Леди с клыками - Леонид Кондратьев

— Так всегда бывает со стихийно образованными поселениями, если бы не шахта, думаю сейчас здесь вообще был бы лишь частокол, медленно зарастающий бурьяном, — кивнула Лаэла и принюхалась. — Эй, мне кажется, или что-то горит?

— Из какого-нибудь камина, наверное, клуб дыма принесло, — пожала я плечами. — Хоть и лето на дворе, но их, бывает, зажигают.

И тут в отцовском флигеле прогремел взрыв…

Я полностью не помню эту ночь… не хочу вспоминать…

Лишь обрывки образов иногда всплывающих в мучающих меня до сих пор кошмарах… Именно в них — этом проклятье и этой каре — небольшие отрывки происходившего предстают перед моим взором. Гарь и дымные языки чадящего пламени. Рушащиеся, охваченные такими ласковыми, и вместе с тем такими злыми языками пламени балки перекрытий. Треск как живых, извивающихся от жара локонов и заполняющее все сущее отчаянье. И чьи-то руки мешающие, не дающие мне прорваться к отцу, к моему папе… который где-то там… В глубине сияющего багрянца… Папа!

Крик, вырвавшийся из моей груди, как пружиной подбросил меня с узкой полоски нар, прикрученных к стене и заставил зайтись кашлем от сломанных ребер. Вокруг была все та же уже ставшая привычной картина…

Тюрьма. Наша городская тюрьма. Глубокая настолько, что в ней даже особенно холодно то не было. Раньше тут пытались сделать шахту, но оказалось, что в рудной жиле много желтого металла только наверху и выработку забросили. А потом снова заселили. Перегородили штреки решетками, сделали нечто вроде кроватей, которые не удалось бы сдвинуть с места и горному троллю и периодически заселяли получившиеся «апартаменты» преступниками всех мастей. Ворами, бандитами, драчунами, проигравшимися в карты игроками, скорее спасаемыми от гнева кредиторов, чем наказываемые, а вот три дня назад сюда попали четверо молодых големостроителей, подозреваемых в поджоге и убийстве. Когда я после злополучного пожара, унесшего жизнь отца и большинства слуг, пришла в себя, то сначала даже не сразу поняла, что именно говорит констебль Майкл, который жил практически напротив нас. А когда поняла, то не поверила. Но сделанные из подавляющего магию хладного железа кандалы, уже защелкнутые к тому моменту на моих запястьях подтвердили, это не шутка.

— Я видел! Я все-все видел! Это она! — надрывался садовник, пока пепел родного дома еще тлел. — Перед тем как пойти гулять, она оставила под крыльцом какую-то красную тварь, похожую на железного паука! Диверсионный голем «Тарантул», так называется этот конструкт, выполняемый из красной меди, каких-нибудь часов и небольшого количества взрывчатки. Простейшая конструкция, вполне возможно этот тип магической машины был первым, который сумели изготовить маги после Эпохи Смерти. Даже студенту первокурснику вполне по плечу. Вся короткая псевдожизнь этого существа заключается в том, чтобы пробраться куда надо и вовремя взорваться ярким алым пламенем, прожигающем даже металл.

Мне предъявили обвинение в поджоге и многочисленных убийствах, которые я якобы совершила, чтобы завладеть наследством отца, свалив все на спонтанное самовозгорание, произошедшее в лаборатории папы. Если бы не свидетель, который видел, то, чего на самом деле не было, последнее бы никого не удивило, изобретатели, работающие с взрывающимися и горючими веществами умирают от своих изобретений едва ли не чаще, чем наркоманы от дурманных зелий. Обрадованный приездом дочери полугном чего-то не правильно рассчитал и лег спать, а проснуться не успел. Во всяком случае, я надеюсь на это. Гореть заживо — это больно. Но вряд ли моему родителю повезло умереть сразу, слишком уж услышанный разрыв был слабым. Как раз таким, который может дать неправильно приготовленный реактив или голем-диверсант. А я, изуверка такая, еще и алиби себе обеспечивала, шляясь с подельниками до самого момента трагедии по людным местам.

И если бы не садовник… о, как я мечтаю добраться до его шеи! Теперь он занимает почетное второе место в списке тех, кого Клер-Шатраэн-Отхильда-Дербас-Туиллойска обязательно убьет. Если сумеет. Первое досталось тому, кто и рассказал весь ход мыслей дочурки-отцеубийцы. Моему мучителю и следователю по моему же делу. Старшему лейтенанту разведки и контрразведки мессиру Райану Мисту графу Суагримскому, который по счастливой для правосудия случайности оказался в городе в день трагедии.

— О, я гляжу наша леди очнулась, — Бездна, легок на помине. Только бы он был не один, только бы он был не один, только бы… фух, пронесло, с ним двое стражников. Констебль Марк исчез в первый же день, сразу же, как только захлопнулась дверь решетки. И дело в свои руки взял отец обиженного мною до кровавых соплей дитятки. Начиналось все культурно. Он, как не самый последний маг мира, при свидетелях попытался прочесть мое сознание. Я раздиралась в противоречиях, пустить следователя в свой дампирский разум или не пустить, но не успела принять решение. Волшебник свалился на пол и забился в судорогах, а когда прекратил изображать из себя испорченного зомби, заявил, что заключенная при проверке своей памяти нанесла ему сильнейший ментальный у, который чуть не стал фатальным. И я бы действительно могла так поступить, менталист, залезший в чужую голову для чужого воздействия становится весьма уязвимым. Но его чары меня даже не затронули, а других магов в помещении допросной не было. Нападение на офицера было зафиксирован, свидетели удалились, а я в первый раз узнала, что чувствует пшеница, когда ее обмолачивают.

Первый день разведчик и его подручные даже ничего не спрашивали. Просто били, давая лишь небольшие передышки. Не мне, себе.

Гроткар, Торкат и Лаэла сидели по соседним камерам и, слушая мои крики, проклинали палачей на все лады, грозясь самыми страшными карами и угрозами дойти чуть ли не до богов с жалобами на самоуправство. Тех, кто ломал мне ребра, это волновало примерно так же, как мышь, грабящую амбар, стрекот сверчка.

Лишь на второй день мессир Мист соизволил задать мне первый вопрос, правда риторический.

— И чего же ты еще в сознании, то, а отродье?

— Чего вы добиваетесь?

Произнести эти слова было довольно непросто. Дело даже было не в том что каждый вздох раскаленными иглами вонзался в мое тело и не в том что распухшие губы и несколько выбитых зубов портили артикуляцию. Просто разговаривать с этой сволочью, привольно откинувшейся на принесенном стражниками в камеру стуле было просто противно. Мне больше всего на свете хотелось дорваться до его набякшего горлышка и сомкнуть на нем свои клыки, хоть и изрядно подпорченные сапогами стражников. Очень хотелось! Это было непередаваемое желание — даже большее чем легендарная тяга вампиров к крови. Да каких там вампиров — я просто физически ощущала теплую тягу в низу живота, представляя, как я дроблю клыками тонкие хрящики и позвонки его шеи. Это был бы экстаз… Экзальтация смерти… с каким бы удовольствием мне хотелось бы отбросить притягивающие к земле цепи и в стремительном прыжке прижаться к сидящему напротив меня ублюдку. Дампир… Вампир… какая разница? После всего случившегося я понимаю, что самое большое чудовище — самый страшный монстр на свете не обязательно должен иметь когти, чешую или клыки. Нет — достаточно новенького камзола, проклюнувшегося брюшка, синюшных брыльев дряблых щек и заполненной мерзостью души. Именно такое — назовем его существом, сидело и ухмылялось, видя мои страдания и самое главное принимая в них самое активное участие.