Американец - Роман Злотников

Нью-Йорк, Бронкс, 23 апреля 1896 года, четверг, после обеда

В этот день Генри захотел увидеть мои успехи. Поэтому он гонял меня, заставляя показывать то одно, то другое умение, а сам сидел в углу. Наблюдал и прихлебывал ирландский виски, до которого, похоже, был большой охотник.

По окончании тренировки он кивком, не тратя слов, подозвал меня к себе, жестом предложил присесть на ящик, затем извлек второй стаканчик и налил своего драгоценного и на мою долю.

Я попробовал. Ну что сказать? Ирландский виски кажется мне куда лучше американского кукурузного. Его действительно можно смаковать. Только требуется желание и время. Сейчас я никуда не спешил. Так что виски мне понравился. Каким-то образом заметив это, Генри налил нам еще по одной и спросил:

— Урри, вот чем, как ты думаешь, Господь выделил нас среди прочих тварей? Что? Разумом, говоришь? Не знаю, не знаю… Многие из людей никак не умнее коня или собаки, поверь. Нет, парень, Господь выделил нас умением говорить. Только вот умение это иногда во вред идет. Привыкаем мы и про себя словами думать. Потому большинство зверей и быстрее большинства людей. Так, парень, самое сложное в нашем деле — правильно думать! А правильно думать — очень сложно.

— Генри, а что ты имеешь в виду под этим своим «думать правильно»? Думать без слов? Как животные?

— Не всегда, парень, не всегда. Словами-то думать у нас более умные мысли проскакивают. Но медленные. Значит, для мыслей словами есть время до боя. Ну и после. Вспомнить все, осмыслить, да понять, где ты давал противнику шанс. И почему у него этим шансом воспользоваться не получилось. А в бою — в бою, да, думать надо быстро.

Генри помолчал, сделал пару глотков, еще помолчал, а потом продолжил:

— Ганмен — это ведь не просто умение первым выхватить револьвер да точнее выстрелить. Кто так живет — быстро попадет в засаду. Нет, тут штуки хитрые нужны. Расстояние чувствовать, понимать, с какого стрелять надо как можно быстрее, а с какого лучше чуток больше времени потратить на прицел… А где сначала лучше увернуться. Или, наоборот, к нему шагнуть, да револьвер рукой захватить. И так бывает. Или противником же от соратников его заслониться. Или лошадью.

Он снова замолчал, но на этот раз я ясно видел, что молчит он не в ожидании моего ответа и не для ораторской паузы… Что-то из своего прошлого он видел в этот момент перед внутренним взором. Выпили еще по одной.

— И тут, парень, чутье важно. Знание натуры людской. Умение по виду понять, трус перед тобой или боец, станет он стрелять в тебя, наплевав на то, что может попасть в приятеля? И все это — быстро. Не словами. А как зверь, сразу всем телом. Мысль еще идет, а ты уже движешься. И движешься туда, куда надо, не ошибаясь. Выработаешь такое в себе — станешь ганфайтером. Если, конечно, не подстрелят… А до того — тренироваться, тренироваться и еще раз — тренироваться!

Не знаю, кто учил его вдохновлять людей, но после этой попойки я тренировался дома еще часа два. Пока не протрезвел. И вообще увеличил время на тренировки. В том числе и на то, чем раньше пренебрегал, — на искусство наездника.

Нью-Йорк, Бронкс, 2 мая 1896 года, суббота, с утра до обеда

— Помнишь, я говорил, что вблизи правило одно: «Стреляй первым»? Это верно. Но лучше не просто стрелять быстро, а уметь, не целясь, навскидку от живота, попасть в цель. Сейчас я тебе покажу, как это делается! — с этими словами Генри направился ко входу, взял там один из увесистых тюков и потащил его к стене.

— Ну что столбом стоишь, тащи второй! — распорядился он.

Я подхватил тюк, выглядевший братом-близнецом первого, и невольно крякнул. Ничего себе тяжесть! Когда я подошел к Хамблу, тот уже распечатал первый тюк. Увидев содержимое, я аж онемел от возмущения. Внутри были дешевые, самодельные тарелки, которые пацанва Фань Вэя лепила из глины всю последнюю неделю. Ага! А мне эти тарелки, конечно же, впишут в счет, причем по двойной-тройной цене! Нет, ну и жук этот Хамбл! И тут нашел, как на мне заработать!

— Гадаешь, зачем я притащил целую стопку дурацких тарелок? — по-своему понял мое молчание Хамбл. — А все просто. Я тебя все время учу, что оружие «тот парень» достанет раньше. И курок, быть может, взведет. И место изучит. Так что твой шанс только в том, чтобы обогнать его в прицеливании. Теперь раскинь мозгами: он тоже профи. И двигаться быстрее его ты сможешь вряд ли. Так что основной твой выигрыш — он в том, чтобы не тащить руку с оружием к линии «глаз-цель», а стрелять от живота или вообще из кармана.

Я прикинул. Действительно, это давало запас времени.

— Но в этой быстроте есть и минус, — продолжал Генри. — Ты не видишь, куда полетит пуля. И можешь промахнуться. Чтобы этого не произошло, надо как можно чаще стрелять именно так, навскидку. Как я тебе показывал. И запоминать, куда пуля попала. Не мозгами запоминать, Юра. Нет. Запоминать рукой. Рука запомнит сама, дескать, двигалась вот так вот, попали вот туда. Так что единственное, что нужно, — это обеспечить, чтобы ты видел, попал ты в цель или нет. Ну а разбившуюся тарелку проглядеть трудно, правда? Вот и начнем. Сначала тарелки будут огромные, как блюда. И вблизи. Промахнуться трудно. А потом они станут все меньше, будут отодвигаться, начнут двигаться… Со временем ты выучишься навскидку попадать в мишень размером с яблоко ярдов с двенадцати. Правда, посуды мы с тобой побьем… Ой, немало…

Я снова вспомнил, что платить за посуду буду я.

— А что, если посуду заказывать стану я? — невинно спросил я его, — я знаю одного китайца, его внуки вылепят точно такую же совсем дешево!

Генри довольно засмеялся.

— Не волнуйся, парень, я сверху всего процентов 15 накину. Так что не разоришься! — успокоил он.

И я стал тренироваться. Как всегда, сначала «всухую», потом — с выстрелом. Генри Хамбл был гением своего дела. Не теоретиком, нет. Гением-практиком. Он догадался не только использовать мышечную память, но и нашел способ ускорить ее тренировку. Для этого он сделал так, чтобы я видел, куда попадаю.[114]

После удачного выстрела мышечная память сама фиксировала мое положение в пространстве, расстояние до окружающих предметов и мишеней, все мышечные усилия и напряжения корпуса, ног, руки с пистолетом запоминались. И пусть постепенно, но стрельба навскидку становилась все результативнее. Когда я начинал уверенно поражать десять мишеней из дюжины, Хамбл усложнял задание. Отодвигал мишень, к примеру. Или менял ее на другую, помельче. Или заставлял поражать ее в движении. Или крутануться пару раз вокруг своей оси. Кувыркнуться. Казалось, его фантазия безгранична…

Конечно, до него мне было как до неба, но, повторюсь, прогресс наблюдался. При каждом удачном выстреле я усваивал положительный опыт не мозгом даже, а мышцами, и даже, казалось, костями, шкурой и спинным мозгом. Он гонял меня до седьмого пота, но все ворчал, что я «как был бревном, так им и остаюсь». Интенсивность тренировок нарастала. Стрелять приходилось «через не хочу». Не знаю, как посуды, а патронов в этот день мы перевели много! И я в буквальном смысле слова весь взмок.

Нью-Йорк, Бронкс, 2 мая 1896 года, суббота, после обеда

Усталый и взмокший после тренировки я пер домой на последних остатках сил. Но у входа в подъезд меня ожидал Фань Джиан,[115] тот самый любимый внук Фань Вэя.

— Здравствуйте, сэр! — вежливо поприветствовал меня он. — Дедушка сказал, что вы придете усталый, так что мне следует помочь вам донести вещи наверх! А еще он сказал, что после тренировки лучшее средство от сильной усталости — массаж и баня. Поэтому он приглашает вас попариться в бане!

— Но…

Однако я не успел ничего сказать, как Джиан ловко вынул у меня из рук сумку и попер ее в мою комнатушку. Пришлось догонять его, чтобы открыть дверь. Идти куда бы то ни было не хотелось. Но Джиан был настойчив:

— Поверьте, дедушка лучше знает! Если он сказал, что баня вам поможет, лучше слушать дедушку! — настаивал он. При этом слово «дедушка» произносил благоговейно. Я даже вздохнул. Ну почему в нашем времени такого не встретишь?

— Пошли, Джиан! Ты прав, дедушку лучше слушать. Дедушка жизнь прожил, он знает…

Когда в бане меня встретил не Фань Вэй, а двое татуированных громил, я ощутил легкую тревогу. Но громилы были безукоризненно вежливы, и только бормотали «welcome!».[116] Внутри меня ждал сюрприз. Хитрый старый Фань нашел, чем меня удивить. В углу своей бани он сделал выгородку. И там оборудовал — вы не поверите — настоящую русскую парную и предбанник! А в углу предбанника, что добило меня окончательно, висели березовые и дубовые веники.

— Малыш Ян, — тут Фань Вэй указал на одного из громил, — пять лет прожил в вашей русской Сибири. И там выучился, как у вас парятся. Ну что, угадал я с сюрпризом?