Это и моя война - Александр Бушков

Отдельной группой держались нищие, сохранившие на теле благородные лохмотья, оставшиеся от богатых одежд. Эти норовили поймать жертву за рукав или полу кафтана, чтоб рассказать печальную историю и выклянчить сумму поболее размеров обычного подаяния. Такие нищие просили деньги не просто так, а в долг. И стучали себя грязными кулаками в грудь, что, дескать, обязательно вернут, как только им, людям, разумеется, голубых кровей, но обобранным разбойниками, удастся вернуться в родовое гнездо к супруге-фабрикантке или отцу-фундатору. По ситуации, такие нищие могли и адрес записать – якобы для того, чтобы вернуть сторицей одолженную сумму, – могли и фальшивый брильянтик в залог оставить.

Еще в достатке имелись старики и старушки, выставленные неблагодарными наследниками из дому. Эти, потупив глаза, скромненько читали молитву и робко выставляли перед проходящими ладошку лодочкой. Еще были горластые мамаши с целым выводком детишек, причем одно из чад – обязательно грудное. И то, что не все детишки похожи на мамашку, последних волновало не шибко. Лишь бы грошики исправно падали в протягиваемую кружку, пока мамаша, для пущей правды жизни, тычет сиськой в губы младенцу.

Когда порт остался далеко за спиной, Сварог и Леверлин не сговариваясь скользнули в узкую улочку – проверить, следуют ли за ними, в незнакомом городе особой возможности не было. Поэтому Сварог решил на всякий случай поплутать – береженого Бог бережет. Они углубились в тихий сонный район, очень напоминающий Сварогу Стам6ул из «Бриллиантовой руки». Никого. Только хозяйки, затарившиеся на рынке привозной снедью, посланные наполнить кувшины мальчишки и резкие гортанные окрики далекого точильщика ножей.

Дома здесь стояли плотно друг к другу, давая черные, контрастные тени. Верхними этажами некоторые строения буквально нависали над улицей.

И еще через улицу были переброшены частые деревянные террасы, на которых дремали и вспоминали былое ветхие старички. Много было арок, как будто это не черт знает какое тридесятое царство, а Испания или Аргентина.

Проплутав для порядка с час и не обнаружив ничего подозрительного, искатели приключений вернулись на оживленные улицы. Дело клонилось к обеду, и не оставалось никаких сомнений, что в этой державе обедать любят больше, чем работать. На лицах заметно оживившихся прохожих засветились предвкушающие улыбки. Из подвальчиков и внутренних садиков потянулся аромат жарящегося на углях мяса, кипящих супов с хитрыми специями.

Проходя мимо расточающего особо ароматные запахи заведения, на пороге которого застыл сусально улыбающийся, готовый хватать за полы и тянуть внутрь хозяин, друзья переглянулись. Однако по молчаливому согласию решили оставить гурманские утехи на потом.

Резиденция имперского наместника представляла собой роскошный дворец какой-то странной архитектуры – в небесах Сварог не видел ничего подобного. Вся композиция объемов рассчитана на обостренное эмоциональное воздействие. Едва касающийся земли непрозрачный конус без окон, переходящий в своеобразный венец. Видимо, здание специально так задумали, чтобы оно отличалось от любых других земных построек. Ограда была и вовсе уж необычной – затейливая решетка в два человеческих роста из лучей густо-алого цвета, временами мерцавших золотыми искрами.

– Прикоснешься – без руки останешься? – спросил Сварог.

– Или без головы, если головой, – кивнул Леверлин. – Странно, что приходится объяснять такие вещи лару. Ты посмотри, сколько ходатаев, долго придется торчать…

Очередь человек из пятидесяти – в основном с гильдейскими бляхами, но попадались и представители Семи Сословий, и дворяне – тянулась к небольшому, но богатому на архитектурные излишества домику, пурпурному с золотым, стоявшему вне решетки, у ворот, исполненных из переплетения того же алого цвета. Вдоль очереди прохаживались четверо полицейских в коричневом, и порядок стоял образцовый – едва выходил очередной проситель, следующий скрывался за пурпурной дверью с золотым гербом наместника. Кто-то почти сразу же оказывался снаружи, кто-то задерживался надолго, кто-то покидал канцелярию радостным, кто-то унылым, а один вылетел, словно его вытолкнули пинком, упал, вскочил, отряхнулся и под тихие смешки захромал прочь. На Сварога повеяло родным, полузабытым. Этой очереди было еще далеко до той, в которой они с женой торчали, когда приехали в отпуск в Москву, а в ГУМе выбросили польские сапоги. Или до той, когда он записывался на «Жигули».

Он сунулся было к полицейским, представившись бароном и предъявляя золотые аргументы; но они, о диво, не оказали обычного своего волшебного действия – полицейский молча выдвинул меч на треть и бросил назад в ножны. С таким доводом спорить не захотелось. Пришлось встать в очередь и проскучать часа три. Сварогу, как бывшему советскому человеку, это занятие было насквозь знакомо, и он особо не нервничал, но Леверлин, поджидавший его в сторонке, извелся вконец.

Обращал ли внимание кто-нибудь, насколько люди в очередях похожи? Был здесь и немедля узнаваемый по прошлым очередям полный гражданин, собравший в аккуратную папку рекомендательные бумаги и озирающий прочих с большой долей надменности, словно уже выиграл свое никому не ведомое дело. Словно здесь, среди просителей, доживает последние минуты, но стоит ему войти внутрь, предъявить документы, и взыграют фанфары, в потолке откроется люк и к ногам полного гражданина спустится лестница, ведущая на небеса.

Переминался здесь с ноги на ногу и что-то бормочущий под нос, слегка чокнутый всклокоченный человечек с фанатично горящими глазами. Судя по свернутому в рулон вороху бумаг, это мог быть и считающий себя потомком какого-нибудь былинного героя претендент на наследство, обобранный адвокатами и прибегший к последней возможности доказать правоту. И безумный изобличитель мирового заговора, готовый кричать с пеной у рта, что если его не услышат, то завтра будет поздно. Еще это мог быть неутомимый, уверенный в собственной гениальности изобретатель вечного двигателя или, на худой конец, «боя огненного на колесах».

Мяла уголки платка и тихонько охала под нос горбатая старуха, вероятно, проевшая плешь не одному чиновнику вздорными жалобами. Может, на соседей, якобы устраивающих шабаши. Может, на рыночную стражу, делающую так, чтобы у нее молоко прокисало.

Вот ведь черт, он на другой планете, за сотни тысячелетий от своего времени – а очередь точно такая же. Воистину, кое-что вечно под солнцем…

Сварог горько ухмыльнулся, когда подумал, что он здесь такой же, как и все остальные. И ведь его претензии, на первый взгляд, самые фантастические. И уж чем насмехаться над дожидающимися решения своей судьбы, гораздо разумнее держать ухо востро и коситься по сторонам – нет ли чего подозрительного.