Великая Китайская стена - Джулия Ловелл

Идея Цзоу Яня вскоре стала набирать силу, и начиная с императора Цинь правители Китая долго и трудно мучились над тем, к какому элементу подцепить свое правление. Все претендующие на Китай — завоеватели, узурпаторы, мятежники — должны были хорошо усвоить толкование космических тенденций небес. Так, когда Китай распадался в междоусобной войне — к примеру, во времена заката Хань, — мятежные группировки боролись друг с другом средствами космологической пропаганды столь же активно, как и оружием. Каждая из них «прихватывала» какой-нибудь из элементов и бомбардировала соперников небесными проявлениями и предсказаниями, стремясь доказать собственную космическую силу.

Однако для цзиньского двора все происходившее не выглядело ни нормальным, ни китайским. Просто Цзинь была не китайской династией, а одним из маньчжурских племен — чжурчжэнями, — меньше столетия назад спустившимся с покрытых хвойными лесами гор холодного северо-востока для захвата покосов северного Китая. Теоретически они имели полную свободу игнорировать запутанные космологические дилеммы китайской политической традиции. Во-вторых, что более важно, угроза, нависавшая над Цзинь, являлась намного более серьезной, чем нарушение последовательности элементов. Десятью годами ранее, примерно в 1190 году, некогда незаметный и сильно нуждавшийся кочевник из северной степи убедил соплеменников избрать его вождем. Во время научных споров Цзинь новый вождь находился уже в шаге от победы над оставшимися соперниками и превращения их в единое монгольское государство. Вскоре после этого, в 1206 году, соплеменники провозгласили его Чингисханом, верховным вождем монголов и архитектором империи, которая в период своего расцвета в 1290 году будет простираться через всю Азию от восточного побережья России до берегов Черного моря. В течение десятилетий между этими датами монголы будут грабить земли и уничтожать население с бездумной тщательностью, заставив одного из специалистов по Китаю после Чингисхана заметить: «Если даже тысячу последующих лет никакое зло не приключится в стране, то и тогда будет невозможно возместить ущерб и вернуть земли к прежнему состоянию». Фактически в 1214 году, когда партии металла и огня продолжали дискутировать при цзиньском дворе, Чингисхан находился у самых стен Пекина, захватив большую часть цзиньского Китая к северу от столицы и по ходу дела миновав тысячи километров рубежных стен. Что заставляло маньчжурских Цзиней тратить время на китайские философские абстракции, когда Золотая Орда чингисхановых монголов кусала их за пятки?

Цзинь, последний из череды варварских степных кланов, правивших северным Китаем после крушения китайской имперской власти (в данном случае после падения в 907 году династии Тан), понял — его разрывают типичные для северных покорителей Китая дилеммы: как приспособить традиции степного скотоводства к управлению китайскими земледельцами и как в ходе этого процесса избежать подмены военной дисциплины кочевников, давшей ему победу над китайцами, оседлым образом жизни, который в свое время неизбежно сделает его объектом посягательства для грубых, настоящих кочевых племен. И снова, подобно Северной Вэй до него, государство Цзинь пыталось решать эту проблему, создавая двухуровневую систему управления: один уровень для земледельцев, оказавшихся под его властью, другой для кочевников — и сохраняя устрашающее военное присутствие в степи. Однако в конечном результате, упорно не желая извлекать исторические уроки, династия Цзинь пошла точно по тому же самому пути, на котором себе сломала шею Вэй: во-первых, претерпела активную китаизацию (даже объявив себя космологической наследницей китайской династии Сун); во-вторых, переняла чисто китайский подход к решению проблем пограничной политики — стеностроительство; и в-третьих, была уничтожена степняками, в данном случае монголами под предводительством Чингисхана.

Сама Цзинь пришла к власти, выдворив в 1124 году обратно в степь другую окитаизировавшуюся варварскую династию, Ляо. В 907 году, когда ее основатель Абаоцзи взял в свои руки власть, Ляо имела столь же безупречную степную родословную, что и Цзинь, начав существование в качестве киданьских кочевников из Маньчжурии, с северо-востока.

Кидани тревожили Китай со времен династии Суй, но продвинуться на юг смогли лишь в начале X века под водительством Абаоцзи, собравшего своих раздробленных последователей и жителей завоеванных на северо-востоке Китая земель в единое государство путем творческого использования комбинации племенного и китайского подходов: уничтожив сначала соперников и противников, он нанял группу китайских советников, которые помогали ему управлять земледельческими территориями, выбрал для себя китайский девиз правления, ввел наследование по прямой линии и публично одобрил конфуцианскую философию. В 913 году его дядя саркастически выразил появившееся у киданей ощущение культурного шока: «Сначала я не понял, насколько высок Сын Неба. Потом Ваше Величество взошел на престол. Со всеми своими стражниками и слугами Вы были до ужаса величественны и явно принадлежали не к тому классу, что обычные люди».

Лишь немного помедлив, прежде чем казнить не в меру критически настроенного родственника, Ши-хуанди Ляо начал строить обнесенные стенами города, ввел письменность на основе китайских иероглифов и разделил свое царство на северную и южную половины: первая управлялась методами, принятыми у кочевников, вторая — по-китайски. Его династия даже восприняла китайскую систему экзаменов для подбора чиновников, хотя ключом к успеху скорее следует считать знание степи, чем Конфуция. В одном экзаменационном сочинении кандидаты должны были составить эссе «Как убить тридцать шесть медведей за один день», а способность чиновника добыть трех зайцев тремя выпущенными одна за другой стрелами ценилась так же, как и его умение писать стихи. Его подход, казалось бы, сработал: к 937 году Ляо заполучила части северного Хэбэя и основные проходы в северный Китай, включая Датун в Шаньси.

В течение нескольких десятилетий Ляо обращала свои взоры на территории, лежавшие дальше на юг. Районы Китая, находившиеся вне пределов Ляо, познали короткий период воссоединения в 960–970-х годах, когда некий удачливый военачальник основал собственную династию, Сун. За три столетия существования Сун воспользуется плодородием южных рисовых полей, чтобы напитать суетливую городскую экономику, процветающую торговлю предметами роскоши и обеспечить возрождение китайского искусства, поэзии, науки, математики и философии, чему содействовало развитие книгопечатания с использованием гравировки по дереву. Но ей так и не удалось вновь объединить китайскую империю. В 979 году, пребывая в эйфории от победы в кампании, в ходе которой был ликвидирован последний оплот сопротивления независимых диктаторов в провинции Шаньси, император Сун повел свою истощенную армию в северный Хэбэй с намерением вернуть территории, захваченные Ляо в 937 году. Экспедиция обернулась поражением: сунские войска были наголову разбиты к юго-западу от Пекина, а императору, раненному стрелой, пришлось бежать на юг в запряженной ослом телеге. Сун так и не сумела восстановить военное преимущество над Ляо, в 1004 году вторгшейся в северный Китай и захватившей ряд территорий в районе Желтой реки. В апогее своего развития империя Ляо достигла на юге светло-коричневых распаханных равнин современного Тяньцзиня, а на востоке — Хэбэя. На западе территория империи пересекала восточную часть петли Желтой реки почти в ее центре и протянулась на север, включив в себя Маньчжурию и северную часть Кореи у самых берегов реки Сунгари. Столетия спустя после крушения династии правление Ляо в северном Китае по-прежнему упоминалось в Европе, где Китай обычно называли Катэй — это название происходило от родового племенного имени Ляо, кидани.

Реализуя амбиции быть Китаем и китайской династией, Ляо еще в 908 году строила стены на северо-востоке, стремясь защитить себя от дерзких степняков, проживавших на севере, в Маньчжурии. Однако охрана границы — со стенами и гарнизонами с двадцатью двумя тысячами регулярных войск — оказалась неподъемной тяжестью. Расходы на оборону частью оплатила династия Сун, разбогатевшая благодаря сбору двух урожаев риса в год, буму в развитии ремесел и рынкам, процветавшим вдоль южных водных артерий. В 1005 году ей пришлось выплатить Ляо отступные в размере двухсот тысяч рулонов шелка и ста тысяч унций серебра. Однако укрепления Ляо тоже создавались с упором на наказания и крайне непопулярную систему воинской повинности. Любая семья, оставшаяся без дееспособных мужчин, оказывалась экономически приговоренной, поскольку нуждалась в найме подмены, которую зачастую оплачивала деньгами, вырученными от продажи детей и земли. Обогатившись благодаря щедрым субсидиям от Сун, некогда агрессивная династия Ляо в своем старческом маразме уходила во все более пассивную оборону. И хоть эта консервативная политика вполне подходила двору, но в то же время порождала недовольство среди пограничных гарнизонов, поскольку армия кочевников фактически лишалась возможности получать добычу и барыш.