Алиса в Стране Советов - Юрий Алексеев

— Я! — не упустил счастливый момент Замбия.

— Но вы-то как раз ребёнок, — сказал Иван.

— Зачем обижаешь? — завращал глазами Замбия. — Ребёнки по улицам бегают.

— Но я же видел, как вам слоника приспичило заказать.

— Вах! Я нэ резинового хочу, — обиделся Замбия. — Свадьба нэ имэнины!

— Да в шапито свои люди! Приведём настоящего, — приторно пообещал Матвейка. — И Большой театр сделаем и Худо…

— Ну хор-ррошо!! — остановил приживалу скрипучий голос цареубийцы. Не притулившись к месту, он всё ещё голодовку держал. — Хорошо господа пристроились при Николае Первом! Дзержинского на вас нет, нэпманы!

Железненькие, «калининские» очки Затирухи и планочки незнамо от каких орденов на его застиранной гимнастерке подействовали на табльдот угнетающе. За столом установилось неприятное затишье. И нарушил его развязный Дедуля.

— Вы вот что, папаша: одну кружечку — в себя, а на вторую — тарелку с рачками поставьте, тогда и Дзержинский не понадобится.

Совет был, конечно, идиотским. Как вольёшь одну в себя, когда две в руке спарены… Одну в себя, другую за пазуху, что ли? Но компаньоны поддержали нахала:

— А верно!

— Так оно удобнее будет.

— Комфортнее!..

У Затирухи обвалились щеки, мешая толком слова связать:

— Я-я-я… часовой… окурок Революции…

— Сейчас начнётся, — пообещал Дедуля. — «Я Харьков брал, в царя стрелял и кровь мешками проливал!».

— Да ты, ты рыжий щенок… в меня ещё кулаки, эсеры стреляли, — трескуче произнёс Затируха: его так трясло, что раки на тарелочке всплясывали и пиво в кружках разволновалось, рябью пошло.

— Плохо стреляли, — буркнул в сторонку Дедуля.

— Как!? Что ты, недоносок, сказал? — вздыбился Затируха.

— Это неважно, — отмахнулся Дедуля.

— Нет, это очень важно! Как вы вообще в Ваш Дом печати проникли?

— Через дверь, папаша, угомонись! — лениво сказал Котик.

— Да? Ну вот на неё вам сейчас и укажут, — пообещал Затируха, и как был — с тарелочкой, с кружками — засеменил злыми шажками к выходу.

Через какое-то время он вновь объявился, подталкивая к табльдоту встрёпанного члена правления Стаканова, приведшего свои буравчики в боевую готовность.

— Так, начнём проверку! — торжественно, вернее с обещанием восторжествовать указал на табльдот Затируха.

— За что!? — взял огонь на себя Котик. — Я, может, сирота.

— Ага, с вас и примемся, — заглотил живца бузотёр. — Предъявите-ка члену правления ваш членский билет!

Котик вздохнул, сокрушённо обвёл глазами замершую компанию и как-то вяло, не попадая в прорезь, заскользил пальцами по карману. А Затируха к соблазну публики, вытянувшей головы на скандал, принялся праздновать:

— С-час! С-час скажет «забыл», «обронил», «стащили»… Нет уж, вы как следует билет поищите, прежде чем вас с гоп-компанией за порог выставят.

«Чёрт знает что!» — подумал Иван, а «пиджакам» было и вовсе худо. Померкли. Затаились, как мыши беспаспортные. И тут… Нет, это был не фокус-покус, а много лучше. В лучших традициях казино, Котик прекратил блеф на высокой ноте и одну за другой положил на стол картонки, дававшие право входа в Дом кино, Дом литераторов, Дом актёров, Дом композиторов, а для полного покера кучу накрыл гостевым билетом Дома журналистов. И по мере того как билеты на стол ложились, «пиджаки» всё более ободрялись, а у Затирухи стремительно запотевали очки, и планочки неизвестных орденов как-то углом вниз ползли. К концу сеанса Затируха был совершенно повержен, растоптан и из одного лишь упрямства жив.

— Билеты крадены! Карточки перелеплены! — кричал он недостоверным голосом. — Их всех, всю бражку обыскать надо. Зовите милицию!

Подстёгнутый на нежелательную принципиальность Стаканов в раздумчивости топтался: «С кого начать? И стоит ли звать постового?».

Позеленевший при слове «милиция» Дедуля (наследственность!) эти колебания уловил и за живот страдальчески ухватился:

— Вот вам моя девушка, почти жена, — предложил он залог Стаканову. — А мне на минуточку кое-куда… Ну просто сил нету!

— Тимур, у меня тоже сил нету, — запротестовала девушка-жена.

— По-очереди, Натуля! — заверил сахарно плут, изготовившись на побег. Но Котик его к себе жёсткой рукой пристегнул: «Сидеть!» — и к компании:

— Обождите, друзья, я мигом вернусь. Есть варианты.

Котик удалился. А Затируха ещё большую бузу поднял — гнать! обыскать! — сам разбушевался и публику разволновал. И непонятно, чем бы эта заваруха кончилась, не спустись в подземелье величественный Николай Первый, слегка пригнувшийся и припадавший для солидности на одну ногу. Следом за ним с непричастным видом и кубинской сигарой в зубах шествовал Косик.

— Гражданин, у вас какой номерок? — на басах и без предисловий навалился на лектора гардеробщик, за рукав неласково взявши.

— Что?! — вскрикнул Затируха опешенно. — Помогли бы лучше нам с бандой справиться!

— Номерок от пальто у вас какой будет? — пропустил «банду» мимо ушей Николай. — Ну? Покажите!

Затируха яростно, будто фигу, номерок показал.

— Ага, так оно и есть, — процедил с мрачным укором Николай. — Пойдёмте, гражданин лектор!

— Куда? С какой стати?

— У вас пальто с нарушением сдадено, — пояснил не столько Затирухе, сколько Стаканову гардеробщик. — Вешалка порвана. Непорядок!

— Что!? — охрипшим голосом переспросил Затируха. — В нашем доме чуженравные люди — вот где непорядок! Не потерплю, чтобы в моём доме…

— Вах! И давно вы его купили? За сколько? — обнаглело полюбопытствовал Замбия в стремлении косвенно подчеркнуть, что и покупка Домжура с баром не была бы для него разорительной, неподъёмной.

— Да, давно. Очень давно! И оплатил кровью ещё в Гражданскую, — застучал кулаком в орденские колодочки Затируха.

«Пиджаки» так и прыснули. Уж больно смешно было представить, что Затируха с его сиротскими очёчками и в гимнастёрочке хоть что-то кроме пивка оплатить может. И Затируха от этих хиханек-хаханек потерял все ориентиры: сорвал очки, отчего глаза сделались невидящими, безумными:

— За что сражались!?.. Люди, где я? Тут Домжур или Дом терпимости?

— Порядок везде нужен, — проворчал Николай Первый.

А вероломный Стаканов заговорил суетливо, напутанно:

— Ну зачем так, товарищ лектор!? Некрасиво, ей-ей некрасиво. Мы же недавно стенды «навстречу съезду»… и буфетчицу поменяли, и вообще пойдёмте, наверх — там вам вешалочку пришьют.

— Вы «пришьёте!» — стал на дыбки, подхваченный членом правления и гардеробщиком Затируха. — Вы и кобыле за рубль хвост пришьёте, любой билет, вплоть до партийного, продадите. Вы, молодые хозяева страны!!

Конечные слова он уже на лестнице пропетушил, коленкой Николая взбодрённый. И хотя компания блистательно, можно сказать, из положения вышла, настроение было испорчено. Деловые люди шума не любят и к ходатайству «обыскать!» относятся неприязненно. «Пиджаки» начали от стола подниматься. Иван и Котик снялись с места последними, ведя к выходу, конвоируя Тимура и его девицу, успевшую каким-то образом уже попасть под совершенное иго Котяры.

В гардеробной Котик велел Ивану обслужить девушку Натулю, которую перекрестил в Натали, а сам чуть не силком увёл Дедулю в туалет. Пробыли они там недолго — Иван едва успел Натуле шубёнку подать — и вернулись в крайнем возбуждении. Котик был чем-то рассержен и полон злой решимости, а рыженький песенник несколько помят, истерзан, и плёлся за Котиком, твердя обиженно:

— Витёк свидетель, я ничего не трогал, только своё забрал…

— Если гад не сдаётся, его вынуждают, — туманно пообещал Котик Ивану, вне очереди выдернул из гардеробной дублёнку, оделся и, взявши друга и Натулю под локотки, коренником потащил всю упряжку на улицу. Ничего лакомого из себя девица не представляла, и Иван заподозрил, что здесь какой-то дивертисмент готовится.

Так и вышло. В конце Суворовского бульвара их настиг клокочущий, с перебитым дыханием Дедуля в пальтишке на одном рукаве.

— Натуля, ласточка, это предательство! — завопил он, едва достигнув границы слышимости. — Куда ты? Как можно меня бросать?!

И ножками наподдал, дистанцию укорачивая.

— Не отвечай и не оборачивайся! — приказал Котик «ласточке» и тоже шагу прибавил.

— Товарищи! Граждане! — взвыл на весь сквер Дедуля. — У меня невесту крадут!

— Везёт дураку, — отозвался на вопль чей-то пьяненький голос из под скамейки, мешая прохожим рыжему посочувствовать. Чужие страдания охотно принимают за шуточные, особо когда спешат по неотложным — а других в Москве не бывает — делам.

Дедуля одумался и мотивчик сменил:

— Я носил тебе ананасы в больницу, — прилюдно и тем уже неприлично заныл он голосом отринутого наследника.