Возвращение на Арвиндж - Александр Гергель

В остальное время Коля вел обычный образ жизни солдата-первогодка, колпака. Он вместе со своим призывом убирался в кубрике, мыл полы, искал дрова для печки, помогал дневальным накрывать на столы, таскать термосы с едой с кухни в средний кубрик, где была импровизированная столовая Первой роты. По вечерам, как и все колпаки, он принимал участие в готовке ужина для избранных – чистил картошку, которая предназначалась не ему, или заменявшей скалку твердой картонной трубкой 50-миллиметровой сигнальной ракеты раскатывал крутое, неподатливое тесто и прокручивал в мясорубке говяжью тушенку с луком, предназначенные для пельменей. Есть пельмени также не входило в его обязанности по статусу. Тумаков от старослужащих за нерасторопность или непонятливость он получал несколько меньше своих товарищей. Во-первых, был Коля по жизни расторопным и понятливым. Во-вторых, с самого начала он поставил себя правильно, не давал над собой изгаляться. Естественно, получил несколько раз серьезных кундей. Но после того, как, отлежавшись несколько дней, не «сдал» своих обидчиков, был признан правильным солдатом и особым издевательствам не подвергался.

Так прошла зима, наступила весна, принеся с собой Приказ Министра Обороны о демобилизации. В начале мая стали прибывать специалисты из учебок – замена механикам-водителям и наводчикам-операторам бээмпэшек. Счастливые дембеля, не сильно интересуясь, кто будет управляться с техникой дальше, поспешили смотаться в Союз. Бывшие черпаки, стали дедами, а наш призыв приобрел долгожданный статус черпаков уже не по Приказу, а по факту, в связи с приходом молодого пополнения. Среди новоиспеченных дедов, которых было во взводе всего трое, механик был только один, да и то плохонький. «Власть» над техникой попадала в руки нашего призыва. Мы с удовольствием проводили дембелей и приняли на себя долгожданные машины. К середине лета мне стало невмоготу ездить оператором с нашим дедом-механиком, и я отпросился у ротного на Колину 111-ю. Выезжая на боевые на нашей машине, мы с Колей быстро подружились. Боевые выходы следовали тем летом один за другим буквально через день и примерно пополам – с «броней» и без нее. Если шли пешком, то операторов, как правило, «заряжали» вместе с пехотой, а вот механиков, особенно толковых, всегда оставляли в Крепости, в дежурной группе. Коля каждый раз просил меня не лезть в пехоту, остаться с ним дежурным экипажем, но я увиливал и старался уйти. Зато уж при выходе брони радости его не было предела. Узнав о предстоящей «войне», Коля прибегал из парка и в радостном возбуждении орал:

– Кидай усе! Зараз иди, собирайся! Утром едимо!

– Да че там собирать, Коля? У меня все готово: рот закрыл да пошел, – отвечал я ему.

– Нет! Пушку проверь, мобут, клин-затвор смазать треба! – не унимался мой шеф.

– Не гоношись. Смазан затвор, и ствол вычищен, – успокаивал я его.

– Снаряды получи! – не отставал неугомонный механик.

– Конвейер полон, Коля. Куда ж еще?

– Тебе много снарядов треба, ты ж мазила. В левый десант наложь! Как тогда, на Вуларе, – настаивал он.

Коле очень понравилось, как перед выходом в сторону Файзабада, когда пытались пробить колонну из полка, зампотех батальона приказал загрузить в бээмпэшки дополнительный боекомплект. Мы с Колей целый час таскали снаряды со склада и закидывали в левый десант машины. Натащили штук двести сверх сорока, помещающихся в конвейере, так что десант был завален ими, как дровами, почти вровень со скамейками пехоты. Колонну тогда так и не пробили, увязнув возле кишлака Вулар. Выкурить из него духов было сложно, а пройти мимо, оставив их в тылу, – невозможно. Долбались полдня. Пехота несколько раз пыталась подняться на штурм, но сразу ложилась под сильным огнем. Расставив машины полукругом с равнинной стороны кишлака, мы рвали его прямой наводкой, так что во все стороны летели ошметки. Коля, мучаясь вынужденным бездельем в неподвижной машине, принимался искать для меня цели в кишлаке. Вместо того чтобы спокойно сидеть и глядеть через триплекс, он, несмотря на шлепающие по броне пули, высовывался из своего люка и рассматривал кишлак.

– Ось! – орал он по внутренней связи. – Он она, гада. Бачишь? За тим дувалом! Дай по ём!

Разобраться в путанице трассеров, если сам не следишь за своим в панораму, бывает довольно сложно, поэтому Коля не был уверен, что я стреляю именно туда, куда он просит. Да и я не всегда понимал, по какому дувалу нужно давать; своих забот хватало, целей было хоть отбавляй. Тогда по тоннелю, связывающему отсек механика-водителя с командирским отсеком и выходящему в операторскую, он пробрался в башню и попытался втиснуть голову между мной и панорамой, чтобы уточнить цель. В конце концов, чтобы отделаться от этого назойливого корректировщика и доказать ему, что я попадаю именно туда, куда он просит, если правильно понимаю его целеуказание, я наметил абрикосовое дерево на краю кишлака, и, предупредив Колю, чтобы смотрел на дерево внимательно, влупил снаряд в нижнюю часть ствола. Фокус это нехитрый (прицел позволяет попасть в такую цель довольно легко), но весьма эффектный. Малиновый трассер бодренько ушел к кишлаку и врезался в ствол. Дерево выдержало взрыв, но от сильного сотрясения листья с него слетели мгновенно и полностью, так что дерево вмиг стало голым, как зимой.

– Ну ты мазила! – с восхищением пропел по внутренней связи Коля, снова появляясь из-за командирского сиденья.

– Чё ж мазила-то? Попал ведь! – с притворным удивлением спросил я его.

– Так попал! – обрадовано закивал он. – Уж так попал! Прямо мазила!

Только вечером, когда мы вернулись в Крепость, Коля объяснил, что в их селе один раз гостил у знакомых художник, бродил по округе со своим «художеским струментом» (как он выразился), мулевал хаты да поля «дуже гарно», да и заполучил восхищенную кличку селян «Мазила». Оказалось, мне он это погоняло прилепил в припадке благодарного восхищения за попадание в несчастный абрикос.

В ответ я объявил, что за его сноровистое управление нашей машиной и мое через это спокойствие на броне буду называть его «Шефом». Коля немного огорчился, потому что из фильмов уяснил себе, что так называют таксистов. Тогда, чтобы исправить возникшую неловкость, я объяснил ему, что имел в виду другого шефа. В английском языке это слово звучит как «чиф» и обозначает вождя. Коля посмотрел на меня с уважением, попросил не рассказывать перевод другим пацанам; и вообще мы решили оставить эти кликухи для общения по внутренней связи, когда вместе идем на броне.

Техник роты, прапорщик, очень уважал Колю. Иногда в машинном парке можно было видеть действо, напоминавшее консилиум. Прапорщик и солдат стояли возле очередной бээмпэшки с поднятым ребристым листом – крышкой моторного отсека, и оживленно спорили. Прапорщик, степенный взрослый мужик (тогда, для нас) лет двадцати семи и Коля – молодой, девятнадцатилетний парень, с круглой, стриженной ежиком головой, были в этот момент на равных. Прапорщик монотонно и спокойно доказывал что-то механику, а Коля, обычно спокойный и терпеливый, взмахивал руками, отступал на пару шагов назад, как громом сраженный, запрокидывал голову с закатившимися глазами, а потом в изнеможении ронял ее на грудь, отчаявшись преодолеть несусветную человеческую тупость оппонента. При этом в воздухе вокруг них крутились пересыпанные матюгами плунжерные насосы, форсунки, эжекторы, зубчатки, ведущие шестерни, валы и топливопроводы.