Новый мир. - И. Николаев

Феликс осекся, замолк, покрывшись мертвенной бледностью. Позади охнула Вера.

Солодин медленно, очень медленно, рывками, опустил занесенный кулак. Заговорил веско, раздельно, отчетливо.

- Запоминай, родственничек. Я и шатался, и убивал. И трофеи собирал. У меня гибкая мораль, но жесткие принципы. Я подсиживал, интриговал и вообще боролся за место под солнцем. Но в руку дающую никогда не плевал. Никогда, понял?

Он встряхнул Феликса как тряпичную куклу, у того громко лязгнули зубы, но он гордо молчал.

- Павлов меня заметил и поднял, - продолжал Солодин. - Тянул и толкал. От интербригадовца до комдива. Я ему за это благодарен и не предам никогда. Это - принцип. Поэтому... катись отсюда. И не приезжай больше.

Он разомкнул хватку, Феликс с облегчением перевел дух, потер шею.

- Убирайся, - бросил Солодин, отворачиваясь.

Он стоял, бездумно глядя в окно, скрестив руки за спиной. Позади шумел Феликс, собираясь, тихо всхлипывала жена, они о чем-то говорили. Быстро и жестко - Феликс, жалобно и прерывисто - она. Солодин не слышал, мыслями он был там и тогда. В Москве, почти полгода назад.

Когда Павлов только недавно был отстранен от командования фронтом и помещен под домашний арест. Точнее не под арест. Ему просто было рекомендовано побыть и подумать. Сталин, вложивший немало сил и терпения в свою армию ожидал от нее гораздо большего. Вождь был в ярости от огромных потерь понесенных при прорыве обороны французов, от неуклюжих маневров корпусов и армий, особенно на фоне дерзких и стремительных действий немцев. Он твердо намеревался организовать показательное зрелище. Павловские ставленники так же попали под общую метлу, в том числе и Солодин, отозванный в Москву на предмет объяснений - как получилось, что за неделю боевых действий от его дивизии осталось меньше половины списочного состава. Тогда он совершил не то самый смелый, не то самый глупый поступок в своей жизни, придя в гости к опальному комфронта...

Феликс ушел. Из гостиной доносилось тихое всхлипывание жены. Тикали часы. Где-то в соседних дворах завели унылый перелай дворовые псы.

Солодин думал.

Вера плакала, горько и тоскливо, словно слезы могли смыть всю горечь последних месяцев., невнимание мужа, крушение планов. Все, что камнем лежало на сердце.

Скрипнули половицы под шагами Солодина. Он постоял немного рядом, глядя на ее худенькие плечи, вздрагивающие под шалью. Затем опустился на колени, крепко, но вместе с тем нежно сжав ее плечи.

- Прости меня, - тихо сказал он. - Прости. Я виноват. Тебе от этого не легче, но... прости. Посмотри на меня.

Она отвернулась. Его ладони поднялись выше, нежно, но твердо охватили ее виски.

- Посмотри на меня, - повторил он, - я хочу сказать тебе важное.

- Если я тебя разочаровал, я не держу тебя. Завтра же отправлю тебя домой и не стану удерживать больше. Если ты хочешь домой, к семье - пусть так и будет.

Он помолчал, подбирая слова.

- Я не буду тебе ничего обещать. Я не знаю, что будет со мной завтра. Мне уже не командовать и не воевать. Но я могу пойти по преподавательской линии, мне обещали помощь и даже, возможно, возвращение обратно, в Москву. И пойду. Но как все сложится - никто не знает. Ты сама видишь, в каком сложном мире живем. Я могу тебе только пообещать, что сделаю все, чтобы ты была счастлива со мной. Чтобы ты больше не чувствовала себя несчастной. Чтобы ты вернулась к жизни, которую вела раньше. Подумай... и выбери. Не сегодня. Чтобы не сделать ошибки, чтобы не спешить. Завтра.

Она сидела, зябко закутавшись в шаль, как в мантию. Через открытую дверь прихожей было видно, как муж собирался. Натянул пальто, опустил уши шапки.

- Куда ты собрался? - тихим, севшим голосом спросила она, глядя в сторону.

- Пройдусь, - сказал он, натягивая перчатки, - надо кое-что обдумать.

- Семен...

- Да?

- Тот гарнитур... Те изумруды... Феликс говорил правду?..

- Нет. Это семейная ценность, - решительно и жестко произнес он. - Единственная, что осталась от прошлой жизни, когда мы с отцом бежали от революции.

Громко щелкнул выключатель, лампочка прихожей погасла. Хлопнула входная дверь, порыв холодного ветра заставил ее еще больше завернуться в теплую шерсть шали.

Глава 14.

Самолет Шетцинга в сопровождении истребительного эскорта поднялся с аэродрома и взял курс на северо-запад, унося шефа инспектировать войска армейской группы "F". Так был сообщено очень узкому, примерно полтора десятка человек, кругу лиц, причастных к вершинам власти Германской Демократической Республики. Гораздо меньше, четверо знали, что на самом деле "Грифон" номер "ноль" был пуст, а сам шеф в обстановке глубокой секретности выехал на инспекцию подземных лабораторий проекта "МЕ" посвященного атомной энергетике. Но только сам Шетцинг и начальник его личной охраны знали, на каком неприметном переезде их состав сменил маршрут и понесся на восток, навстречу своему двойнику, отбывшему из Москвы.

Они встретись глубокой ночью, на полустанке южнее Бреста. Даже луна скрылась за тучами гонимыми обеспокоенным ветром. Восточный состав уже ожидал западного собрата и стоял неподвижно, мертвой молчаливой глыбой, ожидая, пока новоприбывший, окутанный облаками пара, пройдет по параллельной колее, занимая позицию строго напротив, борт к борту. Они стояли так несколько минут, укрытые сверху крышей большого сквозного пакгауза, пока заранее прибывшая на место охрана улаживала формальности. Быстро и слажено, как будто им приходилось делать это ежедневно, немногословные люди в темных одеждах, с пистолетами-пулеметами заняли свои позиции, охватив станцию плотным кольцом наблюдения и защиты. Подняли в небо рыльца зенитные автоматы, на заранее обустроенных позициях развернулись замаскированные пулеметные расчеты.

Небольшая группа из четырех человек в течение четверти часа проверила всю слаженную систему, убедившись в идеальной точности соблюдения плана. Только после этого она в свою очередь разделилась на группы по два, каждая из которых направилась к "своему" составу. Там дважды повторилась одна и та же картина - условленный стук в броневой борт, открытая заслонка, короткий диалог.

После этого восточный состав ожил, исторгнув из недр команду монтеров, в течение пяти минут соединивших два параллельных вагона закрытым переходом из стальных панелей. Завершив работу, монтеры исчезли, так же как и появились, быстро, незаметно, бесшумно. Теперь составы стали одним целым, закрытым от любого постороннего взгляда. Две металлические громады и сотня человек вокруг с одним приказом: защищать любой ценой, от любого мыслимого противника.

Сталин повернул реостат, прибавляя яркости мягкому свету плафонов - с возрастом у него стало сдавать зрение. Он любил свой спецпоезд за ненавязчивый, строгий уют. Здесь можно было равно работать, совещаться, отдыхать. Даже проводить узкие конференции межгосударственного уровня, если бы на то была воля хозяина, настолько тщательно была подобрана композиция изящной многофункциональной мебели и предметов быта.

Сегодня, учитывая важность момента, он избрал местом встречи штабной вагон, удлиненный за счет отсутствия тамбура, обставленный с абсолютной аскетичностью - многосекционный стол во всю длину одной из стен, несгораемые шкафы для документов, блок связи в отдельной кабинке, несколько стульев, многоцелевые стенды, сегодня пустые. Лишь добавились два кресла с высокими спинками и небольшой столик, установленные строго в центре вагона.

Сегодня он ожидал совершенно особого гостя. Пожалуй, единственного, кого Сталин мог с определенной натяжкой назвать своим... нет, конечно же, не другом. Духовным собратом.

Неожиданно он вспомнил, что они не договорились, кто собственно к кому идет. Может быть, это как раз ему уготована роль гостя? С одной стороны, он, Иосиф Сталин, представляет сторону, у которой просят помощи. С другой, все таки именно он предложил встречу... Сталин задумался, решая в уме немыслимо сложную задачу пусть тайного, но все же дипломатического протокола, но оказалось, что ее уже решили за него.

Металл отозвался звоном в такт бодрой поступи. Стукнула дверь тамбура, зашуршал бархат занавеси. В простор вагона-кабинета, под свет любимых сталинских зеленых ламп ступил человек в синем костюме. Очень высокий, подтянутый, несмотря на печать возраста на подвижном, выразительном лице, чуть подволакивающий левую ногу.

- Здравствуй, Иосиф, - легко сказал он на хорошем русском языке, протягивая Сталину узкую твердую ладонь.

- Здравствуй... Рудольф, - сказал Сталин, шагнув навстречу гостю, спрятав в седых усах улыбку.

Пути истории причудливы и неисповедимы. Обычно никакая воля, никакие усилия не в силах остановить жернова исторического процесса. Но иногда одной случайности, незаметного поворота человеческой судьбы хватает, чтобы изменить мир.