Очертание тьмы - Сергей Малицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты ворожишь? – спросила она, подняв глаза. Нет, он и в самом деле смеялся, а она вдруг поняла причину своей обиды и залилась краской. Отец Вседержатель! Неужели она ревнует? Только этого не хватало!
– Нет, – негромко ответил Юайс. – Я слушаю город. Делаю то, что должен был бы поручить тебе. Но не тогда, когда меня пытаются убить или проверить.
– Ты слышишь меня? – он коснулся ее руки. – О чем задумалась?
– Ни о чем, – встряхнула она головой. – Ты что-то заказал?
– Ничего, – ответил он с некоторым напряжением. – Сейчас мы встаем и уходим.
– А где же девушка? – не поняла Гаота.
– Я послал ее на кухню, – проговорил Юайс. – Это Слода, дочь Юайджи. Можешь не волноваться, она не моя дочь. Она выйдет через черный ход и побежит к Буилу. Я жду от него помощи. Нам нужно добраться до нашего трактира и, может быть, пережить ближайшую ночь. А для этого пара десятков стражников не помешает.
– Да что случилось? – не поняла Гаота.
– Не поворачивай головы, – предупредил Юайс. – Будем выходить, посмотришь. За вторым столом от двери сидит очень опасный человек. У него черный шарф на шее. Он вошел сразу за нами. С ним двадцать мужчин, которые похожи на воинов. Под их одеждой – оружие. Судя по их лицам, они или из Нечи, или вовсе из‑за гор. Они все сидят рядом и ничем не напоминают проголодавшихся едоков. Я бы сладил с ними, но Слода сказала, что они из охраны герцога. А этот, который в черном шарфе, его ближайший помощник. Его имя Нэмхэйд. И мне кажется, что я где-то его уже слышал.
– Что от нас нужно герцогу? – не поняла Гаота, нащупывая рукоять меча.
– Не думаю, что хочу разбираться с этим прямо сейчас, – заметил Юайс. – Я вижу наших стражников. Идем. Держись за мной.
Он не стал дожидаться, когда Гаота спрячется за ним, а задвинул ее рукой к себе за спину и двинулся к выходу. И уж почти дойдя до двери, прошипел что-то злое и ухватился за рукоять собственного меча, которая, что уже давно занимало Гаоту, почти ничем не отличалась от рукояти меча ее матери. И выглянув из‑за плеча наставника, Гаота разглядела и встающих с мест странных людей с мутными лицами, и четырех оторопевших стражников у входа, все тех же неумелых молодцов, и черный шарф на шее незнакомца, что стоял к ней спиной, и Слоду, которая шипела Юайсу: «Буил ушел куда-то», – и вдруг показавшегося огромным того самого усача из трактира Транка – травника Баса, который вдруг появился из какого-то закоулка и тоже замер у двери лицом к незнакомцам.
– Благодарю тебя, Бас, – кивнул Юайс, подталкивая Гаоту к выходу, – я твой должник.
– О каких долгах идет речь? – послышался знакомый голос, и Гаота обернулась уже в дверях и, увидев лицо человека в черном шарфе, почувствовала, что ноги у нее отнимаются. Но Юайс обнял ее за плечи, и, уже оказавшись на укутываемой сумраком площади, она могла разглядеть только растерянных стражников, прижимающего руку к груди Баса и саму дверь, из‑за которой никто не вышел следом за ними.
– Что с тобой? – спросил он, подхватывая ее.
– Это он… – только и вымолвила она, заливаясь слезами. – Этот Нэмхэд – он.
– Кто «он»? – спросил Юайс, уже понимая, что услышит.
– Я исцелила его три года назад, – зарыдала Гаота, – а он навел на нас тех имни…
Глава 10
Глума
Дойтен так и не смог встать на ноги. Странная сонливость начала накатывать на него, голоса вокруг стали звучать не тише, а как будто тоньше, и когда за окном послышался крик Кача, а затем и оханье самого Транка, пригнавшего за почтенным усмирителем запряженную в телегу лошадь, усмиритель стал терять уже не только слух, но и зрение, поэтому только по запаху и понял, что несет его в том числе и Глума, задергался, зашевелился, негоже бабам таскать воина, но тут же получил стальным пальцем щелчок по лбу и как будто успокоился, а потом уже вовсе поплыл в серый туман, когда откуда-то издалека донесся срывающийся крик Кача:
– Н‑но! Пошла!
И так же далеко, но как будто над ухом, прошелестел чуть слышно голос Глумы:
– А ведь яд все-таки в рану попал. Гони, парень, гони…
А потом все утонуло во тьме…
– Дойтен?
– Дойтен!
– Демон его раздери…
– Не мешайте мне, судья…
– Что ты творишь, лекарь?
– Я отмечен большим лекарским знаком самим королем Тэра! И я знаю, что я делаю!
– …ойтен! Дойтен!
– …проклятый город… Ни одного лекаря не осталось, все сбежали… Уже и не рад шальной монете…
– Осторожнее с моим усмирителем!
– Полгорода с головными болями, а я им что – колдун?
– Иска! Еще горячей воды!
– А ведь я ехал в Тимпал, собирался идти с шествием; какое уж теперь шествие… Кажется, на тот год надо будет за полгода до шествия осесть в Тимпале…
– И уберите этого придурка Амадана! Он слюной брызжет в рану!
– Но кровь…
– Верно, средство старое, многие уверяют, что дурное. Однако весь яд обретается в крови. Так что следует делать? Обновить кровь. А как ее обновить, если у этого здоровяка она гейзером из любой раны хлещет? Сбросить немного…
– Дойтен…
– Ни капли на пол, все подберу…
– Ты же сам запретил тащить в верхнюю комнату. А здесь чем плохо? Занавеси задернули, чем тебе не лекарская?
– Как же это его угораздило…
– Дойтен…
Голоса сплетались так, что невозможно было определить, из чьих уст вылетели те или иные слова. О чем-то говорили и Глума, и Клокс, и Транк, и кто-то незнакомый, но чтобы разглядеть этого незнакомца, нужно было поднять веки, но никогда еще в своей жизни Дойтен не поднимал подобной тяжести. Но он собрался с силами, которых оставалась самая малость, их не хватило бы даже на то, чтобы пошевелить мизинцем, но на веки их должно было хватить, и приоткрыл глаза.
– Ой! – пискнула появившаяся перед его взглядом рыжая девчонка и тут же исчезла.
«Иска», – с трудом, как после тяжелого похмелья вспомнил Дойтен и снова попробовал пошевелить руками. К его удивлению, на этот раз послушались обе, хотя правая казалось тяжелой, словно не тряпицами была обмотана рана, а свинцовыми полосами.
– Вот и славно, – кивнул обнаружившийся перед ним словно спрятавшийся за мутное стекло вчерашний толстяк в балахоне с лекарским треугольником на груди и зачастил, сглатывая окончания слов: – Тэрский лекарь Корп к вашим услугам. Дальше пойдет легче. Яда хватанул немного, но, кажется, если бы тварь захотела, не протянул бы ты, братец, и минуты. Да и так мог опрокинуться. Руку-то уж точно потерять. Твой судья словно коршун на меня бросился, когда я кровь твою стал пускать. А на то, какие травы я в твою рану пихал, что в рот тебе вливал, – и смотреть не стал! А ведь я ни монеты со служителя Священного Двора не беру. Все из добрых побуждений, и только. Как теперь? Говорить можешь?
