Песня орла - Мэрилайл Роджерс

Под проворными пальчиками Линет кровь в жилах Райса давно уже бежала жидким огнем, но он изо всех сил старался лежать неподвижно, просто отдаваясь напору ее наивных полудетских желаний. К тому же он боялся, что любое неверное его движение навсегда испугает неопытную птичку и заставит его сожалеть об этом, может быть, всю жизнь.

Ласки Линет не прекращались. Райс не двигался, и обескураженная девушка в отчаянии припала к его горлу, осмелившись сама провести влажным языком по обжигающей коже.

У Райса перехватило дыхание от этой детской неумелой ласки, пронзившей его плоть сильнее вражеской стали, и теперь настал его черед. Повернувшись на бок, он умелой рукой провел по спине девушки зажигающим молниеносным движением от затылка до самых ног и прижал к себе ее податливое тело так, что Линет показалось, будто она растворилась в его бушующей плоти.

Глаза ее застыли. Широко открытые, они являли всю силу любви, желания и удивления перед свершающимся. Со слабым вскриком обвила Линет свои руки вокруг его широких плеч, и мир для нее замкнулся в этом прекрасном, все понимающем мужском теле. Руки его снова заскользили, остановившись на этот раз на узких бедрах, понуждая их раскрыться шире, как того хотелось и ему, и неосознанно – ей. Темная волна полного слияния уносила ее все дальше, заставляя хрупкое горло издавать хриплые бессвязные звуки. Дрожащий от возбуждения Райс почти грубо опрокинул девушку на мягкий лесной мох и единым движением разорвал драгоценное кружево, отдавая своему взгляду все ее маленькое точеное тело и наслаждаясь его созерцанием до тех пор, пока великая жизненная сила не бросила его к тугой порозовевшей груди.

Линет почти потеряла сознание от неизведанного наслаждения, когда одна широкая ладонь гладила и сжимала набухшую грудь, а другая скользила вниз, к раскрытым бедрам. Ее стало трясти, и, чтобы как-то унять эту дрожь, она судорожно вонзила ногти в смуглые мускулистые плечи…

– Райс, где ты? – откуда-то долетел громкий шепот, полный раздражения и тревоги. – С тобой все в порядке?

Со звериным рыком принц отпрыгнул от девушки, всем телом чувствуя ее недоумение и проклиная себя за слабость, которой, конечно же, не суждено будет повториться.

– Я здесь, Оувейн.

Из-за глухой стены леса, шагая беззвучно, как и подобает опытному воину, показалась тяжелая фигура бородача, мгновенно остановившаяся на краю поляны при виде открывшегося ему зрелища. Однако он лишь хмуро наморщил лоб и не проронил ни слова, предпочитая, чтобы принц сам объяснил ему все, что считает нужным.

– Линет пробралась сюда, чтобы предупредить нас о новой шутке, которая должна обрушиться на мою многострадальную голову. – Сухая усмешка все же не могла скрыть в хриплом голосе следы недавней страсти.

– Она? Сейчас? – Оувейн с любопытством уставился на девушку, распростертую за спиной друга, и многозначительно наклонил голову. – А как ты сюда попала?

Но не успела Линет, лихорадочно запахивающая на голом теле разорванное платье, ничего ответить, как Райс недовольно сказал:

– Она прискакала верхом на отцовском дестриере.[6]

Синие глаза недоверчиво сверкнули.

– На отцовском дестриере? – протянул Оувейн, смотря на Линет уже совсем иначе. – Неужели?

Линет молча кивнула, и каштановые волосы, падая на узкие плечи, заблестели в лунном свете подобно искрящемуся водопаду.

В ответ бородач, пораженный как смелостью девушки, так и неожиданно открывшимся ему очарованием, сказал совершенно о другом:

– Но я никак не мог подумать, миледи, что тебе известна дорога в эти богом забытые места, в места, где именно и хотят захлопнуть ловушку.

Теперь изумиться по-настоящему пришла очередь Линет:

– Так здесь и произойдет битва?! В душе Оувейна внезапно зародились недобрые подозрения.

– Так ты примчалась сюда на отцовском коне предупредить врага – и не имела ни малейшего представления о том, что здесь поставлен капкан?

В коня бородач еще как-то поверил, может быть, потому, что ему сказал об этом сам принц, но место… место!

– Выехать на наши позиции можно было только чудом. – В голосе Оувейна уже явно зазвучало подозрение, делавшее его слова острыми как клинок.

– Мне кажется, что Гром, ну отцовский конь, просто знал сюда дорогу, поскольку, неуправляемый, нес меня куда хотел. – Линет, покраснев, посмотрела на недоверчивого уэльсца, вынудившего ее к такому постыдному признанию.

Однако это не убедило его и лишь усугубило неприятные сомнения в честности намерений этой норманнки. А может быть, ею руководила идея отомстить за свой недавний плен? А может, она послана отцом как шпионка, чтобы разведать их укрепления? Впрочем, менять что-либо все равно уже было поздно, каковы бы ни были тайные замыслы этой девицы.

– Райс, восток светлеет, и час сражения близок. Я боялся, что ты попался в лапы одного из графских наемников, хотя они мирно проводят эту ночь на развалинах дома Грании и даже не подозревают о нашем присутствии.

Линет, услышав о том, что отец, несмотря на все клятвы, не выполнил свою часть договора и даже не начал выводить войска, была горестно поражена. Вот оно, объяснение тому, как собирался он ввести в бой перепившихся элем солдат – ведь его главные силы так и не покидали своих позиций.

Погруженная в тяжкие раздумья о бесчестье отца, девушка и не заметила, как, приведя себя в порядок, Райс поднялся и теперь протягивал ей руку. Не раздумывая, вложила она свою маленькую ладонь в его твердую и широкую, поднялась на ноги и прижалась к человеку, который отныне стал для нее единственной опорой.

Обняв маленькую норманнку и уже не стесняясь старинного друга, Райс сказал, глядя прямо в синие недоверчивые глаза:

– Время пришло, и мы должны быть готовы. Поднимай людей и проследи, чтобы они заняли отведенные им позиции, а я тем временем найду какое-нибудь укрытие, где наша гостья сможет дождаться конца битвы.

Глава 9

Предрассветное небо отливало хмурым свинцом и не сулило ничего доброго, но сюрприз, ожидавший графа Годфри, вышедшего во двор замка, мгновенно выветрил из его головы подобные сентиментальные глупости.

Оседланный Гром с болтающимися поводьями стоял у опущенного подъемного моста, тяжело поводя взмыленными боками, как после дикой скачки. Густые пепельные брови норманна сдвинулись в одну ломаную линию, и он решительно шагнул к лошади, оставив на лестнице, ведущей на грязный утоптанный двор, старшего сына и сакского лорда. Беспокойство мешалось в нем с гневом на человека, осмелившегося взять его дестриера и загнать благородное животное, которое граф ценил куда выше, чем многих людей в его домене.[7]