Нелюди Великой Реки. Полуэльф-2 - Андрей Лавистов

— Принеси мне карту Великоречья, — начал перечислять я свои требования, оказавшись в довольно светлой, но холодной пещере, отведенной гномами под читальный зал. Столы из камня, настольные лампы из довольно красивого поделочного камня с прожилками, декоративные панели — опять из камня. Полы мраморной плиткой выложены. Богато и помпезно, но где же читатели? Пока что я один… К вечеру подтянутся, не иначе… К стеллажам с книгами меня никто не пустил, но я решил не расстраиваться раньше времени. — Карту, значит, поподробнее, коробку булавок, все книги, где есть упоминание о перекрестках, отдельно — рукописи о том же. Еще тащи все, где есть упоминание о раздвоении личности. О доппельгангерах тоже!!! Если есть что-нибудь о том, что личность не только раздваивается, но с ней происходит еще что-нибудь в этом духе — отдельной стопкой! Бумаги пачку, ручки разных цветов, карандаши, ластики, промокашки! Руки в ноги! Нет, стой! Плед захвати, холодно у вас!

— Подушку принести? — ядовито осведомился Мелет, — Может, колыбельную спеть?

— Подушка не помешает, — признался я, — под жопу положу, чтобы геморрой не заработать…

Гном сделал вид, что плюнул, не решился осквернить Храм Знаний…

Баррикада из заказанных книг и рукописей надежно отгородила меня от всего зала и от кривого носа Мелета. На самом деле, важнее всего для меня были тексты о раздвоении. Если у меня не получилось разгадать шифр в тетради Витали, то стоит предположить, что с автором текста не все в порядке.

Подозреваю, что авторство нужно делить на четыре — один Виталя, еще трое его доппель… Тьфу! Двойников! Зеркалок! Какая часть может принадлежать Витале? Взял лист и начал по памяти, медленно и постепенно заполнять его значками и цифрами, мучительно размышляя, менялся ли почерк по ходу ведения записей в блокноте, оставшемся в ярославской контрразведке. Менялся, вроде бы, но ведь как легко все можно объяснить спешкой, болезнью, похмельем, заставляющим руку трястись… Первые две страницы, потом еще одна в середине, начинающаяся со значка, похожего на греческую букву "кси"… И одна в конце, где многократно переправленные схемы каких-то линий, графики, что ли…

О! По поводу графиков! Было дело, пришел в Академию на немаленькую должность один генерал. Орденов столько, что мундира под ними не видно. Я так понимаю, что дивизию ему давать не стали, но из уважения к прошлым заслугам назначили на должность-синекуру. "Сине", что значит "без", и "кура", что значит "забота". Синяя кура такая, птица счастья… Генерал, нет, чтобы сидеть и радоваться, жалование класть в карман, да класть на все остальное, развил бурную деятельность, начал донимать всех проверками, совещаниями и рапортичками. Хотел, что ли, руку на пульсе держать… Короче, однажды он потребовал у научного отдела план работ по научным открытиям и изобретениям. С прогнозами результатов. Наглядными прогнозами, в виде графика. Не знаю, что ему ответили "научники", но один профессор получил-таки задание наваять такой график. С горя пошел в буфет и взял сразу пятьсот коньяку… Я тоже сидел в буфете, и вид напивающегося знакомого вызвал у меня недоумение, переросшее после дармовых ста пятидесяти в злобный азарт. Не прошло и получаса, как научный отдел издал распоряжение за нумером таким-то, что график достижений и открытий поручается сделать первоклассному чертежнику полуэльфу Корнееву П.А.

Да!.. Это был красивый график! Представьте себе прямую линию, торжественно и бескомпромиссно уходящую вдаль, от нижнего левого угла к правому верхнему, под сорок пять! Через минуту после того, как мною была сдана эта "работа", скромного "исполнителя", утирающего трудовой пот, вызвали под грозные очи начальства.

— Что за показуха! — тон генерал выбрал неверный, но ожидаемый. Мне вообще нравится выставляться дураком перед лицом грозного начальства. А если кто-нибудь из них, начальников, кивнув на меня с горечью, скажет: "Вот с какими обезьянами работать приходится!" — то день прожит не зря!

— Привыкли липу гнать, да премии выпрашивать! А мне с этим графиком к ректору на доклад! — продолжал разоряться генерал, когда я перебил его, наипочтительнейшим образом спросив:

— А что, Ваше Превосходительство, неудачные результаты тоже отражать надо было?

— Конечно, надо было, бестолочь! — взревел генерал раненой мантикорой.

— Так график, Ваше-ство, некрасивый получался! Как кардиограмма: то вверх, то вниз! Зубцами! Но я сделал, на всякий случай!

— Где? — непроизвольно схватившийся за сердце генерал уставил на меня выпученные, как у жабы, глаза, наблюдая, как я жестом фокусника вытягиваю из тубуса график номер два.

— Вот это другое дело! Это уже похоже на правду! — Генерал рассматривал график, не подозревая, что мною на ватманский лист была старательно перекопирована его же, генеральская, кардиограмма, выкраденная из кардиологического кабинета при медцентре Академии с помощью все того же Витали Стрекалова, многообещающего аспиранта медико-биологического факультета… Совесть моя была чиста: я сделал достаточно намеков, чтобы любой человек заподозрил неладное, если он не начальник, конечно… — Хорошо хоть взять догадался! Все, мне на доклад к ректору пора! А ты в приемной подожди!

Этим докладом, точнее, самим его фактом, генерал, очевидно, гордился. Ему давали понять, что он не пятая нога у собаки, а вполне себе нужный чиновник "от науки". И он жаждал поразить ректора в самое сердце своей кипучей энергией и по-военному четкой организацией труда!

Ждать, впрочем, мне пришлось недолго. Через пару минут генерал, красный, как рак, влетел в собственную приемную и швырнул на столик секретаря смятый график-кардиограмму.

— Где первый график? — спросил он у меня таким отчаянным голосом, что мне стало даже немного жаль этого солдафона… Долго он в Академии не продержался… Даже я его пересидел. Но и мне пора бы…

Глава 4. О, сколько нам открытий чудных…

Ожидать, что Мелет оставит меня в покое, было бы глупо и наивно. Но надо отдать ему должное, мешать — нет, он не слишком мешал. Подходил пару раз, поднимаясь на цыпочках и пытаясь заглянуть через бруствер, образованный стопками книг и рукописей, и каждый раз получал задание принести еще что-нибудь. Я вообще-то люблю, когда на столе много книг. Обязательно, чтоб несколько словарей было. Как гурман не садится за стол, не нащупав взглядом заветную бутылочку и не втянув носом запах из-под запотевшей крышки основного блюда, так и я не сяду работать, не расставив перед собой "историю вопроса". Гурман поест-пожрет, да сделает глоточек ключевой воды — рецепторы сполоснуть. А я могу отложить книжку и взяться за разбор затейливого почерка какого-нибудь криворукого переписчика: оригиналы большинства рукописей, как я довольно быстро сообразил, Мелет и не собирался мне предоставлять… Время от времени я вскакивал и, пользуясь тем, что, по-прежнему, во всем читальном заде обретался в одиночестве, отжимался от пола, пытаясь согреться: в пещере был натуральный "холодильник", как обычно называли студиозы читальный зал нашей Академической библиотеки. Все-таки какие-то "культурные" сценарии у людей и гномов похожи, спору нет…

Вот и сейчас, активно вращая плечами и пытаясь одновременно размять шею и поясницу, я обвел взглядом зал, прикидывая, сильно ли возмутится Мелет, если я устрою легкую пробежку вдоль столов. А это кто пробирается к стойке, нацеливаясь короткопалой ладонью на звоночек, вызывающий служителя? Никак доктор? Бесшумно добежать до стойки было секундным делом, и когда указующий перст доктора попытался нажать на звонок, то наткнулся на тыльную сторону моей ладони, закрывшей это самый звоночек.

— Мы не успели договорить, доктор, — начал я в самой великосветской манере, вкрадчиво, но с нажимом, — Так как насчет моего вопроса?

Воровато оглянувшись, доктор, насупившийся было при моем появлении, быстро прошептал мне с кривой улыбкой:

— Ишь, какой настырный больной! Ладно, приходи завтра ко мне в мастерскую, на пятый уровень, поговорим!

Это было конструктивно. И в соображалке доктору не откажешь, сразу раскумекал, что я имею в виду. Надо было откланяться и уходить, но язык за зубами не удержался, и я подколол гнома, мгновенно пожалев о вырвавшихся словах:

— Что, Айболит, решили заказать научную литературу о иммунных к магическим воздействиям эльфах?

— О наглых и невоспитанных эльфах! — рявкнул мне в лицо гном, сжимая кулаки.

— Могу предоставить целый список заслуживающих полного доверия источников! — в наш диалог вмешалось третье лицо, тот самый Мелет-библиотекарь, вынырнувший из-за стеллажа. — И все они в один голос утверждают, что ВСЕ эльфы хамоваты и невоспитанны!

— Не смею мешать!.. — я отступил в сторону подобру-поздорову. — Разговору настоящих ученых!

Мелет и доктор, кажется, не уловили иронии, приняв мое оскорбительное замечание за чистую монету, чему я был несказанно рад. Впрочем, еще минут десять от стойки библиотекаря раздавались остроумнейшие предположения, высказываемые доктором, о том, что бы он мог обнаружить в моем черепе, согласись гномские власти на трепанацию. В свою очередь, Мелет заверял доктора в том, что еще ничего не потеряно и шанс увидеть то самое содержимое моего черепа, а то и замараться в нем, у доктора есть.