Против зерна: глубинная история древнейших государств - Джеймс С. Скотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Необходимо подчеркнуть две особенности этого сектора рабского труда. Во-первых, шахты, каменоломни и заготовки древесины имели важнейшее значение для военных и монументально-строительных задач государственных элит. В небольших месопотамских городах-государствах аналогичные запросы элит были более скромными, но не менее жизненно важными. Во-вторых, роскошь владения доступным и заменяемым пролетариатом состоит в том, что оно освобождает подданных от самой унизительной тяжелой работы и тем самым предотвращает мятежные настроения, которые такой труд может породить, при этом удовлетворяя все военные и монументально-строительные амбиции элит. Помимо разработки карьеров, добычи полезных ископаемых и заготовок леса, на которые люди идут добровольно только в полном отчаянии или за очень высокую плату, сюда можно включить гужевые перевозки, пастушество, производство кирпича, рытье каналов и дноуглубление, гончарное дело, изготовление угля и работу гребцом на лодках и кораблях. Вполне вероятно, что древнейшие государства Месопотамии приобретали все эти товары, отдавая тяжелый труд и его контроль на «аутсорсинг». Тем не менее с материальной точки зрения большая часть государственного строительства зависит именно от этих работ, поэтому крайне важно, кто их выполняет – рабы или подданные. Как вопрошает Бертольд Брехт в стихотворении «Вопросы читающего рабочего»:
Кто воздвиг семивратные Фивы?
В книгах названы имена повелителей.
Разве повелители обтесывали камни и сдвигали скалы?
А многократно разрушенный Вавилон –
Кто отстраивал его каждый раз вновь?[162]
Грабительский капитализм и государственное строительство
Очевидное свидетельство одержимости древних государств обретением рабочей силы, будь то в Плодородном полумесяце, Греции или Юго-Восточной Азии, – то, насколько редко их хроники хвастаются захватом территорий, поэтому бессмысленно искать в них некое подобие призыва Германии в XX веке к завоеванию lebensraum («жизненного пространства»). Триумфальные описания успешных военных кампаний, после восхваления доблести генералов и войск, обычно хотели впечатлить читателя количеством и ценностью награбленного. Победа Египта над королями Леванта при Кадеше (1274 год до н. э.) породила не только победную песнь, восхваляющую храбрость фараона, но и опись добычи, в частности скота и пленников – столько-то лошадей, столько-то овец, столько-то крупного рогатого скота, столько-то людей[163]. Как и повсеместно, пленников часто распределяли по их навыкам и ремесленным умениям, т. е. составлялась своего рода опись обретенных завоевателями талантов. Завоеватели в принципе стремились заполучить рабочую силу, но ремесленники и артисты усиливали великолепие их царских дворов. Как правило, города и деревни побежденных народов уничтожались, чтобы пленникам было некуда вернуться. Теоретически вся добыча принадлежала правителю, но в действительности награбленное делилось между генералами и солдатами, которые забирали скот и пленников в свои домохозяйства, получали за них выкуп или продавали. В истории Пелопонесских войн Фукидид описывает несколько подобных завоеваний, добавляя, что большинство войн начиналось, когда созревал урожай, чтобы его тоже можно было захватить в качестве добычи или на прокорм скоту[164].
Предложенное Максом Вебером понятие «грабительский капитализм» подходит для описания огромного количества подобных войн – соперничавших государств или против безгосударственных народов на их периферии. Применительно к войне «грабительский капитализм» обозначает лишь то, что цель военной кампании – получение прибыли. Например, группа военачальников разрабатывает план вторжения в другое маленькое царство, помышляя о добыче в виде золота, серебра, скота и пленников. Это своего рода «акционерное общество», вся деятельность которого сводится к грабежу. В зависимости от того, сколько солдат, лошадей и оружия каждый заговорщик вкладывал в совместное предприятие, предполагаемая выручка делилась пропорционально инвестициям. Безусловно, такое предприятие крайне опасно – его участники (если это не финансовые покровители) потенциально рискуют своими жизнями. Несомненно, у таких войн есть и иные стратегические цели, например контроль торговых путей или сокрушение противника, но для первых государств захват добычи, особенно пленников, был не просто побочным продуктом военной кампании, но ее главной задачей[165]. Множество древнейших государств Средиземноморья систематически вели войны для захвата рабов, чтобы удовлетворять потребности в рабочей силе. Во множестве исторических примеров (в древней Юго-Восточной Азии и имперском Риме) войны были способом обретения богатства и комфортной жизни. Каждый их участник, начиная с командиров и заканчивая простыми солдатами, ожидал вознаграждения в виде собственной доли награбленного. Учитывая степень вовлеченности мужчин призывного возраста в военные кампании по захвату рабов, характерную для имперского Рима, очевидна его озабоченность самообеспечением рабочей силой для производства зерна и животноводства. Со временем огромный приток рабов позволил землевладельцам и солдатам-крестьянам заменить большую часть аграрной рабочей силы рабами, которые не подлежали призыву на военную службу.
Несмотря на относительное отсутствие убедительных данных о масштабах рабства в Месопотамии и Древнем Египте, хочется предположить, что рабовладельческий сектор, воздвигнутый на фундаменте зерновых комплексов первых городов, несмотря на его скромные размеры, стал основополагающим компонентом мощного государства. Приток захваченных рабов удовлетворял потребности первых государств в рабочей силе, смягчая их демографические проблемы. Крайне важно и то, что рабы, за исключением незначительного числа искусных ремесленников, были заняты в самых унизительных и тяжелых видах труда, часто вдалеке от домохозяйств своих владельцев, играя главную роль в материальном и символическом поддержании их власти. Если бы государства извлекали трудовые ресурсы для подобных занятий из подданных в своих зерновых центрах, то рисковали бы спровоцировать их бегство или восстание, а возможно, и то и другое одновременно.
Особенности рабства и закабаления в Месопотамии
Как было отмечено выше, историки и археологи любят говорить, что «отсутствие доказательств не является доказательством отсутствия». Рассмотренные нами свидетельства рабства и закабаления, несомненно, существуют, однако они столь разрозненны, что убедили ряд ученых, будто масштабы рабства и закабаления были незначительны. Ниже я надеюсь объяснить, почему по обнаруженным в Месопотамии данным кажется, что рабство играло здесь менее навязчиво-основополагающую для государства роль, чем в Греции или Риме. Причины тому – скромные размеры и незначительные географические масштабы контроля месопотамских государственных образований, происхождение их закабаленного населения, разрешенные «субподряды» в сфере несвободного труда, важность барщины свободных подданных и возможная роль общинных форм рабства. Изучая научные исследования труда в Месопотамии, я обнаружил, что по крайней мере в ряде проектов монументального строительства от подданных (не рабов) требовалось значительно
