Экстремист - Сергей Валяев

Что же делать? Все ниточки обрываются или являются неверными. Бродить по лабиринту вслепую? Это могут себе позволить лишь нетребовательные герои бульварного чтива. Где ты, единственная и верная ниточка? Чувствую, рядом. Кажется, протянешь руку и цапнешь. Ан нет! Не даруется, как непорочная проститутка с Тверской. Без предоплаты её скромных секс-услуг.

… Наш джип кружил по городу. Казалось, мы снова находимся в параллельном мире, где смешиваются мерзости и нечистоты планеты всей, а совсем близко живет иной Мiръ — тихий и покойный, как виноградный, прогретый солнцем палисадник у дома. Пыльные, брюхатые от природной энергии гроздья спадают в руки. Но ты давно объелся чернильной изабеллы и без затей прячешься от жаркого дня в прохладном малахитовом пространстве.

Где бы сейчас найти такой палисадничек, чтобы схорониться от свинцового дождика и ураганных смерчей? А?

И только размечтался об этом — новый телефонный сигнал. Если это капитан Коваль с очередным удавленником, сам удавлюсь. На ремнях портупеи.

К моему счастью, это оказалась Ника. Услышав мелодию её голоса, Никитин побелел, точно иерей, застуканный с пригожей прихожанкой. Под алтарем. Где они молились в позе № 127. Если по Камасутре.

Промямлив в трубку, иерей, тьфу ты, мой друг, передал её мне. Зачем?

— Саша, я хочу встретиться. С вами, — заявила девушка со всей официальностью.

— А что такое, детка? — удивился я. Кажется, мы оставили отпечатки пальцев на испанском гранде?

— Поговорить. Конфиденциально.

— А по телефончику?

— Нет, при личной встречи.

— Когда?

— Чем раньше, тем лучше.

Боже! Еще одна проблема. Зря освободили нашего заморского гостя из багажника. Не созрел он под нашим азиатским солнцем, как виноград изабелла. Сердобольные мы, вот в чем причина.

Делать нечего — надо исправлять ошибки, свои и чужие.

Договорившись о встрече с ветреной топ-моделью, я попросил водителя притормозить у перекрестка. Тот занервничал: что такое, мне помочь?

— А что? — заинтересовался Резо. — Нас приглашают на высокую моду?

— Вас приглашают в Ливадию, — огрызнулся я. — Мешки. Вот и летите туда с песней.

— Какой?

— Про узелки, — выпрыгнул из авто. — Катитесь-катитесь, обещаю без вас не наступать на врага по всему фронту.

— Ой, гляди, Санчо, — и помчались из бетонных джунглей, пригрозив, правда, что возвращение их будет скорым.

Я прогулялся по улицам и переулочкам, загазованным, как печи крематория, и оказался в скверике. Близ Старого нового цирка, откуда доносился хриплый напев, призывающий посетить шапито.

А зачем идти в цирк? Смертельные номера у нас на каждом шагу. Вон прохожие прыгают под колеса транспорта. Такое бесстрашие встречается лишь на наших дорогах. Все мы — фаталисты. В той или иной мере. Верим в своего ангела-хранителя. Иногда, правда, он не успевает подставить свое ватное крылышко желающим, например, полетать с окон многоэтажного жилища — и все: пиздец земному, приятному, телесному существованию.

Вместо самодовольного и говорливого мешка с дерьмом мы имеем кроваво-костное месиво на асфальте, которое нельзя использовать даже в фарш для котлеток по-киевски. Для гостей столицы, убывающим в родные края. Как говорится, приятного аппетита, спасибо за покупку, ласкаво просiмо, шановэ громадяне!

Мои мечты о вкусной и здоровой пищи были прерваны девичьими взвизгами, скрипом тормозов и матом-перематом водителей. Что такое? А это две ломкие пиптюшки мечтали закончить свой путь коллективным суицидом, да им не повезло — попали на аса-экстра-класса. И добросердечного матерщиника. Я тоже узнал для себя много нового. О представительницах слабого пола и умственных их способностях, находящихся чуть ниже пупка.

Какое же было мое удивление, когда эти две суицидные ломаки направились ко мне, беззаботно сидящему на лавочке.

Батюшки-святы! Ника! И её подружка. С бритым черепом. Таким бритым, что бильярдный шар, уверяю, был щедрее на волос. А прикид?.. В жаркий летний денек. Черная кожа, как у SS.

Пока я приходил в себя, девицы плюхнулись рядом и закурили. Подруга Ники решила позагорать, мать её так бритоголовую, и расстегнула курточку, вытянув на общее (мое) обозрение две титьки, размером с грецкие орешки. В сиреневых сосках коих были продеты две сережки из медицинской стали.

Усилием воли я придал своему фюзеляжу выражение красного педагога Макаренко и поинтересовался: почему мы все собрались? У цирка. Прежде чем ответить, Ника представила подругу: Исидора. Я в ответ крякнул: Александр! Что не произвело никакого впечатления. На эту лысую, как колено страуса, аферистку. Радовало лишь то, что Никитин был далече и не видел этого безобразия.

— Ника, что это все значит?

— Образ жизни, — улыбнулась. — Да, Исидора?

— Хай, — каркнула та.

Тьфу, плюнул я на молодчицу — мысленно. Черт знает что! Такое в самом кошмарном сне не могло присниться. Ек-теремок, веселые напевы!.. Что это все значит?

Ника объяснила, и я окончательно потерял лицо. Могу выразиться покрепче, как ас дорог, да нет сил. Они ушли на то, чтобы не совершить фатальной ошибки — уж очень хотелось завязать исидориные сиськи. На её же спине морским узелком.

Блядь! Ничего не понимаю? Куда пропала милая девчушка, которую я знал когда-то? Что за нескладное превращение ясного существа в кожаную чуху? Слава Создателю, пока ещё не оголила череп, да, чувствую, термические ветры моды совсем недалеки.

Но прекратим стенания. Как говорится, каждый сходит с ума сам. Будем излагать факты. А они такие — душка Никитин достал Нику полицейскими акциями против кутюрье, жаждущим работать с перспективной топ-моделью.

Взять, к примеру, последний случай — заложил уважаемого сеньора Ферре в багажник.

— В багажник? — удивился я.

— Да!

— Ах, какой шкодник, — покачал я головой.

Ника передернула плечиками от такого щадящего определения и заявила, что она к мужчинам равнодушна, как к тварям Божьим. Да, Исидора? Хай! Тьфу!..

И Ника продолжила свою исповедь, из которой я уяснил, что девушки любят друг друга. Душой, а плотские утехи, как я понял, их не интересуют. Пока. Да, Исидора? Хай! Тьфу!..

Плюнув на свои коцы, я нервно полюбопытствовал, чем могу быть полезен? Им, миссионерам со свободного острова Лесбос.

Всего ничего: убедить Никитина — его филерство смешно и нелепо. И ему прийдется платить неустойки за срыв контрактов. А какие у вас расценки, девочки? Были названы умопомрачительные цифры: до двадцати-тридцати тысяч долларов за один показ. Правда, такие суммы зашибают королевы подиума — эти отощалые вешалки, как-то Наоми Кемпбелл, Клаудиу Шиффер, Надя Ауэрман, Карла Бруни и другие.

Ника-Исидора пока ещё не звезды мировой моды, но устремлены на парижские подмостки, и никто-ничто не сможет их остановить.

Трудный случай. Утешает лишь то, что девочки в начале коммерческого пути. По подиуму. И первая жертва — мой друг. Может ею стать. Что деньги мусор, а вот как пережить, что тебя, самца, променяли на брито-кожаное фу-фу с микроскопическими сисками. Это будет удар. Ниже пояса. В прямом смысле этих слов.

Как бы на моем месте поступили педагоги Макаренко и Ушинский? От подобного хамского наступления бритоголовой молодости. Ушли бы в монастырь — женский. Чтобы замаливать грехи вместе с монашками. В удобной лечебной позе Трендэленбурга.

Я (вместе с Никитиным и Резо) последовали бы их примеру, да боюсь, что через девять месяцев монастырские своды рухнут от воплей наших младенцев.

Делайте, что хотите, махнул я рукой, главное, чтобы Ника не брила череп. То есть предлагаю условие: Ника не превращается в легендарного красного комдива Котовского, я же беру Никитина на себя. В смысле, решаю все проблемы, возникающие у него с Высокой, понимаешь, модой.

— Хай, — на это ответили пипдюшки.

— Ага, — отсалютовал им, уходящим по аллеи в обнимку. С виляющими кожаными попками, куда бы не мешало вклинить по тротиловой шашечке. В профилактических целях.

Не знаю. Может, ты, дружочек, катастрофически постарел и не понимаешь современного мира? Например, совершенно непонятно, зачем вставлять себе в ноздри, веки, языки, пупки, соски, гениталии сережки из медицинской стали? Или туда же стержень. Или шарик.

Не понимаю. А если это есть примитивная попытка, как у папуасов, не быть как все. С кольцом в шнобеле ты скандалист, а без — никто. Никто — что может быть страшнее? Трудно без кольца в яйце, понимаю, но жить можно и без. Уверяю вас, дети мои.

По личной сотке я узнал, что Комитет трудится в нормальном режиме. Меня никто не искал. И никаких бомб не наблюдается — пока.

Эх, хор-р-рошо, потянулся на лавочке. Неужели ещё можно вот так посидеть и не спешить. Никуда. Под лучами нашего вечного термоядерного светила. А не стащить ли мне шкеры — позагораю срамным местечком. Почему бы и нет? Одним можно, а другим нельзя? Нельзя.