Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Вера Камша

Робер только сейчас вспомнил про родовой особняк и словно увидел, как по затоптанным солдатскими башмаками лестницам мимо старого гербового щита лезут в верхние комнаты мародеры. Они мало что найдут, но дело не в фамильных портретах, без которых никто не сдохнет, просто у тебя здесь был дом. Пусть и превращенный в казарму, но входили туда лишь тс, кого ты пускал, а теперь особняк Эпинэ, как и десятки других, достанется сволочи, с которой ты не совладал. Тех же барсинцев можно было загодя вывести за город и перебить…

— Монсеньор, вот они.

Четыре звезды — четыре стянувшихся к одному месту факела: его преосвященство так и не расстался с Карвалем. Робер предпочел бы переговорить с кардиналом наедине, но отсылать вновь обретенного Никола было свинством, а пережидать — невмоготу. Пришлось делано засмеяться:

— Ваше высокопреосвященство, уж не обращаете ли вы моего генерала?

— Представьте себе, да. — Левий был сама серьезность, но в глазах плясала смешинка. — Барон Карваль изъявил желание перейти в изначальный эсператизм, и я только что принял его исповедь.

— В изначальный? — пробормотал Робер. — Как тварь?

— Согласен, оборот неудачен. Возвращение к святому Адриану требует иного обозначения. Моего Габетто вы уже повидали?

— Да. Где они могут быть, графиня Савиньяк и…

— Баронесса? — подсказал Левий. — У них надежный хранитель, он выведет из любого Заката.

— Кто?

— Давайте отложим этот разговор. Вы уже потрясены встречей с доблестным казароном. С вас хватит. К тому же святой Адриан не советовал сверх необходимого говорить о том, что для нас важно. Неизвестно, кто может нас услышать и как он поймет сказанное. Хотите шадди?

— Что? — не поверил собственным ушам Робер.

— Шадди, правда, пить его придется остывшим. Это не столь приятно, но морисский орех бодрит в любом виде, а дар вашего аптекаря им же и допит.

— Похоже, мне и в самом деле не помешает.

Холодный шадди казался странным, но отнюдь не мерзким. Иноходец с некоторым сожалением вернул флягу хозяину, и тут в конце улицы заслышался выбивающийся из общего обозного гула конский цокот. Робер переглянулся с Карвалем и принялся торопливо перезаряжать пистолеты.

Тревогу подняли те, кого отправили проследить за остатками банды Горшка.

— Дювье, — коротко объяснил Карваль кардиналу; Робер узнал и всадника, и коня всяко не позже самого Никола.

Дювье осадил Мэтра Жанно в шаге от начальства, и Эпинэ припомнились зимний утренний холод и дорога, пока еще только дорога, в Дору. Теперь тоже стало зябко. Сержант перевел взгляд с командиров на кардинала и обратно, он явно предпочел бы обойтись без церковника. Робер забил пулю во второй ствол, он еще ничего не знал, но ему показалось — он знает все.

— Докладывай, — велел Никола, — что наши налетчики?

— Здесь они, — с какой-то тоской доложил южанин. — Через три улицы, у Праведного Симона… Толпа, побольше той, что у парка собралась. Местные, похоже, а заводят их мародеры с лигистами.

— Чем именно заводят? — Робер убрал пистолеты, только надолго ли? — Вожаки есть?

— Так издалека не разобрать. Орут что-то про грабежи и про, уж простите, ваше высокопреосвященство, ереси. Ну и сбежавшие разбойнички дровишек подкидывают. Дескать, казну Проэмперадор увозит, а людишки так, для блезиру.

— Но пока они не двинулись?

— Стояли, как я отъезжал. Разъезд там остался, если что, доложат…

— Не хочу вмешиваться не в свое дело, — рука кардинала коснулась орденского знака, — но заставить людей идти быстрее мы не сможем?

— Попробуем, — решил за «Монсеньора» Никола, — может, и выйдет что. Тут главное, когда эта сволочь куража наберется.

В том, что наберется, не сомневался никто.

Мимо с натужным скрипом поползла допотопная колымага, за ней задирали головы рысаки Фукиано. Эти обогнали бы любую толпу, но дорогу загораживал влекомый одрами рыдван.

— Пока наша ярмарка протиснется через ворота, пройдет уйма времени, — не стал врать ни себе, ни соратникам Робер. — Не успеть…

— Что ж, Монсеньор, — Карваль свел брови и по-бычьи наклонил голову, — придется выставлять заслон и драться.

— В то, что толпу остановит пара хороших залпов, вы уже не верите? — Кардинал продолжал терзать голубя.

— Нет, ваше высокопреосвященство! — Робер с трудом оторвал взгляд от эмалевой птички. В свете факелов символ милосердия стал рыжим, как Дракко. Полумориска ночь превратила в вороного с загаром. — Не хочу вас обманывать…

— Темно, — добавил маленький генерал, — и дома кругом. Подберутся ведь, мерзавцы! Но пришпорить народ надо. Чем быстрее пойдут, тем меньше нам… держать.

— Правильно. Вы, Никола, займитесь головой, а я проведаю алатов. Ваше высокопреосвященство, вы останетесь здесь… И знаете что, пересядьте-ка на Сону, она лучше выезжена. Жильбер, пусть приведут. И быстро!

— Эпинэ…

— Это приказ Проэмперадора. Вы пересядете на Сону и останетесь в середине колонны впредь до новых распоряжений.

Ответа Иноходец решил не дожидаться. Он будет приказывать, хоть бы и кардиналу. Так нужно, а теперь кентером вдоль свитой из беды и надежды людской змеи. Назад, к Амбарной, и дальше по Благодатной, в сторону Святой Августы, в сторону парка, где, забыв о людях, поет вода и распускают белые венчики лилии. Даже странно, что они где-то есть.

— А-а-а…

Плачет взахлеб ребенок. Совсем рядом! Девочка лет пяти на открытой повозке, толстенькая, измученная. Не та.

— Что с ней? — Зачем он подъехал? Неужели чтоб убедиться?

— Потерялась, — с неуместной улыбкой отвечает бравый старец. — Во время драки потерялась. Рвется к матери, а где та мать? Не пускаю.

— Не пускайте…

— Плохи наши дела, Монсеньор? Вы не бойтесь, не заору. Я в «Вороных» двадцать лет оттрубил. Навидался…

— Дела не ахти. — Робер попытался погладить девочку по голове, та отшатнулась, прижалась к старику, но рыдать перестала. — Но выберемся. Обещаю. Только нужно спешить.

— Ясное дело.

Ответить помешал выскочивший из-за поворота алат. Витязь пролетел бы мимо, не пошли Эпинэ Дракко наперерез.

— Ищешь меня? — Алатские слова порскнули из памяти, будто фазаний выводок из-под ног.

— Точно, гици! Гици Балинт послал сказать. Следом за нами по Благодатной валит толпа. Двое наших поскакали навстречу, их обстреляли… Хорошо обстреляли, не как горожане.

— Я понял. — Этого еще не хватало! Как бы задержка из-за Горшка не стала роковой. — Передай гици, пусть следит… или нет, я сам гляну.

Алат кивнул, но далеко они не уехали, нагнал Жильбер.

— Монсеньор, толпа двинулась! Не к той площади, где дрались, а по Колодезной.

— …!!! — Эпинэ выругался. Неожиданно даже для себя. Грязно, зло, неистово — так бранились сдиравшие с него сапоги дезертиры. Жильбер вытаращил глаза, и Робер, в сотый раз разворачивая Дракко, буркнул:

— Выходит, западня у самых ворот… Две стаи, и мы между!

— Две? — переспросил на талиг алат.

— Лэйе Астрапэ, да! А переходы к Воротной в одном месте не перекроешь. Чтобы остановить эту сволочь, придется разделиться.

Глава 8. ТАЛИГ. ОЛЛАРИЯ

400 год К. С. 8-й день Летних Молний

Кардинал не спорил, алат тоже, и это не было ни трусостью, ни уступкой, да и с чего бы церковнику с дипломатом при их эскортах уступать талигойцу? Нет, Левий с Карой признали решение Проэмперадора Олларии единственно верным, вот и не стали терять времени на разговоры. Серые гвардейцы сменили южан во главе колонны, витязи частью ускакали вперед, к Воротной площади, частью шли почти вплотную к последним повозкам. Понукаемая военными колонна изо всех своих жалких силенок спешила к воротам Лилий и, разумеется, не успевала.

— На площади защищать людей проще, чем на улице, когда они вытянутся длинной колонной. — Новый командир церковников — человек опытный, так что Левию можно ничего не объяснять, но они все еще едут рядом, не молчать же! — Ваш капитан сразу пошлет стрелков на стены прикрыть уходящих. Разумеется, охранявшая ворота стража отправится с вами.

— Их сменит Габетто, — отрезал кардинал. — Он вас дождется.

— Ваше высокопреосвященство, лучше… Пусть Габетто ждет нас столько, сколько это будет возможно.

— Мэтр Инголс сказал бы, что данная формулировка ему не нравится. Вас благословить?

— Не знаю… Нет, пожалуй, нет. Ваше высокопреосвященство, я не собираюсь умирать, я просто делаю свое дело…

— Благословляют не только на смерть, но и на дела, — суховато уточнил Левий. — Вы не замечали, что людям, которым предстоит расстаться, не о чем говорить? Даже готовые спорить ночь напролет друзья, даже влюбленные перед лицом разлуки либо замолкают, либо выжимают из себя бодрые глупости. Оставьте вашу вежливость на потом. Нам будет что обсудить, уверяю вас.