Чужую ниву жала (Буймир - 1) - Константин Гордиенко

- Я уже, - говорит, - одного кабана у Калиток съел и еще съем...

Гуляка, говорун, он умеет окрутить. Не то что какой-нибудь хуторской, тот к дивчине подступает, как к плащанице. Ульяна ходит словно волчица не усмехнется, не заговорит, смотрит исподлобья, грозит прогнать Настю из-под венца. В воскресенье они поссорились, теперь обе не ходят на посиделки. Ульяна сорвала с головы Насти цветы, изодрала уборы: "Ты зачем его приманила?" Ульяна нравом в мать - со всеми переругается. Хоть и из богатого двора, дочь старшины, - парни ее обходят, в ней ни красы, ни привета. Она и приворотную травку носила за пазухой, чтобы парни прилипали - ничего не помогает, в девяти церквах заказывала поминание за упокой Настасии... Да чтобы в один и тот же день и чтобы церкви были через мосток... Запыхавшаяся, запаренная, красная, бегала она по всему Лебедину. Сначала в соборе, что на базарной площади, положила просфору, серебро и записала имя, затем побежала к Трем святителям через мосток, что около земской управы. Оттуда - в Никольскую. Снова через мосток, через Вильшанку - в Покровскую. Оттуда через Васильеву плотину - в Троицкую. Снова через мосток - в Воскресенскую, в Григорьевскую, мироносицкую... Через Ушивцеву плотину на Кобижчу. Обегала все церкви, бесноватая, все подавала за упокой души божьей Настасии... Нет на селе более лютой девки, чем Ульяна, дочь старшины. Пока была в семье Орина, - гуляла, нежилась, невестка за всех работала, а как теперь? Орина из реки Псла воду носила, огород поливала. Не управится с огородом - свекровь загрызет. Невестка-то управилась, да и уходила себя.

Горькая доля невестки, оплаканная, овеянная печалью, будила девичьи думы. Злая, неодолимая, вековая покорность - неизбежная эта доля ждет каждую. Придет ли пора, когда девушка будет жить по своей воле? Не иначе как с досады девушки пели:

По городу ходила, лебедика водила,

Десь я в тебе, мiй миленький, за наймичку робила,

Як я в тебе за наймичку - поплати менi годи,

Як я в тебе за хазяйку - то босої не води.

Всем покорялись, угождали, терпела обиды. Что же делать? В девках засидеться еще тяжелее. Без рода, без защиты, как тополь на дороге. К кому прислонишься? Кто возьмет? Засидевшаяся девка девчатам не подруга, молодкам не пара. Поп Онуфрий обездолил не одну девушку. Разве соберется с силами жених с бедного двора заплатить двадцать рублей за венчание? Никто и сватать не хочет, обходят парни Буймир, из других сел берут, где невесты дешевле - не приходится жениху разоряться. А что делать тому отцу, у которого четыре дочери? У батька - лишняя, у свекра - батрачка.

Оринина жизнь, к слову сказать, вся на глазах у девчат. Загубили молодую жизнь. Кого не проймет жалость? Не покорилась родителям, бросила ненавистного мужа, снова с Павлом водится. Неслыханное на селе дело. Девчата не могли понять, как она отважилась на это. Матери сурово наказывали дочерям - больше для порядка, - чтобы не встречались с ней, избегали бы, не перенимали дурных нравов. Орина пошла наперекор всему свету - смелая женщина. Что она теперь будет делать?

Девушки крайне обеспокоены. Это только кажется, что они о чужом горе пекутся. Кто знает, кого какая судьба ждет?

- У кого теперь будет Орина?

- Чья она теперь будет?

Девушки пряли с тоской, а потом запели. И слова-то обыкновенные - "а пойду замуж за того пьяницу треклятого", - но словно печаль застлала лица, девушки задумчиво выводили, как бы не чувствуя курной хаты, невзгод, уносясь куда-то в неведомые миры. "Жила у отца не год, не два, не упомню добра, а у свекра хуже пекла, света не вижу", - взывала девичья доля к белому свету. Орину всегда до слез доводят эти жалобы невестки, как только она заслышит песенные голоса. В самом деле, не про Орину ли сложила эту песню чья-то горькая душа? Прозрачное, словно росинка, чувство звенит в девичьей песне, и нет ему ни конца ни края...

9

Звездное небо покрылось тучами, тихая теплая ночь легла на землю, лениво падал пушистый снег, застлал село. Ох, и начудила же на этой улице зима! Кругом странные закоулки, незнакомые, причудливые завалы, улица обступила, морочит, водит - как тут не сбиться?

Всматривались в темноту, так что в глазах кололо, прислушивались везде глухо. Оглядывали столбы, ворота, колодези. Орина держала в руках сувойчик полотна, а в нем билось огненное слово свободы... С улыбкой вспоминала: давно ли в такую ночь они ходили с колядами, ворожили? Перед глазами пробежали беззаботные годы девичества.

На развилке Маланка с Максимом свернули в соседнюю улицу. Сквозь густую мглу блеснул огонек - это посиделки у бабы Жалийки. Сколько беспечных, отуманенных голов склоняются над полотнами? Орина пробивает путь к свободной жизни. Великие события происходят вокруг, к сердцу подступает необычайное, праздничное чувство. Учитель Андрей Васильевич учит грамоте парней и девушек, а среди азбуки иногда вставляет многозначительное слово, хоть начальство и косится на эти собрания. Орина скрывает от людей свою любовь к Павлу, словно носит в сердце что-то грешное, краденое. Скупой на слова Павло, словно чувствуя, что делается на душе у Орины, ведет ее за руку... Кабы не худые времена, разве они прятались бы от людей? Приходится остерегаться пересудов да наговоров немало на селе недругов, повсюду мутят умы. Приходится крадучись встречаться хоть изредка - наглядятся друг на друга, перебросятся словом, а днем не показывайся. Много глаз, чуть не все село следит за ними. Неслыханное дело: жена бросила мужа и водится с другим - неуважение к обычаям, надругательство над церковью. Одни следят из любопытства, другие - со злыми чувствами. Который уж раз Павло заверяет Орину: скоро придет свобода, тогда никто не будет помыкать ею. Кабы мог он, взял бы на себя все муки, что выпали на ее долю. Мысли о ней никогда не покидали его, она вошла в его сердце, всегда была перед ним, дорогая голубка.

Орина обмякла, ослабела, слушая речи милого, прижимаясь в забытьи. Сердце радовалось свободе. А только не замечает он - глаза ее прояснились, набегала усмешка, - что Орина не только своей хатой живет, не только думами о своей доле. Иные мысли приходят ей теперь в голову - о счастье людей. Одна она, что ли, жила в неволе?

И теперь ей порой кажется: не сон ли это? Неужто она находится среди людей? И никто ее не грызет, не ругает? И к людям пойдет, и к ней придут, и не бьют ее, не клянут, не издеваются?

Она снова стала разговорчивой, улыбчивой. Неужели она снова среди людей? Жила у Калиток - как сорока на терновом кусте в стужу. Никогда не выходила из-под надзора, не выпрягалась из работы. Не хотелось ни одеться, ни за собой следить. Теперь она снова повеселела, ожила. Это Павло не дал упасть духом. Разве девушка вольна в своем выборе? Разве не сбывают дочерей силой, не отдают замуж против их воли? И нет спасения, нет помощи - церковь, обычаи связывают волю и разум. "Так повелось еще от дедов и прадедов..." Мало ли нагоревалась мать, когда Орина ушла от Калиток? Плакала, тужила о дочери.

...Стлали ковры, зажигали паникадило, связывали руки, возлагали венцы, читали апостола, стращали мужем, благословляли крестом. А получилось вот что...

Закрутили, затуркали матерям головы попы да церкви.

Услышав конский топот, Орина и Павло свернули с дороги, забрели в глубокий снег, стали за толстенными тополями, затаили дыхание. Двое верховых проскакали по улице на запаренных конях по брюхо в снегу урядник Чуб с Непряхой не спят ночи, смотрят за порядком, следят, охраняют. Они спешили объехать село, чтобы отдохнуть в веселой компании...

Скрылись всадники, и Орина с Павлом вышли из-за деревьев, снова пошли по улицам и закоулкам. Сколько передумали и переговорили они в эту необыкновенную, свободную, радостную ночь!

А утром, что случилось утром! Едва только восходящее солнце бросило на заснеженные крыши красный луч, подмерзший снег резал глаза своим блеском, соломенный дымок мирно подымался вверх, звонко разносился скрип колодезных журавлей, женщины вышли, чтобы набрать воды... "Начало революции в России!" Все останавливались как вкопанные. Читали. Всех охватило холодом. Ульяна первая прочитала женщинам вслух и остолбенела. Женщины со страхом бросали ведра, бежали в хаты и голосисто, возбужденно кликали мужей. Собралась толпа. Чумакова Марийка, три зимы ходившая в приходскую школу, читала вслух. Люди ужаснулись, когда узнали о кровавой расправе царя над беззащитным народом. Дядя царя, Владимир, командовал расстрелом. Тяжело легла на сердце новость. Деревья, колодезные журавли, ворота, ограды, двери, оконницы пестрели листками...

Иван Чумак давно носится с тайной мыслью, не знает, кому доверить. Встретил Захара - заговорил, а ведь когда-то пренебрегал им. В хату, правда, и теперь не звал, но выложил свою мучительную мысль. Захар больше с людьми общается, слышит...

- На кого молились? От кого ожидали спасения? Перед кем преклонялись? Кому верили, в церкви "многая лета" пели?.. А теперь... Низвержение царского строя... Залитый кровью Петербург.