Поэзия мифа и проза истории - Ю. Андреев

Все эти варианты описания обратного плавания аргонавтов интересны как свидетельства постепенного расширения географического кругозора античных писателей и ученых. Мы видим, как в каждом из них появляются какие-то новые детали, иногда фантастические и нелепые вроде двух рукавов Дуная — Истра и трех рукавов Роны — Родана, в версии Аполлония, но все же свидетельствующие о напряженных поисках древних географов и освоении ими неизвестных ранее частей ойкумены. Совершенно очевидно, что все эти версии, за исключением, может быть, самой ранней из них — версии Пиндара и Гекатея Милетского, — представляют собой лишь позднейшие и явно искусственные добавления к первоначальному ядру мифа. Об этом свидетельствует явная диспропорция между первой и второй частями эпопеи хотя бы у того же Аполлония. Обратный путь аргонавтов намного богаче всевозможными приключениями, чем их плавание в Колхиду, причем по большей части эти приключения либо просто повторяют происшествия, уже описанные ранее (таков явный дублет Симплегады — Планкты), либо представляют собой вариации на темы гомеровской «Одиссеи».

Как бы мы ни оценивали соотношение сравнительно ранних и сравнительно поздних элементов в мифе о походе аргонавтов, не вызывает сомнений исключительная насыщенность его сюжета типичными «бродячими» мотивами, широко представленными в мировом фольклоре. Таков, например, драматический пролог мифического повествования — история чудесного спасения Фрикса и Геллы от грозящей им гибели. Здесь как бы причудливо сплетаются друг с другом два популярных мотива: замена человека, чаще всего юноши или девушки, обреченного стать жертвой богам, появляющимся в последний момент животным (вспомним хотя бы историю дочери Агамемнона, Ифигении или же библейский рассказ об Исааке, сыне Авраама), и спасение двух бедных сироток от преследования злой мачехи с помощью чудесного барашка или козленка нередко с золотыми рожками или золотой шерстью. Такова же и непосредственная завязка истории похода. Коварный дядя, лишивший своего племянника причитающегося ему отцовского наследства, отправляет Ясона на верную гибель в страну, из которой, как это всем известно, нет возврата, но потом, как водится, обманывается в своих ожиданиях и погибает. Сама история похода за золотым руном также сконструирована из ряда стандартных блоков, хорошо известных каждому, кто читал, например, русские народные сказки в собрании Афанасьева. Здесь и сбор дружины спутников — помощников[43] главного героя, и опасности, подстерегающие их на каждом шагу, и три заведомо невыполнимые задачи, которые герою-предводителю все же удается выполнить с помощью влюбленной в него дочери злого царя — обладателя (или, может быть, похитителя) сокровища, ради которого был предпринят поход, и бегство героев вместе с похищенным сокровищем, и их чудесное спасение от погони.

Такое изобилие типичных фольклорных мотивов, казалось бы, должно было сразу же заставить ученых отказаться от поисков исторической основы сказания о плавании аргонавтов в Колхиду. Тем не менее попытки найти такую основу предпринимались неоднократно.

Современных исследователей подталкивает на этот опасный путь прежде всего мысль о том, что основные события прославленного похода происходят не где-то в сказочном «тридевятом царстве», а в местах хотя и сильно удаленных от берегов Греции, но все же в большинстве своем хорошо известных античным мореплавателям, в географической реальности которых нет никаких оснований сомневаться также и в наше время. Несмотря на некоторые географические курьезы, встречающиеся у Аполлония Родосского и других греческих поэтов и прозаиков, повествующих о главных перипетиях похода, в основной своей части описываемые ими чудесные происшествия более или менее точно размещены на карте древней ойкумены и, что особенно важно, у большинства из них точно определена главная цель похода — местность на восточном побережье Черного моря, именовавшаяся в древности Колхидой. Здесь не приходится, как в «Одиссее», гадать, где, в каком месте находилась, скажем, пещера Полифема или гавань лестригонов. Между тем в наше время, так же как и в древности, довольно широко распространено заблуждение, состоящее в том, что от географической точности один только шаг до точности исторической. Правда, если бы дело действительно обстояло таким образом, мы должны были бы признать подлинными историческими фактами, например, большую часть подвигов Геракла, тесно связанных с различными пунктами на карте Греции, реальность которых не вызывает никаких сомнений. Об историческом правдоподобии Троянской войны, тоже довольно точно локализованной древними в северо-западной части Малой Азии, приключений Тесея и Дедала на Крите уже говорилось выше.

Тем не менее еще и сейчас найдется немало людей как среди специалистов-историков, так и среди непрофессионалов, интересующихся загадками далекого прошлого, которые твердо убеждены. в том, что толчком к созданию мифа о плавании аргонавтов послужили действительно происходившие во II тысячелетии до н. э. события, важнейшими из которых могут считаться проникновение греческих (микенских) мореплавателей в воды Черного моря и открытие ими Колхиды. Исключительное богатство страны золотом, подтвержденное многочисленными находками на территории западной Грузии изделий из этого металла, нашло свое символическое воплощение в предании о чудесном золотом руне, ради которого Ясон и его спутники предприняли свое далекое и опасное путешествие через весь Понт Евксинский. По вполне понятным причинам эта идея всегда вызывала особый энтузиазм у грузинских ученых, да и не только ученых, если судить хотя бы по распространенности в пределах этой закавказской республики таких имен, как Ясон и Медея.

Однако подлинным триумфом для всех тех, кто верил в историческую реальность похода аргонавтов как в самой Грузии, так и за ее пределами, стали события, разыгравшиеся летом 1984 года, когда в устье реки Риони, или древнего Фасиса, снова вошел корабль, носивший гордое имя «Арго» и приплывший сюда прямо из Греции, из того же самого Иолка (совр. Воло), откуда отправился в путь настоящий «Арго». На этот раз на борту корабля, построенного в точном соответствии с самыми древними из всех известных в настоящее время описаний греческих кораблей в искусстве и литературе, находился интернациональный экипаж, состоявший из энтузиастов и просто любителей приключений, собранных отовсюду его капитаном англичанином Тимом Северином. Цель Северина, когда он задумал это путешествие и с большой настойчивостью и энергией добивался реализации своего плана, в сущности, не отличалась от тех целей, которые ставил перед собой знаменитый норвежский исследователь Тур Хейердал, совершая прославленные плавания на плоту «Кон-Тики» через Тихий океан и на тростниковом судне «Ра» через Атлантику. Как об этом неоднократно сообщалось в печати и по радио, английский мореплаватель Северин хотел во что бы то ни стало доказать самому себе и всему миру принципиальную возможность достижения греками Колхиды еще во II тысячелетии до н. э., или в эпоху бронзы.

В этой широко разрекламированной затее с самого начала была заключена одна хорошо различимая для каждого непредубежденного наблюдателя несообразность. Северину и его единомышленникам, право же, не стоило утруждать себя и строить корабль, якобы воспроизводящий во всех деталях суда микенской эпохи (как они были устроены на самом еле, мы представляем себе весьма приблизительно ввиду отсутствия надежных источников) и затем идти на веслах от порта Воло до Поти. Если бы вся проблема сводилась только к чисто техническим трудностям, то решить ее было бы весьма просто. Мы не располагаем никакими данными, с помощью которых можно было бы доказать, что греческое кораблестроение I тысячелетия до н. э. существенно отличалось от кораблестроения крито-микенской эпохи. Судя по всему, и принципы оснастки судов, и правила кораблевождения за это время изменились очень мало. Поэтому мы вправе предположить, что если греки сумели проникнуть в Черное море примерно в VIII–VII веках до н. э., когда началась колонизация побережий этого замкнутого водного бассейна, то как будто ничто не мешало им сделать то же самое на несколько столетий раньше, допустим в XV или XIV веке до н. э.

Но в том-то и дело, что проблема, стоявшая перед Северином, никак не может быть сведена к решению чисто технических вопросов — как построить корабль, дублирующий корабли бронзового века, и проплыть на нем из Эгейского моря в Черное. В конце концов, при более или менее благоприятных погодных условиях совершить такое плавание можно было на чем угодно. Ведь пустился же в гораздо более опасный путь через океан отважный доктор Аллен Бомбар на утлой резиновой лодке в полном одиночестве и даже без запаса продовольствия. Если расценивать путешествия Северина, а до него Хейердала и некоторых других смельчаков, добровольно поставивших себя в те же условия, в которых находились древние мореплаватели, как своеобразные научные эксперименты, то, как это ни прискорбно, но придется признать, что они были поставлены, как выражаются в таких случаях физики, не вполне корректно. Дело в том, что не был учтен чрезвычайно важный психологический фактор, а именно отсутствие ясного представления о местоположении конечной цели путешествия и ведущем к ней пути и вытекающее отсюда чувство страха, сознание своей беспомощности перед грозными силами природы, которые всегда действовали в истории древнего и средневекового мореплавания как сдерживающее начало, тормозившее освоение человеком отдаленных уголков нашей планеты. Экипажи Хейердала и Северина по крайней мере точно знали, что их может ожидать в пути, даже если они и не пользовались современными навигационными приборами. Они знали также, что за их продвижением следит весь мир, и в случае катастрофы могли рассчитывать на помощь какого-нибудь случайно оказавшегося на их пути судна или самолета. Им не приходилось опасаться встречи ни с движущимися скалами, ни со сказочными чудищами и великанами, которыми воображение древних людей населяло морские пути, ведущие на восток или на запад, пока они не были надежно освоены многими поколениями мореплавателей.