Флорентийские маски - Роза Планас

В одно мгновение позвоночник Федерико согнулся под тяжестью навалившихся проблем, и тело молодого человека чуть не рухнуло на стол. Он опустил голову на руки и прикрыл лицо ладонями, как маской.

– О чем вы говорите? Какая игрушка? Какой мексиканец?

– Не усложняйте ситуацию, – перебил его секретарь. Судя по всему, возникшая драматическая атмосфера начинала раздражать его. – Повторяю: бояться вам нечего, вы один из нас. Поймите же наконец, что нами движет то же самое любопытство, которое направляет и вас.

– Господа, чего вы от меня хотите? Я страшно переживаю за своего друга, а вы мне говорите про какую-то вещь, о которой никто даже не знает, существует ли она в действительности.

Это были, пожалуй, единственные искренние слова, которые Федерико произнес за время столь неожиданной и неприятной для него встречи. Видимо почувствовав, что сегодня большего от него добиться не удастся, трое добрых братьев встали и ритуальными прощальными жестами дали понять, что беседа окончена. Никто не посчитал нужным хотя бы дать совет по поводу того, как Федерико следует себя вести. Никто не ободрял его, но и не угрожал. Из этой встречи, отнявшей у него столько сил, сам Федерико вынес лишь одно: череп нужен этим людям не меньше, чем ему. Судя по всему, эта странная вещь обладала для них каким-то особым значением. Вполне возможно, что, используя череп в каких-то своих ритуалах, они могли бы добиться неких поставленных перед орденом целей, приблизиться к высшим тайным знаниям. А может быть, этот странный череп должен был помочь мудрецам ордена соединить жизнь со смертью, путь духовного развития, приводящего к власти над тонкими мирами, и путь научного познания мира, который позволяет контролировать то плоское, искаженное отражение Вселенной, которое мы привыкли считать реальным миром.

Как только Марк, фигурально выражаясь, встал на ноги, Ада Маргарет Слиммернау устроила поездку на Южное побережье Англии. Она полагала, что морской воздух и прогулки по прибрежным пляжам помогут восстановить их супружеские отношения, пострадавшие в результате внезапной болезни. Марк не стал перечить супруге. В маленьком городке над песчаным пляжем омываемым водами Ла-Манша, ему в руки случайно попала газета, пролежавшая несколько дней на столике одного из местных пабов. На первой странице Марк увидел фотографию сильно загримированного человека, лежащего в гробу, – это был отец Антонио.

Новость вызвала в еще не оправившейся после тяжелой болезни душе Марка сильный приступ волнения и жажду деятельности. Он понял, что ему необходимо срочно связаться с друзьями и предложить им всю возможную в его нынешнем состоянии помощь. Он жаждал защитить их от любой реальной или воображаемой опасности и внести тем самым свою лепту в выполнение условий тройственного пакта, который они заключили там, в гаитянской лачуге, над странным носатым черепом.

Он наскоро выпил заказанный кофе и вышел на улицу городка, где они с женой поселились по приезде из Лондона. С самого начала они остановились в снятом на неопределенный срок домике, стоявшем на окраине городка. Выглядел домик очень живописно: белые стены, темные деревянные балки и соломенная крыша. Впрочем, несмотря на нарочито простецкий деревенский вид, дом располагал внутри всеми необходимыми удобствами, предлагаемыми современной цивилизацией. При всем комфорте существования в таком жилище Марка не покидало ощущение некоторого обмана, несоответствия формы и содержания. Вернувшись домой, Марк не стал говорить Аде Маргарет о смерти знаменитого актера. Он постарался вести себя как обычно, и ему все же удалось замаскировать обуревавшие его чувства под привычной личиной безразличия. Ада ничего не заподозрила. Обычно она просыпалась рано утром и в восемь часов уже выходила из дому, чтобы сходить в магазин за продуктами. После этого она несколько часов работала в местной библиотеке.

Марк воспользовался отсутствием супруги и попытался связаться с друзьями. Первым делом он написал электронное письмо на имя Федерико Канал и, отправив его на университетский адрес. В письме он умолял ответить как можно скорее, так как боялся, что Ада вернется домой и обо всем догадается.

«Федерико. Это Марк, у меня все хорошо, за меня не волнуйся. Я приехал на юг Англии, на побережье Ла-Манша, чтобы восстановить силы после болезни. Чувствую себя уже намного лучше. Совершенно случайно я узнал, что умер отец Антонио. Сообщи мне, пожалуйста, что произошло. Говорил ли ты с Антонио? Как он там держится? Я о нем ничего не знаю. Постарайся ответить как можно скорее, я не хочу, чтобы Ада знала, что мы опять переписываемся».

Марк оставил компьютер включенным, очень рассчитывая на скорый ответ. Сам он сел за столик у камина и продолжил читать книгу, которую привез из Лондона: это был старинный том с ученым трактатом, посвященным истории театра. Марк купил его в букинистическом магазине, покоренный тем, что в главе, посвященной итальянскому театру, не только разбирались все основные классические пьесы, но и указывались имена наиболее известных актеров с XIX века до наших дней. Не менее интересными были и иллюстрации. Больше всего внимание Марка привлекла гравюра Ф. Бертелли под названием «Maschere da ebrei».[25] Она изображала нескольких музыкантов, выступающих на карнавале в Венеции в 1642 году. Лица исполнителей были закрыты масками, а сами они в качестве карнавальных костюмов выбрали традиционные еврейские наряды.

Оригинал гравюры хранился в библиотеке Британского музея, где Марк его когда-то видел. На переднем плане были изображены два главных персонажа в огромных шляпах; они пытались прочитать нотные партитуры. В масках, скрывавших их лица, были проделаны довольно большие отверстия на уровне рта, отчего казалось, что человек, надевший такое карнавальное украшение, сразу же должен запеть. Впрочем, не рты были самыми выразительными и запоминающимися деталями лиц: куда больше их выделяли носы – большие, широкие и крючковатые. Они нарушали композиционное равновесие всей картины, придавая ей ироничный и даже бурлескный характер.

Длинные изогнутые носы музыкантов опускались на страницы с нотами, как какие-то странные птицы. Судя по всему, этими носами они и переворачивали страницы партитуры, когда их руки были заняты музыкальными инструментами. При этом, глядя на гравюру, нужно было помнить, что эти носы не настоящие, а сделаны из папье-маше или какого-нибудь другого легкого материала. В противном случае чудовищного размера отростки перевесили бы головы обоих музыкантов и заставили их согнуть шеи под тяжестью такого груза. Эта гравюра была, пожалуй, одним из самых любопытных произведений изобразительного искусства, которые Марк видел за свою жизнь. Присмотревшись к ним повнимательнее, он, сам не зная почему, стал размышлять об иррациональном процессе увеличения линейных размеров носового отростка Пиноккио. «Il carnevale italiano»[26] – прочитал он на следующей странице. Небольшой параграф ученого трактата был посвящен карнавалу как празднику одиночества бренной плоти, из которой душа уходит в бесконечность через любую едва заметную прорезь. Закончив читать страницу, он вернулся к гравюре и обратил внимание, что еврейские плащи укрывали участников карнавала почти целиком, свисая до самой земли. Скорее всего, главной целью столь неброского карнавального костюма было привлечь внимание к единственной броской детали облика музыкантов – крупным выразительным носам, явно пародировавшим носы итальянских евреев. Кто его знает, может быть, Сирано действительно писал стихи носом и путешествовал на Луну по лестнице из запахов, но никто из литературных персонажей не обладал способностью сохранять в своем черепе вещественную энергию несуществующей кости.

Нос исчезает вместе со смертью; лишь Пиноккио удалось сохранить его по прошествии своей земной жизни. Труп с таким носовым отростком не стали бы хоронить ни в саркофаге, ни в гробу, потому что этот аппендикс, торчащий наподобие древка знамени, пробил бы любую крышку и приподнял бы могильную плиту, которой люди накрывают останки усопших.

Эти размышления настолько поглотили Марка, что он совершенно забыл о назначенных ему врачом процедурах, а также обо всех напутствиях любящей жены. Лишь сейчас он понял, что находится в той же точке пути, который был прерван его неожиданным и затянувшимся на долгие недели обмороком, причиной чего стала скорее всего слишком шумная компания чужих ему по духу родственников жены, собравшихся на свадьбу. Старинную книгу о театре он втайне от Ады Маргарет положил на дно своего чемодана и читал ее понемногу в отсутствие супруги. Почему-то Марку не хотелось, чтобы жена знала, что он до сих пор интересуется чем-либо из той, прежней, жизни – до свадьбы и болезни. Для нее круг его размышлений и рассуждений был ограничен погодой, природой, а времяпрепровождение заключалось в многочасовых прогулках по саду и ближайшим окрестностям – разумеется, если этому не мешали дождь или густой туман. Она не позволяла ему читать книги, так или иначе связанные с историей деревянного мальчика, и очень переживала всякий раз, когда замечала, что ее муж задумывается о чем-то серьезном, а уж тем более возвращается мыслями к своей навязчивой идее. Сам Марк, в свою очередь, перестал доверять жене: все то, что он виде и слышал за долгие дни метания в бреду, делало невозможным возвращение того светлого чувства, которое он испытывал к Аде в прошлом.