Курский перевал - Илья Маркин

Ездовые, плюнув на проторенные дороги, где властвовала техника, поворачивали своих коней в стороны и ломились напрямую через поля, балки, холмы и увалы. Так появился тот словно заколдованный лабиринт бесчисленных дорог, во всех направлениях исхлеставших всю территорию Курского выступа. Над этим лабиринтом, так и не сумев разгадать его, всю весну и лето ломали головы лучшие немецкие разведчики. Что творилось там, где сорока-пятидесятилетние советские ездовые, эти степенные, внешне неторопливые и всегда удивительно разношерстно одетые солдаты, прекрасно ориентировались, даже в пыли и кромешной тьме безошибочно отыскивая свои части и подразделения.

8 июня Государственный Комитет Обороны, выполняя просьбу командования Воронежского фронта, принял решение о строительстве железнодорожной ветки Старый Оскол — Ржава. Для сооружения новой трассы было отведено два месяца. 15 июня почти двадцать тысяч трудящихся Курской области вышли на строительство. Одновременно по всей линии протяженностью в девяносто пять километров закипела работа.

Генерал Решетников после трехсуточной поездки вернулся в Обоянь рано утром. Он рассказал Бочарову, что видел в войсках, и, взглянув на его бледное, желтое от недосыпания и работы лицо, с нескрываемой теплотой сказал:

— Поезжайте-ка, Андрей Николаевич, обвейтесь ветерком, вдохните свежего воздуха, а я в штабе покорплю. Задание простое: Генштаб требует проверить, как идут работы на строительстве железной дороги. Ну, что делать, объяснять вам нечего. Садитесь в машину и — аллюр три креста!..

Всякий раз, когда генералу Решетникову приходилось наблюдать важные события или самому участвовать в них, у него возникало неодолимое желание хоть на какое-то время остаться в полнейшем одиночестве и все спокойно обдумать. Такое настроение охватило его и сейчас. Проводив Бочарова, он уединился в своей комнате с открытым оконцем.

На карте в пространстве между Орлом, и Белгородом в расположение противника врезался наш огромный стальной щит, глубиною более двух сотен километров и почти столько же в поперечнике. И вот противник замахнулся на этот щит двумя огромными молотами.

Конечно, и мы создали оборону, какой еще никогда не было. Это сплошные укрепления и заграждения, это сплошной огонь, многослойный, всех видов, и с земли и с воздуха. Но противник, конечно, будет наступать на узких участках фронта и на этих участках создаст огромное превосходство в силах. И прежде чем наступать, обрушит на эти участки всю массу своего огня. А это же десять тысяч орудий и минометов, две тысячи самолетов! На узких участках они же могут смять все живое, до крохотного муравья. И когда все будет смято огнем, ринутся в атаку больше двух тысяч танков. В наступление перейдет почти миллионная армия.

Лев Толстой писал, что исход борьбы решается стечением бесчисленного множества случайностей. Могут ли случайности, не просто случайности, а случайности роковые, определить ход событий здесь, под Курском? Да, могут, если их допустить, эти случайности. В том-то и смысл всего, что мы делали, делаем сейчас и будем делать в ходе борьбы, чтобы не допустить случайностей, чтобы все рассчитать и подготовить точно, с учетом всяческих неожиданностей и, когда развернутся события, быть готовым ответить на любой удар противника, в любом месте, в любое время.

Но все ли мы правильно рассчитали, все ли сделали, все ли подготовили? Эта тревожная мысль овладела всем существом Решетникова. Он вновь и вновь вспоминал все, что видел в войсках, просматривал свои записи, сводки управлений и отделов штаба фронта, перечитывал и изучал планы обороны армий, корпусов, дивизий. Сделано, казалось, все, что нужно, и все, что было возможно. Но, снова вспомнив, что наступать-то будет не какая-то группировка из десяти или нескольких десятков тысяч солдат, а почти миллионная армия с огромной массой техники, Решетников опять уходил в тяжелые раздумья.

Под вечер 25 июня Решетников вышел из дома и увидел Ватутина. В последние недели Ватутин и Хрущев почти все время находились в войсках, лишь ненадолго появляясь в штабе фронта, чтобы отдать новые распоряжения и проверить, как идет работа фронтового управления. Видимо, и сейчас, весь запорошенный серой пылью, Ватутин только что вернулся из длительной поездки. Он неторопливо вышел из вездехода, направился было к своему дому, но, увидев Решетникова, остановился.

— А я все по вашим следам ездил, — здороваясь, с усмешкой сказал он. — Куда ни приеду: был, говорят, генерал Решетников, все изучал, проверял, даже обнюхивал. Просто покоя от вас нет. Ну, что нового, интересного? — погасив усмешку, взял он Решетникова за локоть.

— Что у меня нового, товарищ командующий? Все новое у вас.

— Да, новое, новое, — остановясь, задумчиво проговорил Ватутин, — кругом все новое, а старое лишь одно: ожидание, когда все начнется.

Он смолк, прошел еще несколько шагов и с протяжным вздохом сказал:

— А начнется скоро, по всему чувствую, очень скоро.

— И как ваше самочувствие? — не удержался от вопроса Решетников.

— Это что, спрашиваете как представитель Генерального штаба или как бывший сослуживец сослуживца? — прищурясь, усмехнулся Ватутин.

— Как ученик учителя, — шуткой на шутку ответил Решетников.

— Не дай бог, чтобы у всех учителей такие настырные ученики были, — засмеялся Ватутин и, склонясь к Решетникову, тихо продолжал: — Игорь Антонович, только вам, как старому сослуживцу… Миллион сомнений. Голова пухнет. Знаю, что все готово, сделано, что было возможно. Но если бы я один, сам все делал. А тут же десятки тысяч людей, и каждый не просто учетная единица, а человек, стоящий на определенном месте, которое в ходе борьбы не должно быть пусто. Вот влить бы в каждого мою уверенность, что противник будет разбит, и я бы суток двое, а то и больше спал без просыпу. Только об этом в Генштаб ни-ни!.. — шутливо погрозил он пальцем. — А то скажут: «Ишь, Ватутин рассиропился!» Это, кажется, ваш Бочаров? — показал Ватутин на выскочивший из переулка вездеход.

— Он, — ответил Решетников, — на строительство ветки ездил.

— Это очень интересно. Попросите его сюда.

Решетников махнул рукой Бочарову, но тот, видимо, не заметил, и вездеход продолжал катить по улице.

— Ах, какой невнимательный! — нетерпеливо проговорил Ватутин и сам решительно замахал рукой.

Теперь Бочаров увидел и Ватутина и Решетникова. Вездеход резко повернул и с разбегу остановился.

— Ну что, как там, на строительстве? — еще не дав выйти из машины Бочарову, торопливо спросил Ватутин.

— Удивительные дела, товарищ командующий! — взволнованно заговорил Бочаров.

— Работы идут по всей трассе? — перебил его Ватутин.

— По всей. От самого Оскола и до Ржавы, — ответил Бочаров и, вновь вспомнив все, что видел, сбился с делового тона и продолжал уже по-прежнему взволнованно и горячо: — Женщины, старики, подростки, а работают, как самые сильные мужчины. Дневная норма — три с половиной кубометра земли выбросить, а выполняют по шесть, по семь кубов. И все горят только одним: скорее, скорее сделать дорогу.

— Люди, наши люди! — напряженно слушая Бочарова, вполголоса проговорил Ватутин.

— Вчера по всей трассе митинги прокатились. Стихийные, никто не организовывал. В один голос все требуют: сократить сроки строительства и дорогу пустить на месяц раньше.

— На месяц раньше? — с удивлением и радостью переспросил Ватутин.

— Так точно! Пустить поезда не 15 августа, а 15 июля.

— Но это реально? — тревожно спросил Ватутин.

— Мы с руководством строительства все подсчитывали. Если не на месяц, то дней на двадцать можно сократить срок. С земляными работами люди справятся. Главное — материалы. Рельсы, шпалы, костыли.

— Так, так. 15 июля, — в раздумье повторил Ватутин. — 15 июля… Это же превосходно! — воскликнул он. — А с материалами мы нажмем. Бросим саперов снимать рельсы с бездействующих линий, готовить шпалы. Да, да! 15 июля!

— Товарищ командующий, — выждав, когда смолк Ватутин, продолжал Бочаров, — с питанием плоховато. Люди на десятки километров оторвались от своих домов. Питаются всухомятку, чем придется. Хорошо бы несколько кухонь походных подбросить.

— Сейчас же прикажу. Кухни, продукты, поваров своих — все бросим. Это же великое дело! Вот молодцы, вот герои! Да как же нам-то воевать спустя рукава? — разгоревшимися глазами глядя то на Бочарова, то на Решетникова, взволнованно сказал Ватутин. — Женщины, подростки, старики душу свою вкладывают… Да если мы не остановим противника, дадим ему хоть на шаг продвинуться… Это же не просто позор, а предательство, измена своему народу!

Невысокий, плотный, с взволнованным лицом, он был совсем не похож на того строгого, сурового Ватутина, каким знал его Решетников. Видимо, все, что скопилось у него в эти напряженные недели подготовки обороны, выплеснулось сейчас, заставив его говорить совсем не так, как он говорил обычно.