Принц воров - Валерий Горшков

«Нам тут еще встречной машины не хватало», — подумал он. Случайное появление на дороге в это время встречной машины могло спутать все карты. Да и жертв прибавилось бы ровно на то число, что могло находиться в кабине авто.

Через секунду фары погасли, и Ярослав предположил, что это заехали развлечься в пригородный лесок паренек-шофер с девахой. На самом деле — места лучше не придумаешь. Занятие любовью на свежем воздухе в нескольких километрах от «боевых действий» — это случается не каждый день…

Ярослав украдкой посмотрел на часы. Пять минут назад грузовик, следуя указанному времени, должен был выехать из аэропорта.

— Не хочешь прибавить к той наличности, что тебе завещал Святой, еще с пуд бумаги? — спросил Червонец, откидываясь спиной на отсыревшую землю.

— Прихвачу, — пообещал Корсак.

Впервые за все время нахождения в подобных ситуациях он почувствовал, что у него вспотели ладони. Этот штурм грузовика для его команды, находись она сейчас рядом с ним, — дело двух минут. Четверо во главе с ним сработали бы этот грузовик не более чем за две минуты. У капитана Корнеева бывали и более опасные операции. В оккупированной Румынии, перед входом в нее советских войск, они впятером брали эскорт немецкого генерала численностью в пятнадцать человек. И в машинах тогда сидели не сторожа с наганами, а профессионалы из выведенной из Норвегии бригады «Эдельвейс». Эти ребята без промаха стреляли навскидку из штурмовых винтовок. С генералом на спине Славе пришлось возвращаться лишь с одним из подчиненных ему офицеров «Стерха». Они несли генерала по очереди сорок километров двое суток по занятой немцами территории. Но даже тогда, когда стало ясно, что разведка ошиблась, что генерала сопровождает не армейское подразделение, а «Эдельвейс», у Ярослава не потели ладони. Быть может, потому, что Света была слишком далеко и речь в той войне шла не конкретно о ней, а обо всех, кто оставался за спиной Корсака? Так всегда проще — воспринимать родину в лице всех ее жителей, включая и близких.

Сейчас же, когда дело стало за нападением хорошо вооруженной банды на простой грузовик с чахлой охраной, Слава откровенно нервничал. Никто не мог этого видеть, даже Червонец, лежащий в двух метрах правее, однако было достаточно и того, что об этом знал сам Слава. Тревога и отчаяние — плохие помощники в серьезном деле. Вспомнив, как выходил с этими же людьми из окружения НКВД, Ярослав заставил себя успокоиться. Были времена и похуже…

— Не хочешь дать мне автомат или, на худой конец, «ТТ»?

Червонец сначала сделал вид, что не расслышал вопроса, потом, когда стало ясно, что Ярослав не отворачивается и будет продолжать требовать ответа, он нехотя бросил:

— Зачем тебе оружие, Ярослав Михайлович? Что ты с ним будешь делать? Стрелять в мирных, ни в чем не повинных граждан? Отбивать у госслужащих вверенные им денежные средства? Не расстраивай меня, я уже почти тебе верю.

— А если эти ни в чем не повинные люди вылезут из кабины, перебьют всю твою рать и доберутся до меня? Сколько их в кабине? Двое? Трое? А может быть, твой стукачок из Двора мазанул тебе чего-то не того, по старости, и братвы, и госслужащих тех будет десятеро, а не двое?

Снова отвалившись на спину, вор сунул в рот папиросу.

— Волков бояться — в лес не ходить.

— Ничего более глупого в своей жизни мне слышать еще не приходилось. — Посмотрев на язычок бензиновой зажигалки, вспыхнувшей в наступивших сумерках, Ярослав поинтересовался: — Может, еще костер разожжешь?

— Что это ты за нас волнуешься?

— Я не за вас волнуюсь! Вы бы хоть все передохли — я бы не всплакнул! Я о себе думаю! Ты что, в самом деле думаешь, что такие филки два шныря из вохры перевозят? Сейчас из кузова разведвзвод вывалится, что делать будешь, «иван»?!

— Хорош базарить, паныч! — раздался резкий, как выстрел бича, голос. — Не давай ему ствола, Червонец! Надо оружие — пусть в бою добудет, мать его!..

— Я без тебя знаю, что мне давать, а чего не давать, Крюк! — круто огрызнулся вор, однако по настроению его было видно, что он задумался.

Полагая, что уводит из-под атаки людей, Ярослав, внеся сомнение в Червонца, заставил его задуматься и растеряться. И тем причинил изрядное волнение Весникову, у которого и секунды не было на то, чтобы сообщить Ярославу о случившейся во дворе дома встрече.

Но Корсак догадался, что происходит что-то, о чем он не знает, и сразу, едва Червонец вмял только что прикуренную папиросу в подстывшую землю, замолчал. Не может быть такого, подумалось ему, чтобы Весников сглупил.

Быть статистом в происходящих событиях, не зная, что случится через секунду, через минуту, через час, невыносимо трудно. Еще тяжелее оставаться при этом невозмутимо спокойным. Опустив руку в карман, Слава бесшумно снял предохранитель с «браунинга» и стал по старой привычке греть рукоятку в ладони, дабы та была не инородным телом в его руке, а ее продолжением…

Света фар ждали все, но, когда вдали показались две желтые светящиеся точки, адреналин в крови бандитов стал перехлестывать через край.

— Братва, отвяжемся!.. — свистел зловещим шепотом Сверло.

И мысль о том, что отвязываться с похмелья очень трудно, в его голову не приходила. Одно только это уверило Ярослава в том, что штурм неминуем. Теперь, даже если Червонец даст обратный ход, его уже никто не послушает. В полукилометре от бандитов, приближаясь к ним с каждой минутой, ехали живые, наличные деньги. К ним ехала свобода, благополучие и новая жизнь…

Слава посмотрел на небо. Оно окончательно окрасилось в черный цвет, и по всему этому необъятному куполу, обещая на завтра холодный ясный день, проступили звезды. На землю опустилась темнота, и лишь свет звезд давал возможность рассмотреть и лес вокруг, и темную полосу дороги.

«Лучше бы вас вообще не было», — думал Ярослав, рассматривая звезды, как зажженные спички.

Уже слышался рокот двигателя, он пробивался сквозь легкий ветер, перебиравший оголившиеся ветви деревьев, фары из крохотных пятнышек превратились в хорошо видимую пару желтых хищных глаз. Напряжение на дороге и близ нее нарастало…

Когда до встречи хлебовозки из Пулково с цистерной «Молоко», стоящей на обочине, оставалось не более минуты, Слава, привычно ощущая свое тело легким и послушным, ловко перекатился, прижавшись плечом к Червонцу.

— Напоследок. Как мужик мужику. Если со Светкой и сыном что-то уже сейчас неладно — из-под земли выну.

Вор посмотрел в лицо Корсака, белеющее в темноте, и глухо пробормотал:

— Да что с ними может быть неладно? Живы они, живы.

И только это «живы, живы» уверило Славу в том, что вор… лжет!

Он увидел в глубине бандитских глаз ложь, страшную во всем своем откровении ложь!

Он ждал этого момента, готовился к нему. Об этом мгновении не догадается даже умный человек, если он ни разу не был в бою. Психология разведчика безупречна и безошибочна, и она всегда права, если уметь пользоваться ею в нужный момент.

За минуту до момента истины, за минуту до того мгновения, когда решается вопрос жизни и смерти, глаза любого человека, насколько лжив и порочен он бы ни был, являют собой зеркало души, что распахнута нараспашку.

Сказать нужное слово минутой раньше или тогда, когда раздастся первый выстрел, — значит не увидеть истину. Человек либо еще не готов к секундному перевоплощению, или уже вернулся в свое прежнее состояние.

Но фраза, брошенная в нужный момент, срывает любую маску.

«Живы они, живы»… Да разве Корсак спрашивал вора о том, живы они еще или уже нет, заведомо зная от него же, что с ними все в порядке?!

Червонец не сумел солгать, застигнутый врасплох. Вот она — правда, распахнувшаяся для Славы во всем своем безобразном виде!..

В глазах Ярослава потемнело, он перестал видеть перед собой и это пахнущее потом лицо, и дорогу, и яркие фары на ней…

Он уже вынимал руку из кармана, когда раздалась длинная, как строчка швейной машинки, очередь…

Глава 18

Вдавив приклад «дегтярева» в плечо, Бура не отрывал палец от спускового крючка. На выходе конусообразного ствола пулемета трепетал сноп огня, диск вращался, и в первую секунду стрельбы было хорошо слышно, как звякают одна о другую вылетающие из пулемета отработанные гильзы.

Но потом это звяканье потонуло в стрельбе сразу из нескольких автоматов. Линия ведения огня растянулась на добрых тридцать метров, и золотые строчки трассеров стали мгновенно прошивать иссиня-черное покрывало ночи. Где-то там, на дороге, стреляли по кабине «хлебовозки» Хромой и Зимородок.

Ночь разорвалась в клочья. Лязг автоматных и пулеметных затворов тонул в грохоте выстрелов, ухнула первая граната… Ярко-красные очереди вылетали из ночи, ударялись в то место на дороге, где стоял грузовик, упирались во что-то и с гулом и стоном уходили к звездам. Казалось, ничто и никто не может выжить при такой плотности огня в этом грузовичке, в котором глупая власть придумала перевозить по миллиарду денег за раз…