Дикое поле - Андрей Посняков

В корчме Африкана уже топилась печь — сквозь волоковые оконца тянулись в утреннее прозрачное небо дымы, вкусно пахло только что испеченным хлебом и брагою.

— А бражицы-то хорошо с утра выпить! — привязав у коновязи коня, Ратников, обойдя замерзшую лужу, поднялся по крыльцу и толкнул дверь.

— Здрав будь, Мисаиле… — Хозяин как-то нехорошо замялся и опустил глаза. — Слышь, тут дело такое… Убили вчера твоего парня!

— Как убили? — Ратников даже не осознал еще до конца, что произошло.

— В уборной, ножом под сердце. Там его и нашли. Сегодня хоронить будем — все ж христианская душа.

— Так-та-ак, — усевшись на лавку, Михаил, не глядя, махнул поставленную кабатчиком кружку. — Убили, значит. А где тело-то?

— Да на леднике, за конюшней. Хочешь, так поди, взгляни.

— А и схожу, — молодой человек поднялся, но Корыто махнул рукой:

— Погодь. Пошлю слугу — проводить. Эй, Микитка!

Убитый парнишка лежал на соломе уже обряженный — белая полотняная рубаха, порты, из которых торчали застывшие синюшные ноги. На бледном бескровном лице с едва заметными белесыми бровями, казалось, застыла улыбка. И чему улыбался? Или это просто судороги?

— Извини, брат, — кто-то едва слышно подошел сзади. — Не уберегли.

Михаил обернулся — Корягин! Ну, а кто же еще-то?

— Я так мыслил — кому этот доходяга нужен? — Кондотьер задумчиво покачал головою. — А вот нужен, оказывается.

— Нужен, чтоб молчал, — криво ухмыльнулся Миша. — Потому и убрали. Я вас с Африканом не виню — в корчме всякого народу толчется, не уследишь. Чем его, ножом?

— Засапожным. Правда, нож-то мы не нашли, сужу по ране. Умелый человек бил — единым ударом управился.

— Ну, конечно, как же вы думали! Теперь придется приказчика Иштыма трясти…

— Не придется, — хмуро промолвил Корягин.

Ратников вскинул глаза:

— Это почему ж?

— Сгинул приказчик, исчез со дворища — словно и не было. Я ж первым делом вчера к нему.

— И что — никто ничего?

— Ну, почему же… Сторож сказывал, что Иштым-джан в великой поспешности со двора съехал, а куда и когда вернется — не сказывал. Вообще-то никто не удивился — он так часто делал.

— Да-а… — Михаил угрюмо покачал головой. — Единственная ниточка оборвалась.

— Может, поведаешь, что у тебя за дела? Чем-нибудь и помог бы.

— Может, и расскажу. Чуть позже. А помощь твоя потребуется. Только вот, где тебя найти, если что? Ты ж сам все время являешься, когда тебе надо — не мне.

— Африкану шепнешь, я и объявлюся. Да, о главном хотел сказать — князь Мишка Черниговский у ханского стана шатается — в гости хочет, да не зовут, гонят. Кому он нужен-то? Сейчас интриговать начнет… Я вот думаю, госпожу твою, красавицу Ак-ханум, запросто по пути перехватить может. Ему ведь сейчас абы кто. А ведь Ак-ханум с царевичем свести может.

— А князь про то откуда ведает?

— Уж ведает, ты мне поверь. Этакий прощелыга да не вызнает? Так что жди… может, с госпожой твоей он и объявится, так ты перед глазами-то его не мелькай, но постарайся, послушай, о чем болтать будут.

— Добро, — Миша кивнул и перекрестился, глядя на вытянувшийся на старой соломе труп. — Царствие небесное тебе, вьюнош неведомый.

— Царствие небесное, — кондотьер тоже перекрестился и тряхнул головой. — Ну что, пойдем?

— Пойдем. Надеюсь, его тут и без нас похоронят.

— Все сделают, как надо.

— И… вот еще что хотел попросить. Есть тут некая Айрилдин-биби, сказочница. Узнать бы, кто такая, да чем живет. Сможешь?

— Попробую. Знакомцев Африкановых поспрошаю. Только ты князя не упусти, а?

Ратников тихонько засмеялся:

— Не упущу, уж будь спокоен. Если, правда, явится.

Корягин как в воду глядел — уже подъезжая к усадьбе, Михаил еще издали услыхал веселый шум — чьи-то громкие голоса да залихватские крики. Во дворе, напротив ворот, стояло двое саней, и какие-то незнакомые молодцы-слуги как раз распрягали коней.

— Эй, Джама, это кто еще? — склонившись с лошади, молодой человек подозвал озабоченно пробегавшего мимо мальчишку.

— Это гости, — улыбнулся тот.

— Вижу, что гости. Ты куда так несешься-то?

— На кухню… сказать, чтоб готовили поскорее да вино-мед-брагу несли.

— Ишь ты… И кому такие почести?

— Князь какой-то… Чер… Чир… Не выговорить. Но зовут, как тебя, — Мисаилом.

Ратников усмехнулся:

— Что, такой важный князь?

— Да нет, не важный — его и к хану-то не звали, сам напросился, приехал. А на обратном пути с госпожой языками схлестнулись, слово за слово — вот князь уже и в гостях. Рассказывает, словно песни поет, — заслушаешься. Правда, думаю, больше половины врет, собака. Но госпожа ведь любит интересненькое послушать, ты знаешь… Ну все, я побег — некогда.

— Знаю, знаю, — спешившись, задумчиво пробормотал молодой человек. — Любит наша краса всякие россказни, хлебом не корми — дай послушать. То сказочница Айрилдин-биби, то вот — князь Мишка Черниговский. Князь-проходимец — без престола, без войска, без денег. Из Чернигова родичи выжили, в Киев подался — так и оттуда пришлось свалить, в Венгрии зять короля Белы — родной сынок Ростислав — знать родного папашку не хочет… Одна надежда на Бату-хана, царя Батыгу, как его на Руси звали. Может, отрядец даст и какой-никакой ярлычок?

Из главной залы слышались голоса, туда-сюда сновали слуги с большими, уставленными яствами, блюдами. Красавица Ак-ханум принимала проходимца-князя, как должно. Ну, не по высшему, конечно, разряду, но… в грязь лицом не ударила.

Вспомнив совет Корягина, Михаил не стал зря светиться, а сразу же прошел в свою комнату. Все ж вольный человек — незачем перед госпожой отчитываться. Запер дверь на засовец, разулся и, вытащив из оставленной «водопроводчиками» дыры кирпичик, прислушался. Говорили по-русски.

— Ай, госпожа моя! Ты ведь, как есть, красавица, ай…

Голос князя оказался чуть хрипловатым и таким… кобелиным, что ли. Сразу было ясно, несмотря на пожилой уже возраст — к пятидесяти годам уже — проходимец с женщинами не терялся. Впрочем, Ак-ханум могла осадить любого. Ой, князь, князь, ой, дурень старый — ежели начнет грязно приставать, ногой в промежность получит запросто! Ак-ханум и воинов своих звать не станет, сама управится.

Однако нет, пока слушала спокойно, разговаривала ласково:

— Ты, князь, про мадьярского короля Белу сказывал…

— Ах да, да… Ой, гад этот Бела, чертушка, каких мало. Скупой, свилогубый… и говорит так надменно, вроде бы как камни во рту перекатывает.

— А князь Галицкий, Даниил? О нем что скажешь?

— Еще пуще Белы — черт! Нахрапистый, загребущий. Ах, красавица Ак-ханум, если б ты только знала, душа моя, как приятно заблудшему путнику вкушать хлеб и вино в обществе столь лучезарнейшей госпожи, поистине, затмевающей солнце! Ах!

Ратников скривился: черт старый! Словесные кружева умело плел — не откажешь.

— Ах, царь, царь Батыга Джучиевич… не жалует он меня, многогрешного, нет… Не дает войско, даже и выслушать не хочет.

— Знать — занят.

— Хм, занят…

— Ты, князь Мисаил, по многим землям странствовал…

— Да уж, помотался немало. И вот что хочу сказать — очень уж мне хочется в Монголию, на Гуюка взглянуть, на матушку его Туракину-хатун, почтение свое засвидетельствовать. Ты сама-то, душа моя, не думаешь туда съездить?

— Нет пока.

— А зря, зря. Говорят — сам царевич Сартак хочет. Вот прямо сейчас, по зиме.

— Сартак? — голос красы степей дрогнул. — Откуда ты, князь, про царевича знаешь? О том, что он ехать хочет?

— Так о том, душа моя, все давно знают. Надо ему ехать, надо! Да и тебе бы не худо. Подумай сама…

— Я подумаю.

— Вот-вот. Давеча слыхал, как Берке-князь про царевича и про тебя, госпожа, плохие слова говорил.

— Что за слова?

— Ой! И язык-то произнести не поворачивается. Чую, одна у тебя защита — в Монголии. Ехать, ехать надобно.

Ратников при этих словах едва не поперхнулся: вот ведь гад! Правильно предупреждал Савва — Мишка Черниговский интриговать начнет, ему терять нечего. А для Ак-ханум, между прочим, поездка к Туракине и Гуюку — прямая гибель! И она про то знает, но… если поедет Сартак… А князь ведь к нему обязательно наведается!

— Ах, душа моя… это что за девица? Ну вот, которая только что вино приносила.

— Анфиска, рабыня моя.

— Анфиска-рабыня… Душа моя, госпожа лучезарнейшая, ты в кости играешь?

— Иногда.

— Давай-ка бросим, а? Так, от скуки. Я сани свои поставлю, а ты… да хоть ту Анфиску. А? Сыграем?

— Нет… может, в следующий раз. Ты ведь, князь, заглянешь еще?

— Обязательно, лучезарнейшая, обязательно! Так я у тебя заночую?

— Ночуй. В гостевой зале места много. А слуг твоих я уже велела покормить.

— Вот и славно, ай, славно, гостеприимнейшая госпожа. Давай-ка, выпьем… От так… Хорошо винцо-то, вкусно. Где только берете такое? Из Кафы? Можно и еще выпить… не грех… Госпожа моя! Ты мне ночью-то Анфиску-рабыню пришли… почесать на сон пятки. Пришлешь?