Я — посланник - Маркус Зузак

Вечером того же дня я сижу себе на кухне и ем равиоли, и тут к дому подъезжает мини-вэн. Рычание двигателя прекращается, хлопают дверцы. И в мою входную дверь барабанят чьи-то кулачки.

Швейцар для разнообразия решает немного полаять в ответ. Я успокаиваю пса и открываю.

На пороге стоит семья Татупу в полном составе: Луа, Мари и дети.

— Привет, Эд, — радостно говорит Луа, и команда Татупу хором присоединяется к приветствию.

— Мы тут в телефонный справочник посмотрели, но тебя не нашли. Пришлось обзвонить всех окрестных Кеннеди! Твоя мама дала нам адрес!

В наступившей тишине я лихорадочно соображаю, что им могла сказать моя милая добрая мама. Тут в разговор вступает Мари:

— Поехали с нами!

По дороге к дому в мини-вэне стоит необычайная тишина. Я сижу, зажатый со всех сторон детьми, и мне не по себе. В окне мелькают огни фонарей, словно передо мной открываются и закрываются страницы какой-то книги. Посмотрев вперед, я ловлю взгляд Луа в зеркале заднего вида.

Через пять, а может, через десять минут мы подъезжаем. Мари командует детям:

— Ну-ка все побежали в дом!

И уходит вслед за ними. Мы с Луа остаемся сидеть в машине.

Он снова смотрит в зеркало заднего вида — и снова наши глаза встречаются.

— Ты готов? — спрашивает он.

— К чему?

Он лишь качает головой.

— Да ладно, Эд, ты прекрасно знаешь, к чему.

И Луа выходит и закрывает за собой дверь.

И зовет меня через окно:

— Выходи, юноша.

Юноша.

Звучит не очень приятно. Многообещающе так звучит. Похоже, я его оскорбил — ну, тем, что купил новую гирлянду. А может, Луа решил, что это намек — типа, он семью не может обеспечить, и что я подумал: «Этот нищеброд и неудачник даже лампочки новые ввинтить не может, дай-ка я ему помогу». У меня не хватает мужества поднять глаза на дом. Мы просто идем и встаем на краю дороги. Луа поворачивается ко мне. Кругом темно. Очень темно.

Мы стоим.

Луа смотрит на меня.

А я смотрю в землю.

А потом я слышу, как хлопает дверь, причем пару раз. Из дома пулей вылетают дети, один за другим. За ними спешит Мари.

И тут я понимаю: одного ребенка не хватает.

Джесси.

Снова пересчитываю детей — и снова упираюсь взглядом в землю. И тут Луа громко кричит — так, что я аж подпрыгиваю:

— Давай, Джесс!

Мгновения падают. Я нахожу в себе силы посмотреть вверх.

И вижу: старый дом залит ярким светом. Лампочки сияют. Они настолько прекрасны, что кажется, это их огни поддерживают старые облезлые стены в воздухе. На лицах детей, Луа и Мари играют разноцветные отблески. По моим улыбающимся губам пробегаются волны красного цвета. Дети визжат от восторга и хлопают в ладоши. Кричат, что это лучшее Рождество в их жизни. Девочки берутся за руки и принимаются танцевать. Тут из дома выбегает Джесси — посмотреть на иллюминацию.

— Он очень хотел сам включить гирлянду, — говорит мне Луа, и я вижу, что у Джесси на лице самая широкая, самая благодарная и самая живая улыбка из всех, что я видел.

«Вот оно, прекрасное мгновенье, — приходит мне в голову. — Для Луа и Мари».

— Когда мы обнаружили эту новую гирлянду, Джесси потребовал, чтобы ты тоже посмотрел, как мы ее включим. Вот мы тебя и привезли!

Я с улыбкой киваю. На земле перед домом играют цветные отблески.

В глазах у меня все плывет — от яркого света и от счастья.

«Вот оно, — думаю я. — Сила и слава».

6

Прекрасное мгновенье

Под ночным небом в разноцветных лучах танцуют дети.

И тут я вижу еще кое-что.

Луа и Мари стоят, взявшись за руки.

Они абсолютно, безусловно счастливы — пусть на мгновенье, но счастливы. Их дети танцуют, а старый дом залит сияющим светом.

Луа целует жену.

Нежно, просто касаясь губами ее губ.

Мари отвечает на его поцелуй.

Они прекрасны.

Я не про внешность.

И не про слова.

А про то, какие они на самом деле.

7

Момент истины

Мари просит меня зайти в дом на чашку кофе. Я пытаюсь отказаться, но она настойчива:

— Ну Эд, ну пойдем.

Как тут не пойти? И вот мы сидим, пьем кофе и разговариваем.

Все идет хорошо, но вдруг беседа останавливается, слова Мари повисают в воздухе между нами, а она только размешивает кофе ложечкой и молчит. А потом говорит:

— Я очень тебе признательна, Эд. — Морщинки собираются в уголках глаз, улыбка становится хитрой. — Большое тебе спасибо.

— Да за что?

Она качает головой — мол, меня ты не проведешь.

— Ну же, Эд. Ты сам прекрасно знаешь. И мы знаем. Это ведь ты все сделал. Джесси — он же секреты хранить совсем не умеет. Хоть рот ему заклеивай! Так что мы знаем, это ты.

Я со вздохом сдаюсь:

— Вы это заслужили.

— Чем? — явно не удовлетворена она ответом. — И почему именно мы?

— Почему именно вы? — Я решаю сказать правду: — Понятия не имею.

И прихлебываю кофе.

— Это длинная история. Которую к тому же не так-то легко рассказать. В общем, я просто стоял перед вашим домом, — и все случилось как-то само собой.

Тут подходит Луа, расталкивает повисшие между нами слова и пихает их в мою сторону. А потом говорит:

— Эд, мы тут уже больше года живем. И никто — ни одна живая душа — не подошел и не спросил, нужна ли нам помощь. Даже слова доброго никто не сказал. — Он пьет кофе. — Но мы ничего другого и не ждали. У всех свои проблемы, кому еще чужие нужны. — Мы встречаемся с ним глазами — всего на мгновение. — И тут — бац! — появляешься ты. Вот что нам непонятно.

И вот я оказываюсь внутри мгновения абсолютной ясности. И говорю:

— Я сам не понимаю, если честно. Мне кажется, лучше принять все таким, какое оно есть, и не искать объяснений.

Мари соглашается. Но хочет кое-что добавить:

— Ну что ж, не искать так не искать. Но все равно мы бы хотели тебя поблагодарить.

— Да, — поддерживает ее Луа.

Мари кивает, он встает и идет к холодильнику. К дверце магнитом прилеплен конверт. На нем написано: «Эд Кеннеди». Луа возвращается и протягивает мне его.

— Мы люди небогатые, — говорит он, — но мы старались. Для тебя.

Конверт ложится мне в ладони.

— Тебе должно понравиться. Ну, просто мне так кажется.

Внутри — нарисованная от руки рождественская открытка. Похоже, в ее изготовлении поучаствовали все дети. На рисунке — елки, увешанные гирляндами. И играющие дети. Понятно, что рисунки — большей частью детское каля-маля, но по мне, они замечательные. Внутри написано поздравление — тоже детской рукой:

[17]

Я расплываюсь в улыбке, встаю и иду в гостиную. Дети лежат на ковре и смотрят телевизор.

— Спасибо за открытку! — говорю я.

Они отвечают хором, но голосок Джесси слышен лучше всех:

— Мы старались, Эд!

И они снова утыкаются в экран. Идет кино — о приключениях животных и все такое. Вниз по реке плывет картонная коробка с котом, и его судьба интересует детей гораздо больше, чем беседы со мной.

— Тогда пока!

Но они меня, конечно, не слышат.

Посмотрев еще раз на рисунки, я иду обратно на кухню.

Оказывается, это еще не все.

Луа протягивает мне маленький темный камень с узором в виде креста.

— Мне это подарил друг. На счастье. Возьми, Эд, — говорит он. И протягивает камешек. — Я хочу, чтобы теперь он был у тебя.

Мы, все трое, смотрим на него. Молча.

А потом я — неожиданно для самого себя — говорю:

— Прости, Луа, но я не могу это принять.

Голос хозяина дома спокоен и мягок, но очень настойчив. И глаза раскрыты широко-широко, в них плещется желание убедить меня.

— Эд! Ты должен это взять! Ты нам столько дал! Даже не представляешь, как много!

И Луа снова протягивает мне камень. А потом берет и кладет мне в ладонь и смыкает над ним пальцы — держи, мол, крепче. Моя рука лежит в его ладонях.

— Теперь он твой.

— Он не только на счастье, — поясняет Мари. — Это чтобы ты нас не забывал.

Теперь уж точно нельзя отказываться. Я смотрю на камень.

— Спасибо, — говорю я супругам Татупу. — Я буду его беречь.

Луа кладет руку мне на плечо:

— Я знаю.

И мы втроем стоим на кухне. Вместе. Как одна семья.

На прощание Мари целует меня в щеку.

— Помни, — говорит он. — Мы всегда тебе рады. Заходи почаще.

— Спасибо, — благодарю я и иду к двери.

Луа говорит, что довезет меня до дома, но я отказываюсь. В основном, потому что мне действительно хочется прогуляться сегодня вечером. Мы пожимаем друг другу руки, и Луа опять пытается переломать мне кости своей лапищей.

Он провожает меня к дороге. А потом задает последний на сегодня вопрос: