Предчувствие смерти - Анна Владимирская

— Хорошо. Ты готовь, а я буду развлекать тебя разговорами. В знак благодарности за готовку.

— Ну, положим, одними разговорами ты не отделаешься. Твоя благодарность должна быть более ощутимой. — Хитро посмотрев на Веру и увидев, что она слегка зарделась, Андрей подмигнул. — Давай! Рассказывай!

— Мы уже бесконечно обсуждали, что все те неприятности, какие происходили с нами здесь во время отпуска, не случайны. Вот послушай… Только ты не отвлекайся и режь лук полукольцами, так в салате вкуснее, а то ты режешь, как для жарки… Впрочем, давай я сама. А ты сядь на табуретку и учись. Салаты — это моя стихия, я люблю, чтобы все было по-моему.

— Я сяду, но только ты продолжай.

— Продолжаю. Короче, сейчас мне вся картина событий видится так четко и ясно, словно тот, кто дергает за ниточки весь этот театр марионеток, стоит передо мной. Не хватает лишь отдернуть последний марлевый занавес, и я его… Не увижу, нет — я его и так вижу… А схвачу за руку и остановлю.

— Кого ты остановишь?

— Режиссера. Того, кто затеял с нами всю эту игру.

— Веруня! Может, я отупел от любви, но мне нужно объяснить более подробно. Кто он?

— Не нужно, Андрей, не могу. Извини, им и не потому, что так интереснее — чтобы все открылось в самом конце, как в кино. Нет. А просто… Понимаешь, лишать человека иллюзий необходимо в правильно выбранное время.

Андрей не мог решить, обижаться ему или нет. Подумал и понял, что обижаться на эту необыкновенную женщину невозможно. Пусть все будет так, как она задумала. Он сказал:

— Как ты красиво нарезаешь помидор, кругляшками, я такую нарезку видел только в ресторане.

— Это я перед тобой выпендриваюсь. Хочу показать себя хорошей хозяйкой.

— У тебя получается.

Дивно пахнущий свежими огурцами и помидорами, укропом и луком салат истекал соком в большой керамической миске. Рядом дымилась молодая розовощекая картошка в масле, густо посыпанная укропом. На длинной селедочнице лениво лежала атлантическая сельдь, а в плоской тарелке ждала своего часа изящно уложенная ветчина рядом с сыром. Все это богатство источало такие призывные ароматы, что хотелось как можно скорее наброситься на еду. Вера достала из холодильника запотевшую бутылку все того же мартини, из буфета бокалы.

— Как говорит наш анестезиолог, нет повода не выпить!

— Ну, ты просто меня сразила. Такой стол, и буквально за считанные минуты!

— А я решила отметить нашу с тобой встречу…

Вера смотрела, с каким удовольствием Андрей поглощал вкусную еду, и сама получала двойное удовольствие; от вкусной еды на столе и от давно забытого чувства радости кормить любимого мужчину. Он в этот момент словно одновременно был и возлюбленным, и ребенком, и уставшим от трудов защитником. Вере нравилось кормить Андрея Двинятина, подкладывать в его тарелку самые вкусные кусочки и смотреть, как он уплетает все это за обе щеки.

Вышли на веранду и, усевшись у маленького плетеного столика, продолжили беседу под ароматный кофе, приготовленный Андреем. Он затянулся сигаретой и сказал:

— Все, о чем мы говорили тогда, с Олей и Кириллом, и сейчас, мне напоминает старые советские времена, словно мы стали жертвами некоего кляузника. Только нового разлива. Если бы вся эта история случилась при совке, то этот режиссер массовых действий побежал бы, наверное, в партком, в профсоюз, писал бы анонимки и старался бы нас достать советскими средствами. Но в нынешних условиях он или она, уж не знаю кто, действует с одной стороны как убийца, а с другой — как мелкий пакостник.

— Пусть то, что я сейчас скажу, выглядит слишком самонадеянно, но мне кажется, что он или она меня боится. — Вера вопросительно взглянула на возлюбленного, проверяя его реакцию. И тут же уточнила: — Нашего «массовика-затейника» можно вычислить по поведенческим признакам. Ведь он находится где-то близко от нас, поскольку знает, когда мы дома, когда едем на морскую прогулку, где находимся в каждый отдельно взятый промежуток времени. Как сказала бы моя подруга Даша Сотникова, директор рекламного агентства, у нашего убийцы хорошо налажены связи с общественностью.

— Мне все же не хочется думать, что это Галя или Иван. — Двинятин вздохнул.

— Если им окажется Светлана Павловна или соседка тетя Валя, тебе будет легче?

— Не знаю. — Андрей пожал плечами. — Противно будет в любом случае. А есть средство не давать о себе информацию?

— Если не хотим, чтобы о нас судачили в нашем окружении, не следует рассказывать о себе лишнего. Впрочем, нельзя оставить «режиссера» совсем без информации о себе, а то он начнет приносить более ощутимый вред нашим близким… А теперь, мой милый, я по глазам твоим вижу, чего тебе хочется. Мне тоже! Но давай сходим на море, потратим съеденные калории. Ты не возражаешь?

Андрей вздохнул, но сказал:

— Конечно!

Они уже собрали все необходимые пляжные принадлежности, открыли дверь квартиры. Дверь напротив распахнулась в это же мгновение, из нее вышла Алла и, к изумлению Андрея, — Иван.

— Вот так встреча! — воскликнул Андрей. — Привет, дружище!

— Привет, — смутился Иван, лицо его покраснело до расстегнутого воротника рубахи.

— Верочка! — расплылась в улыбке соседка Алла. Она была в пляжном лифчике, открытом до сосков, и таких невидимых шортиках, что трусы и то прикрывали бы больше тела. — Ты тоже не одна! А я к тебе собиралася.

— Ну, это самое, я пошел, — пробормотал Иван и выскользнул из полумрака подъезда на яркий уличный свет. Андрей в недоумении проводил его взглядом.

— Зачем же я тебе понадобилась? — вежливо спросила Вера, ничуть не удивляясь неожиданному появлению Жаровни и такому же его исчезновению.

— У меня кран в ванной сломался. Можно, я у тебя постирушку устрою? А?

Вера смягчилась.

— Ладно. Отдыхающие должны помогать друг другу. Только мы уходим, на море хочется ужасно. Тебе надолго?

— Нет, — засуетилась Алла, — я за час справлюся.

Вера, глядя в масленые Аллины глазки, уже мысленно прощалась с запасом стирального порошка, шампуня и других банно-прачечных принадлежностей. Но настроение было хорошим, не хотелось его портить такими мелочами. К тому же Пай в нетерпении тянул поводок.

— Тогда заходи и начинай, — сказала Вера.

Вот наконец и море. Стайки пляжников сверкали телами, шумели, как чайки. Лежа на разогретом за день топчане и глядя на юных девушек и молодых женщин, Андрей вспомнил фразу, слышанную где-то по поводу их купальников; что это «костюм, который открывает в девушке все, кроме девичьей фамилии ее матери». Он посмотрел на Веру, лежавшую на соседнем топчане. Она читала книгу. Вера в его глазах явно выигрывала в сравнении с женщинами любого возраста, и он испытал прилив гордости от того, что она принадлежит ему. Залюбовался ее стройной фигурой, смуглой кожей: за время отпуска она стала похожа на мулатку. Почувствовав на себе его взгляд, она оторвалась от чтения.

— Поговорим? — спросила Вера. — Ты ведь мне еще не рассказал, что там у Вани с Галкой.

— А что тебя интересует?

— Когда ты от них вернулся, у тебя была такая загадочная мордашка.

— От тебя совершенно невозможно что-либо скрыть.

— Это плохо? Ты собираешься иметь от меня секреты?

— Нет. Ни в коем случае. А ты?

— Ну, разве что маленькие женские тайны.

— Ах так! В таком случае пошли домой. Я решительно настроен выведать все твои женские секреты.

— И как же ты намерен их выведывать?

— С применением нежной физической силы.

Вера засмеялась серебряным смехом рождественских колокольчиков. Мужчины на соседних топчанах и шезлонгах повернули головы на этот смех. Пай, весь в песке, тоже стал подпрыгивать, норовя лизнуть хозяйку в лицо. Двинятин прошептал ей на ухо:

— Ты нарочно показываешь свою власть над мужиками?

— Просто когда мне хорошо, это видно окружающим, — тоже шепотом ответила Вера.

— Нет. Меня это не устраивает. Я хочу, чтоб это было видно только мне. Собирайся, пошли.

— Покоряюсь, мой повелитель! — Вера демонстративно стала собирать вещи. Пляжники, следившие взглядами за красивой парой с собакой, отвернулись. Пара уходила, дальше было неинтересно.

Пока шли от пляжа до Вериной квартиры, Вера решила расспросить Андрея.

— Ну что, как говорил Карлсон, продолжаем разговор. Давай, колись, что ты знаешь обо всех событиях в семье Кадмия.

— Что Иван с Галей рассказали, то и знаю. Началось все с того, что погиб родной брат Кадмия. Вернее, не так. Сперва Кадмий Иванович получил письмо, в котором брат ему писал, что у него большие неприятности. Дело в том, что Август Иванович работал в каком-то агентстве по недвижимости, маклером. Сам он жил в коммуналке, потому и подался в маклеры, чтоб улучшить свои собственные жилищные условия. Что-то там у него не заладилось то ли с продавцом, то ли с покупателем, короче, он задолжал крупную сумму, а отдать не мог. Ему, естественно, стали угрожать. Он прежде всего кинулся за помощью к брату. Ну, Кадмий Иванович — человек состоятельный и, главное, жалостливый, позвонил брату, говорит, дескать, не бойся, помогу. Собрался и поехал выручать своего невезучего братца. Прилетел в Киев, а квартира опечатана. Он — в милицию, а там его как обухом по голове: вашего брата убили. Вернулся Кадмий Иванович, Галка говорит, аж черный от горя, ни с кем не разговаривал. Убивался по брату. Не прошло и трех месяцев, новое горе. Жена его, Любовь Павловна, погибла из-за взрыва газовой плиты. Там утечка была, видимо. Спичку зажжешь — и все… Помнишь, когда мы у Кадмия были, он нам флигель демонстрировал?