Хочу тебя себе - Надежда Мельникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В смысле? — удивляюсь я, прикладываясь к решётке вместе с ней.
Дёргаем одновременно. Вдруг удастся её вытащить.
— Когда поняла, что они меня догонят, швырнула трубку в бочку. Телефону каюк.
— А ты рисковая.
— Жизнь научит, когда выживать надо.
Мы с ней улыбаемся друг другу и вдруг резко и одновременно вздрагиваем, обернувшись на дверь. Я подскакиваю. Кидаемся к стенам, пытаемся спрятаться, но некуда. Слышится громкий звук поворачивающегося в замке ключа. Дверь распахивается, ослепляет светом. И, проморгавшись, мы обе видим, что в проёме стоит огромный красномордый Гена.
Ну всё. Нам конец. Убивать или мучить пришёл.
Глава 45
Здоровенный и злой Гена своей застрявшей в проеме тушей пугает нас обеих до чёртиков. Такой прибьёт одной лапой и не заметит. От его появления становится ещё холоднее, тело зябнет до костей.
— Эй вы, шлюхи тупые, давайте на выход, — вякает он своим гнусавым голосом, заставляя молить о спасении.
Но ему наплевать. Гена из тех людей, кому власть в руки давать нельзя. Почувствовав своё превосходство, они становятся совсем неадекватными. Вот и он готов разорвать нас на части, лишь бы показать своё преимущество. И спасение от них только одно — мгновенное уничтожение.
От страха уже совсем дурно, а тело промерзло настолько, что перестало слушаться. И тут издалека доносится шум.
— Чёт происходит во дворе, босс велел вас перепрятать, — объясняет тупой шкаф.
Гене, видно, невдомёк, что крутые мэны своими планами не делятся, но последнюю фразу он произносит как-то странно, будто у него во рту плёнку зажевало. И вместо слова «перепрятать» получается «пеуполиатать».
А затем, изогнувшись и странно выпятив живот, Гена делает шаг вперёд, заваливаясь и теряя равновесие. Практически грохнувшись носом в бетонный пол, он освобождает проход для…
Душа взлетает до потолка и обратно, танцует там страстное танго и, сжавшись до состояния тоненькой ниточки, врывается с размаху обратно в грудь.
— Алекс, — шепчу я одними губами и перестаю замечать холод, голод и любой другой дискомфорт.
— Стервочка, ну ты даешь. Смотри куда забралась.
Глядя на ударенного, но не сломленного противника, Алекс начинает крутиться возле него, удерживая себя в стойке.
— Всё было бы куда проще, если бы Бельский просто дал мне пушку.
— Не положено! — орёт с другого конца подвала Антон, явно борясь с ещё одним очагом сопротивления.
А я радуюсь, словно наивное дитя. Будто выиграла миллион и откопала горку кристаллов Сваровски под новогодней елкой. Он пришёл за мной. Алекс дерётся с Геной, чтобы последний не смел меня никуда перетаскивать. Боже, у меня сейчас сердце остановится.
— Я тебя, дебила, на бревно натяну и, как актёр кукольного театра, буду твоим телом сказки рассказывать, — неожиданно литературно и с задоринкой орёт охранник Попова, пытаясь до меня дотянуться. — Тебя каким ветром сюда занесло, придурок? Тёлку, что ли, решил спасти? Да мы её уже всем коллективом отлюбили, посмотри: голая и грязная, потому что валяли её прямо на земле.
Но Алекс внимания не обращает. У него расцарапано лицо. Из ладони капает кровь, он шикарен, работает как Рэмбо в лучшие годы.
— Нападение в подвале, дамочки, — редкость. Но как бы там ни было… — Пригибается Глазунов, ловко избегая удара, и бьёт сам, объясняя нам с Ксюшей: — Здесь совершенно нет места для маневра.
И, несмотря на то что у меня зуб на зуб не попадает, я не могу унять взбесившееся в груди сердце и перестать радоваться.
Алекс великолепен. Его удары отличаются максимальной скоростью, точностью и эффективностью. Чем он ближе к сопернику, тем сильнее вероятность получить сдачу и больше шансов, что Гена незаметно применит оружие, поэтому Алекс, как истинный воин, держится на расстоянии. Ксюша, в отличие от меня, без дела не сидит. И, пока Алекс филигранно отправляет приятеля Чебурашки в нокаут, проскальзывает в коридор изучить обстановку.
— Девочки, выходим и с максимальной скоростью летим через заднюю дверь на крыльцо, а то проснется наш бычара и придётся всё сначала проделывать.
Залюбовавшись его статным, крепким физически телом, я застываю. Не могу отвести взгляда от загорелой кожи, тёмных волос, меня аж будоражит от исходящего от него духа борца за справедливость.
— Побыстрее, стервочка. Вечером прямая трансляция финала Лиги чемпионов по футболу. И я не хочу её пропустить.
Сомневаюсь, что Глазунов смотрит футбол. Но его юмор вызывает приятное послевкусие. Я не могу перестать смотреть на него. Алекс подхватывает моё полуголое, грязное и продрогшее тело на руки. А я обнимаю его шею и одной рукой бью себя по щеке. Лишь бы только не сон.
Глава 46
— Леночка, пожалуйста, очнись! — очухавшись, чувствую удары по щекам и с трудом разлепляю постоянно закрывающиеся глаза.
Мне не нравится, что меня лупят по лицу. Стараюсь убрать чужие руки. Во рту чувствуется отвратительный привкус, спина и шея онемели от неподвижности. По-прежнему холодно и темно. Аж пробирает морозом по телу. Неприятно, кожу будто тычут иголками и режут ножом. Почему я не в постели в нашем с Алексом номере? Он же вынес меня на руках. Он же спас меня, я точно помню. Всех раскидал, как супергерой. Зачем он снова бросил меня на бетон? И почему на мне опять нет одежды?
Мне нужно одеяло, а ещё штаны, и кофта, и шапка, и рукавицы. Можно ещё одно одеяло, а лучше залезть на печку или внутрь неё. И покой. Я хочу просто лежать на боку и не шевелиться. Очень холодно.
— Хватит меня бить, — отмахиваюсь, изнутри невольно вырывается гортанный стон.
— Господи, Леночка, — шепчет Ксюха, — только, пожалуйста, я тебя умоляю, не теряй больше сознание. Держись.
О чём она вообще говорит? С моим сознанием всё в порядке. Просто отапливать подвал надо лучше. Но почему я снова в подвале? Неправильно всё это. Я помню Гену, Алекса и голос Антона за кадром, где-то там, дальше по коридору. Ксюша странная. Лучше бы к детям шла. Она же мать. Чего расселась на бетонном полу? Почему мы всё ещё здесь и никуда не торопимся? Хотя, вообще-то, я не могу даже встать.
— Мы где? — едва шевелю губами, слабость такая, что собственная рука кажется тяжелее гири. — А Алекс куда ушёл? А Гену уже унесли, что ли?
Я помню, как Глазунов вмазал ему, да настолько сильно, что тот упал и встать уже не мог. А теперь
