Дикое поле - Андрей Посняков

Андрей Посняков

ДИКОЕ ПОЛЕ

Глава 1

Лето. Окрестности Чудского озера

ЗАКУРИЛ!

Курение опасно для вашего здоровья!

— Тяни, тяни… Подсекай! — Миша — Михаил Сергеевич Ратников, высокий, с легкой небритостью, брюнет с синими насмешливыми глазами, взмахнув руками, едва не опрокинул лодку.

— Тьфу ты, чтоб тебя! — напарник его, Василий, выругался и конечно же упустил поклевку, в чем тут же обвинил Мишу.

— Да ла-а-адно! — беззлобно отмахнулся тот. — Лучшая рыба — колбаса! Пошли-ка лучше выпьем.

— Подожди, может, клюнет еще… Чувствую ведь — крупняк!

— Ага, — зачерпнув ладонью воду, Михаил сполоснул лицо — слишком уж румяное: то ли загорелое, то ли — с перепоя.

Нет, с перепоя не должно бы, не так-то уж много вчера и пили. Так, бутылку «Тенесси» на двоих раскатали — в честь Васиного приезда, который, кстати, бутылочку эту и привез, да еще похвалялся — вот, мол, теперь только виски пью, никакой водки или там коньяка поддельного — оттого и голова по утрам не болит, да и вообще — на мир веселее смотрится.

— Во-во-во! Видал? Блеснула! Хороший такой карасик, со сковородку! Давай-ка, Миха, осторожненько во-он к той коряжине подгреби.

— Да нет тут никаких карасиков, Вася! — Михаил все же взялся за весла, погреб к коряге. — Щуки в лучшем случае или так, окунье да ерши.

— Все равно… Эх! Сачок бы…

— Пиявок ловить? Экий Дуремар выискался. А еще подполковник!

— Сам ты Дуремар, — поправив на голове кепку, Василий прищурился, глядя на вдруг выкатившееся из-за бугра косматое июньское солнышко, желтое, чистое, словно бы умывшееся первой утренней росою.

И озеро было под стать солнышку, чистое, прозрачное, так и называлось — Светлое, и рыбу тут отродясь не ловили, так, если только пацанва совсем мелкая, в основном же наезжали шумными компаниями отдыхать — жарили шашлыки, купались. Для мусора, по указанию местной администрации, был даже поставлен контейнер — коричневый и ржавый, как немецкий фугас — однако заполнялся он быстро, а вывозить вовремя забывали, так что бутылки, банки, пакеты и прочее непотребство уже давно грозило рухнуть в светлые озерные воды, изгадив и чистоту, и прозрачность.

— Что ж они мусор-то никак не вывезут? — выбираясь на берег, посетовал Василий и тут же, с силой хлопнув себя ладонью по шее, выругался: — Ну и комаров же!

— Так утро еще, что ты хочешь! — Михаил засмеялся, вытащил лодку на пляж, посмотрел в чистое, без всяких облаков, небо. — Мы с тобой, Ганс, на ветерке сядем, во-он на том пригорочке, за машиной.

Да — Ганс, даже еще хлеще — Веселый Ганс — именно под таким именем старший питерский опер Василий Ганзеев был когда-то известен в узких кругах деятелей, занимавшихся историческими реконструкциями — когда-то, года три назад или даже больше туда внедрялся, кстати, именно тогда он с Мишей и познакомился, а со временем и подружился, даже дом здесь вот, в псковской глуши, купить посоветовал, а Михаил с радостью согласился, переехал из родного Санкт-Петербурга. Не ради себя, ради жены Маши, Марьюшки, которой жить в современном мегаполисе было ну никак невозможно. А здесь вроде и ничего, за два с половиной года привыкла, даже на «Оке» ездить выучилась и вот совсем недавно — наконец-таки! — родила сына Пашку.

Да Миша и не жалел ни о чем — в здешних местах прижился. Магазин открыл — автозапчастями торговал да прочими промтоварами, усадьбу целую выстроил, с огородом на полгектара, в общем — на жизнь грех было жаловаться. Пашка вот родился, да еще и второй сынишка был — Тема — тому уж тринадцатый год пошел. Не родной, Миша опекунство оформил, но — ближе родного. Сейчас вот, в лагере оздоровительном отдыхал, на Азовском море.

Пока Михаил возился с лодкой, Ганзеев уже вытащил из УАЗика брезент, разложил на траве, под корявой сосною, и теперь лихо кромсал копченую колбасу огромным, как римский меч, ножиком. Завидев подошедшего приятеля, ухмыльнулся:

— А ничего колбаска! Ты хлеб-то захватил?

— Да есть краюшечка.

Вот уже и сели, налили по стопочке «Белой лошади», намазали на ржаной хлебушек паштет с сыром.

— Ну, будем!

— Хорошо пошло! — выпив, довольно улыбнулся Василий. — Все-таки виски лучше, чем водка.

Ратников хмыкнул:

— Ну, ты у нас теперь аристократ, господин подполковник. Шампанское по утрам не лакаешь? Ладно, давай-ка «на вторую ногу»!

Снова выпили, Ганзеев закурил, картинно выпуская дым фиолетово-серыми, качающимися, словно медузы, кольцами. Миша поморщился — ветер подул на него, а курить Ратников давно уже бросил, о чем не жалел ни разу, да и было б о чем жалеть-то.

Василий вдруг вспомнил своего деда, героический, мол, был человек, тоже Василий — в честь него и назвали внука:

— На Третьем Белорусском воевал, Кенигсберг брал…

Выпили и за деда.

Славный выдался денек, солнечный, тихий. К обеду, конечно, разжарит, но сейчас было самое то. Вот только рыба… Однако вовсе не из-за рыбы Михаил притащил сюда гостя, на рыбалку уж можно было и куда подальше уехать, или по речкам, или на Чудское, но… Не рыбу ловить явились оба сюда, на Светлое, ни свет ни заря — для разговора. Много, много вопросов имелось у Ратникова к Веселому Гансу, а под выпивку да на природе даже самый серьезный разговор куда как легче идет, слова прямо сами собой изо рта вылетают.

— Ну, как там с тем делом-то? — наполнив стопки, негромко спросил Миша.

Ничуть не удивившись вопросу, Ганзеев ухмыльнулся, потом уточнил:

— Ты про Кумовкина?

— Ну про кого же?

— Пока под следствием… там неясного много. А детдомовский директор свой «пятерик» получил.

— Мало собаке дали!

— Я тоже считаю, что мало. Но доказательная база, увы… Медсестра их, ну ты помнишь, красивая такая стервочка…

— Алия.

— Да, Алия… Вообще условным сроком отделалась.

— Да как же так?! — Михаил возмущенно всплеснул руками. — Она ж Темку чуть на тот свет не отправила, да и отправила бы, кабы…

— Если бы да кабы на печи росли грибы, сами бы варились, сами в рот валились, — помрачнев, гость махнул рукой. — Свидетелей-то раз два и… Умысла-то не доказать! Так, преступная халатность — ошиблась мол, пробирками, бывает…

— Этак еще и Кумовкина выпустят.

— Не-е, — Василий усмехнулся и погрозил пальцем. — Этот засел крепко. У него ж кроме участия в организованной преступной группе похитителей людей, еще и контрабанда, и наркотики… Сядет. Не по той статье, так по другой. Обязательно сядет!

— Так что ж тянут-то?

— Дело такое, брат. Сложное! Непоняток очень и очень много, а адвокат этим и пользуется.

Да уж, Ратников и сам все прекрасно понимал, и даже — куда лучше, нежели старый питерский опер, которому, если все правду рассказать… ни в жисть не поверит! Да и никто не поверит. Ну, как же — директор детского дома, медсестра и частный предприниматель Николай Кумовкин, подбирая и похищая детей — беспризорников, отправляли их в частную клинику, которая находилась на небольшом эстонском островке… в тысяча девятьсот тридцать восьмом году! Мало того — другой контингент несчастных поступал туда вообще из… тринадцатого века, где как-то совсем случайно оказался Михаил. Выбрался тогда, вернулся, даже жену с собой привез — вот, Машу… Правда, потом еще пару раз пришлось побывать в прошлом, и все из-за этих поганых людокрадов!

Удобно придумали, сволочи — в клинике людей «разбирали» на органы, делали операции — спрятались в тридцать восьмом году, надежно! Поди, господин подполковник, сыщи! Если б не Миша, так и вовсе бы ничего с душегубами этими не было б… Осатанели от наглости, сволочуги, особенно этот их, доктор Лаатс, доктор Отто Лаатс, лучший друг многих фашистских врачей-изуверов. Интересно, успели его «сдать» Красной Армии? Было, было там, кому сдать… скорее всего — на том карьера сего душегуба и закончилась.

А проникать в прошлое оказалось довольно просто — лишь сломать некие браслетики, витые, в виде змейки, желтенькие или бирюзово-синие. Желтенькие — прямиком в тринадцатый век, ну — и обратно, синенькие — в тридцать восьмой год, в предвоенное время.

Ничего сложного — имей только браслеты, которые, как понял Ратников, были все же в ограниченном количестве — какой-то колдун или шаман где-то на севере их заговаривал, делал… неизвестно, зачем. А людокрады — просто пользовались. И тевтонские рыцари, и новгородцы — боярышня Ирина Мирошкинична такую банду организовала, что будьте-нате! Правда, немцы в конкурентах объявились, да и самый главный ее человечек — садист Кнут Карасевич — не так-то и давно был лично Мишей застрелен в орденском бурге.

Рассказать бы обо всем этом Гансу!

Михаил улыбнулся: а ведь можно рассказать, почему бы нет? Только вот господин подполковник воспримет это все, как байку — и не иначе. А как еще-то?