Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что ты! Даже и в мыслях не было».
«Итак, — продолжала аспирантка, — я сделала глаза невинной девочки и ответила, что понятия не имею. Мне на это сказали: очень плохо! Позорно, легкомысленно и безответственно! И дали поручение: во-первых, выяснить, куда это вы исчезли. Вы лично и группа сто сорок один. Выяснить и сразу доложить. Во-вторых…»
«Ты уже доложила?» — прервал я.
«Андрей Михалыч! — Настя выпрямилась, едва не бросила вилку. — Вот это сейчас прозвучало обидно».
«Господь с тобой, — испугался я, — почему обидно? Ты не обязана мне никакой присягой, Настя, а Владимир Викторович всё-таки наш начальник».
«Ваш, но не мой! — парировала девушка. — Это не он мой научный руководитель. Я ведь от него ушла к вам, вы не забыли? Как жирный колобок… Видите, я тоже умею в русский фольклор! Во-вторых, мне было поручено присоединиться к работе вашей группы, внимательно смотреть и слушать, дать в конце дня подробный отчёт о том, что это вы делаете, звонить даже поздним вечером! А мою «пару» после обеда он отменил, потому что это задание важнее».
«Вот как? — я даже не вполне поверил. — Значит, ты должна прямо шпионить за нами в буквальном смысле слова?»
«Смотрите! — Настя показала мне на экране своего устройства личный номер телефона завкафедрой, которым он не разбрасывался просто так. — Вас это не убеждает?»
«Отчего же, вполне… А ты что?»
«А что я? Взяла под козырёк».
««Вы должны были уж держать всё это в секрете и никому не говорить», как сказал в Ставке генерал Толстой генералу Тихменёву вечером седьмого марта семнадцатого в ответ на сообщение о секретной телеграмме из Госдумы», — заметил я вполголоса.
«Не знаю ни того, ни другого! — чистосердечно призналась Настя. — И даже не стыжусь: не пытайтесь меня, пожалуйста, overwhelm with your knowledge[31]. Почему это я должна была держать это в секрете? Зачем вы меня отталкиваете?»
«Настя, не сердись, пожалуйста! — попросил я. — Похоже, я просто вляпался в какую-то интригу, и не хочу ещё и тебя в неё втягивать».
«А я в этой интриге занимаю вашу сторону!» — живо отреагировала девушка.
«Тебе бы лучше не занимать ничью… Увы, увы: мы демонстрацией всех этих дрязг подаём тебе как юному учёному дурной пример», — покаялся я.
«Бросьте, Андрей-Михалыч, мне не восемнадцать лет… Я готова вам помогать! Только не знаю, как…»
Я улыбнулся:
«Это очень мило с твоей стороны… Ну что же, доложи ему: мол, «лаборатория» переехала в библиотеку и там продолжает работать над материалом зубодробительно скучными академическими методами, так что ты еле высидела до конца».
«Я так и планировала. И мы оба знаем, что это не так: ха-ха… А чтó, я действительно могу к вам присоединиться после обеда?»
«Само собой! — радушно подтвердил я. — Твоя сестрица Элла ждёт не дождётся сойтись с тобой в открытом противостоянии. У нас очень удачная Элла, ты знаешь? Я, правда, так и не смог тебя, твоего персонажа то есть, вставить в общий план работы…»
«И к лучшему, — перебила Настя. — Меня устраивают редкие набеги. Посмотрим-посмотрим на мою старшую сестрёнку…»
«… Не смог, хотя честно пытался, — продолжал я. — Тут ещё случилось непредвиденное: так вышло, что в связи с отречением Алёши меня «короновали»…»
Настя вся осветилась изнутри и даже захлопала в ладоши. (Кажется, на нас начали оглядываться другие посетители столовой.)
«Правда?! — весело воскликнула она. — Я предчувствовала, что так будет!»
«Скажи мне, пожалуйста: это именно с твоим предчувствием связано твоё вчерашнее загадочное сообщение на английском?» — осторожно спросил я.
«Разумеется, — подтвердила Настя. — А с чем ещё оно могло быть связано?»
Правда, хоть и сказала это с уверенностью, она всё же как будто немного порозовела.
«Вы, девушки, любите говорить загадками, — дипломатично извернулся я. — Я даже думал, что оно не мне предназначалось».
«Кому же ещё? Эх, Николай Александрович, я ведь не «по-царски» одета сегодня! — притворно вздохнула Настя и с сомнением оглядела свою блузку. Была она в тот день в белой блузке с короткими рукавами и клетчатой юбке-шотландке, то есть красной в крупную зелёную клетку, достаточно длинной по современным меркам, что-то до середины голени, но по нормам столетней давности — несерьёзной, «подростковой» длины, слишком яркой и явно не во вкусе последней Государыни. — Вот и сомневаюсь, примут ли меня такую… пёструю».
«Ну ладно уж, Александра Фёдоровна, придётся нам делать хорошую мину при плохой игре и помнить, что не платье красит человека», — отозвался я в том же шутливом тоне.
«Да ладно, Андрей Михалыч: неужели последний царь называл свою жену по имени и отчеству?» — поддела меня Настя.
«Ну это уж нет, конечно», — согласился я.
«И зачем вы тогда пренебрегаете исторической точностью?»
«Ты ей сама первая пренебрегла… My darling Alix, isn» t it time for us to go, so as to not be late for today» s second session?[32]»
«Ой, какая прелесть! — Настя вся расцвела. — Настоящая «Россия, которую мы потеряли»! Вот так и станешь монархисткой и хрустобулочницей. Слышали такое словечко?»
«Слышал, — подтвердил я. — Но душа его отторгает».
«Ну, ещё бы… Знаете, я предлагаю нам переписываться по-английски, чтобы сохранить верность духу персонажей. Я три месяца жила в Британии, а теперь практики языка нет, и обидно».
«Что же, я не протестую», — вздохнул я, думая про себя: как много в ней ещё жизненных сил и чего-то почти детского!
«А в английском есть ещё одно достоинство», — тут же добавила Настя.
«Какое?» — поинтересовался я.
«В нём нет разделения на «ты» и «вы», — пояснила девушка. — Разве это не прекрасно?»
[12]
— По пути в библиотеку, — говорил Могилёв, — я написал Аде Гагариной о том, что моя аспирантка сегодня присоединяется к работе группы, поэтому нас уже ждали.
«Царица-матушка сегодня прекрасно выглядит, — заметил Борис Герш, когда мы с Настей вошли в аудиторию. — Правда, несколько легкомысленно».
«Государыня, видимо, приветствовала сэра Джорджа Бьюкенена, английского посла, вот и надела что-то, приятное его глазу, — это Кошт иронически прокомментировал узор её юбки. — Были бы рады, если бы её величество изредка думали и о своих несчастных соотечественниках».
«Это — Гучков? — шепнула мне Настя, и в ответ на мой кивок холодно обронила «Гучкову»: — А с вами, господин октябрист, я даже разговаривать не хочу!»
«Ну, конечно! — протянул Марк. — Вы, мадам, меня, помнится, вообще хотели повесить, а в повешенном состоянии разговаривать неудобно».
Группа была уже в сборе — мы пришли позже всех — и, как выяснилось, обсуждала предстоящий сценический эксперимент. «Царскiй тронъ» успели убрать, точней, убрали записку со спинки стула
