другая, понимаешь? Как мужчина я тебе не нужен.

— Нужен.

Вот упрямая, а!

— Не спорь со старым воякой. Ты взрослеешь телом, головой, чувствами. Твоё восприятие реальности сейчас несколько искажено под воздействием перестройки гормонов, — меня несёт не туда, но она слушает, что уже неплохо. — Года три, и это пройдёт. Ты станешь юной женщиной и полюбишь по-настоящему.

Поджав губы, стоит и шмыгает носом.

— Ну ты зареви ещё, — смеюсь я.

— Ещё чего, — поднимает подбородок выше, а глаза влажные.

— Не глупи, Дунь, — притягиваю её к себе. Утыкается лбом в плечо и обнимает за пояс, глажу её по волосам, чувствуя какую-то интересную отдачу под рёбра.

Отцовский инстинкт? Есть вообще такое? В этом я точно профан. Надо будет на досуге подтянуть матчасть.

— Не любовь это, — стараюсь говорить как можно мягче. — И игры в «жену» пора заканчивать. Мне через несколько дней документы на тебя новые сделают, я распорядился.

— Вот пока не сделают, я останусь женой, — она всё ещё упрямится.

— Нет, — настаиваю.

— Да, — отстраняется.

— Нет, и мы больше не спорим. Сейчас одеваться, есть и заниматься. Ясно? — молчит. — «Питомца» твоего заберу.

— Меняю на собаку, — тут же начинает торговаться.

— Никаких собак в квартире.

— Тогда кота.

— Нет, — ухожу на кухню.

— Хомяка, — плетётся за мной, шурша простынёй по полу.

— Одеваться, я сказал! Никаких торгов. Ведёшь себя плохо. Брысь! — вставляю в рот сигарету и топаю ногой.

— А если буду хорошо вести, можно завести собаку? — взмахивает влажными ресницами.

— Когда в дом переедем, я подумаю, — пытаюсь найти компромисс.

— А когда мы переедем?

— Да чтоб тебя! — сигарета летит на пол. — Иди оденься. Допрос окончен на сегодня. Мне позвонить по работе надо.

— Ладно, — куксится и всё же сваливает к себе.

Караул, девка! Замуж выйдет, её мужик потом будет мне бабки предлагать, чтоб я её обратно забрал.

Наконец затягиваюсь и выбираю в контактах, кому первому позвонить.

Фил или Мирон? Мирон или Фил?

Всё решается за меня. Телефон начинает вибрировать в руке, запуская цепную реакцию по заведённым нервам.

— Слушаю тебя, Фил.

— Я по твоему вопросу насчёт наблюдения за той