Тайный бункер абвера - Александр Александрович Тамоников

Рук мало, часть людей из-за меня погибли. Ведь хоть и в партизанском отряде они, диверсии уже проводили, а все-таки дети, подростки, тяжелее им, чем взрослым. Да и расчет был другой, по два человека на объект, а теперь вот… Нет дороги назад. За одну ночь придется со страшным риском минировать несколько зданий.

Юрий зачастил:

— За завод не беспокойтесь, товарищ командир. Я уже давеча кумекал, как вы сказали, что диверсию будем проводить, так обошел цеха, территорию. Загодя себе лазов намастерил. Я же мастер, по всем цехам ходить могу. Не майтесь за меня, товарищ командир. Меня же сразу на завод поставили фрицы, пистолет к голове, и все — или на них работай, или в яму ложись. Слабину тогда дал, испугался смерти. Страшно винил себя потом, хотел к партизанам уйти, а не взяли меня в отряд. Из хромоногого какой партизан. На работу как с камнем на душе ходил, станки ломал, песок сыпал, а что толку? Меня же чинить хозяйство наше заводское и ставили. Ужо придумал — кинусь на офицера, да и пристрелят меня. Лучше так, чем эта жизнь собачья. Хоть я всю пайку через бабку Анку в отряд передавал, обо всем, что на заводе услышал, сообщал в штаб, а все ведь одно — фашистам служу, мастерю им дула да башни, из которых потом наших же ребят в расход пускают. Ну я неделю копался в дулах этих, в библиотеке заброшенной учебник по танкам нашел и придумал, как им ствол портить. На заводской линии не видно, а как стрельнет, так заряд в сторону уходит и всю морду танку сносит. Медаль даже дали за задумку, а мне не в радость. Морды их наглые, разговоры. Все мне ночью виделось во сне, как в танк сажусь и давай давить их по всему заводу. А тут вы! Да я же в ту ночь все сразу натумкал, как пронести, как вдоль станков уложить тротил. Во всем цеху кроме меня русских больше нет, одни немцы. Завтра инженеры придут, со станками мудрить, линию собирать. Они до ночи провошкаются, а я им уже утром сюрприз подготовлю. Мыльца тротилового по углам раскидаю, только ручку жми. Полетит все вверх.

Говорун ударил себя кулаком по широкой груди:

— Ведь больше десяти лет я на заводе нашем отработал, строил его, потом токарем на нем работал, потом мастером. Каждый уголок знаю, глаза завяжи — проведу вслепую. И не жалко взрывать, товарищ командир. До того ненавижу фрицев, столько времени в себе держу это, что готов голыми руками душить их, убивать! Взорву, и рука не дрогнет. С мальцами зато потом новый завод отстроим, лучше прежнего. Только там не танки будут выпускать, а трактора, экскаваторы, грузовики. Я ведь не для сборки танков на токаря учился, руки у меня для того, чтобы строить, мастерить. С молодости рукастый, хучь чего сделаю. Колясочку детскую, велик, шкап. А меня танки, танки делать поставили. Да от такого душа внутри рвется! Завтра последний день они со своими танками будут возиться. Я им пущу петуха красного по всему заводу. Уже и горючее приготовил — три бочки, а до них дорожку из масла пролью. Жахнет до самого неба!

Шубин молчал, видел, что накопилась у мастера внутри ненависть и тоска из-за того, что пришлось быть подневольным рабочим у своих врагов. Нести смерть Красной армии, жить обычной жизнью, когда твои близкие, друзья, соседи, товарищи каждый день гибнут. Наконец он сможет выпустить наружу всю накопленную внутри ненависть к фашистам.

Говорун выдохнулся и замолчал, сосредоточенно крутя руль. Они въехали в центральную часть города, где пришлось выключить фары и медленно катиться от угла к углу зданий, за которыми их могла поджидать опасность.

Наконец грузовик вильнул и прижался к стене разбитого на доски дома: его старые рамы висели, как сломанные крылья, наружу; часть обшивки была выломана жителями для растопки печек. Юрий прочертил большой ладонью линию влево:

— Вот смотрите, сейчас уходите влево вдоль горки по низу, идите между домами, не боясь. Тут немцы ни ночью, ни днем не шастают. Брезгуют, грязно больно — из-за низинки лужи по колено. Потом, как проулок свернет резко вправо и как дома закончатся, будет забор из камней. Вот за ним кинотеатр городской был, сейчас там одни развалины. Потыкайте каменюки, что покрупнее. Они просто так вставлены, даванешь, и камень вываливается.

— Я понял. — Шубин внимательно слушал указания мастера. — Поможете мне сейчас прикрепить снаряды вдоль тела? Ящик нести одному несподручно, да и выглядит подозрительно. Под шинелью будет не так заметно, а руки освободятся.

Говорун стал охотно помогать. Ножом они исполосовали брезент тента на длинные ленты и накрепко примотали почти целый ящик тротиловых шашек на спину и грудь разведчика. Он подхватил тяжелый ящик со взрывателем в одну руку, во вторую взял мешок с проволокой. Говорун еще раз повторил:

— Товарищ командир, вы во мне не сомневайтесь, я слово даю, что завтра немцы взлетят на воздух со всем заводом. Три года ждал этого дня, не подкачаю.

— Я верю вам, — сказал Шубин.

Тяжесть оттягивала руки, спину и грудь давил страшный груз. Но он медлил, понимая, что наступает самая опасная часть диверсии. Все члены его разведгруппы будут действовать отдельно, никого не будет рядом, чтобы помочь, подсказать, поддержать в трудную минуту. Что, если у кого-то дрогнет рука, если не сработает техника, если кого-то обнаружат немецкие солдаты, обходящие территорию? Сомнения и вопросы снова мучили Глеба, но он отмахнулся от них — назад дороги нет, он должен доверять этим людям и не сомневаться, что ради выполнения боевой задачи они готовы пожертвовать всем, в том числе и собственной жизнью.

Поэтому он лишь подробно объяснил мастеру их план, рассказал, во сколько начнется полет Захаревича и куда возвращаться после того, как в городе произойдет серия взрывов. После инструктажа они распрощались: Шубин, отяжелевший от большого груза из зарядов, пошел в указанном направлении; Говорун же повел грузовик обратно в сторону окраины.

Глава 9

Пройдя мимо черных силуэтов по чавкающим грязью лужам, Шубин оказался у темной дороги. Здесь не светили фонари, не было слышно шагов немецких патрульных. Хотя даже через такое расстояние в тишине спящего города было понятно, что за территорией кинотеатра есть люди. Грохотали подметки сапог, раздавались короткие окрики на немецком языке; там на городской площади десятки караульных присматривали за безопасностью Маевска.

Глеб решил было немного подождать, чтобы убедиться — дозорные не обходят