Чужую ниву жала (Буймир - 1) - Константин Гордиенко

У парней шапки сбиты на затылок, сапоги ослепительны. Они прохаживаются по ярмарке, лакомятся медовыми пряниками, перебрасываются с девушками шутками, криком, смехом, угощают пряниками. Хлопцы встряхивают чубами. Каких только нет чубов - лоснятся на солнце - девчата могли вдоволь налюбоваться. У кого пышный, у кого приглаженный или кудрявый, у кого волнистый. Мамаев Левко видный на всю ярмарку хлопец - пухлое лицо его красно, как пояс. Сошлись парни-богатеи, завели спор - кто больше выпьет пива. Люди идут, вскидывают глаза, видят, у кого больше бутылок, у кого какие достатки.

Тут, в толпе, шатаются и Павло с Максимом, и Маланка с Ориной и Одаркой протискиваются меж саней, залезли в такие дебри, что и не выберутся никак. Конечно, ходят они тут не без дела - повезут домой ярмарочные люди нежданные гостинцы, только не каждому ведать о том положено. Лирники поют хриплыми голосами жалостные песни о войне. Собралась толпа, люди с опущенными головами стоят в задумчивости, слушают, у иных бегут слезы: тужат по сыновьям, мужьям, братьям, сложившим головы в песках Маньчжурии. Покоряются, терпят - до каких пор?

Среди ярмарочного люда сновали и подростки в матросских, солдатских бескозырках, которые искалеченные отцы попривозили с войны.

Сквозь крик и рев беззаботно журчат ясноголосые сопилки, струятся, как весенние ручейки. Кожухи бьют по рукам, хлопают, торгуются. Горланят пьяные гуляки. Прасолы, мясники, свиноводы, засаленный, важный народ, устраивают свои дела.

Дюжие мясники с набрякшими на морозе лицами рубят на пеньках мясо, а те, что распродались, пьют под навесами горилку, бегают собаки и лижут пеньки...

И чего только на этой ярмарке не наслышишься! По всей ярмарке идет говор:

- Шкарупа повесился!

- Да где ж повесился, он под навесом пьет горилку.

- Значит, что-нибудь есть, коли люди говорят...

Ярмарка собирает и разносит по свету все новости. Собрались в кружок платки - черный, цветастый, рябой, зеленый, вели разговор о том, что Яков бьет Орину. Черный платок учил молодиц уму-разуму:

- Надо уметь мужу угодить - постирать, помыть, чарку налить...

Раскрашенные горшки сияют на снегу, торговки бубликами, салотопницы, перекупщицы скликают из-под палаток ярмарочный люд. Шипят оладьи, вкусный запах постного масла разносится по торговому ряду, пьяно пахнет кожа, распирает грудь, густой березовый запах дегтя кружит голову, чудесный аромат источают меды - розовые, красные, синие, желтые, грушевые, бураковые, сливовые. Торговки цедят, нахваливают, кивают - вон у той мыши плавали, фуксином мед подкрашен. Проголодавшиеся покупатели подхватывают бубликами бекмесы*.

_______________

* Б е к м е с - арбузный мед.

Базарные утехи!

Слоняется человек по ярмарке, места себе не находит, трется среди ярмарочных купцов, задурили совсем голову человеку, свету не рад, растерянный, озабоченный... Вдруг спасительная мысль пришла в голову, можно сказать, вспыхнула: "Лучше пропить, чем дегтя купить!"

Прояснился свет у человека, на ярмарке наступил порядок.

Румяная торговка наперебой с другими приглашает покупателей, чтобы отведали медового кваску - остренького да пьяненького.

- Вот квас так квас, только в Москве да у нас, и государыня пила, три ведра взяла... И еще заказывала...

Грузные купцы скупают шерсть, пряжу, смушку, - как раз идет овечий окот, смушковая ярмарка. Молодки любуются полотнами - нежные белые полотна ласкают румяные лица.

Чего только нет на этой ярмарке! Где еще есть такое куриное перо? Шерсть? Воск?..

А какие колеса продавали - сплошной звон! - бороды зачарованно рассматривали тяжелый обод - ясеневый, гнутый внутренней стороной до спиц, молодой ясень, а старый - гнут иначе... На все нужна ухватка, талант. Колесник не какой-нибудь - у таращанского мастера учился!

А посреди ярмарочной площади приметные в толпе стоят урядник Чуб и возле него стражник Непряха - в новых мундирах, казенный цвет внушает людям страх и уважение, красные шнуры горят. С саблями, при шпорах, они стоят слушают, смотрят: время тревожное, год неспокойный, бунтарские дни за всем не уследишь, не усмотришь, недоглядишь, всего недослышишь. Вдруг лица их просияли, Непряха выпрямил длинный свой стан, Чуб, пригладив пышные усы, ловко вскинул руку к козырьку: пышные хозяйки плыли, усмехались, кивали - чернобровая Ганна и русая Секлетея протискивались к коровам. Видные хозяйки, кожухи на них в четыре смушки, с красной каймой, вывели коров на ярмарку.

Люди заглядывались вслед разодетым хозяйкам, рассуждали:

- За королем и Химка барыня, а за пьяницей и княгиня сгинет.

Отменные коровы, не коровы, а колодцы, весной будут с телятами. Коров хозяйки продавали дорого, предвесенняя скотина в цене, перезимовала, выкормлена. Осенью скот дешевый хозяева скупили, а теперь перепродают с барышом. Мамай, Калитка сбывают лишних коров, а Грицко Хрин продает последнюю - единственное утешение в жизни, кормилицу, спасительницу. Теперь покупай коня, впрягайся сам в работу. Все равно пасти скотину негде, снимай у Харитоненки луга, а потом не вылезай из отработок. А там осенью коня продашь, купишь корову. Так и вертится крестьянская жизнь.

Ярмарка гудит, ревет, стоит сплошной говор, ярмарка горланит, ржет, свищет, гремит, гогочет.

Со всего света понаехало народа! Из Шкарупивки, Ламахивки, Чопивки, из Капустянец, Чаколапивки, Веприка, Махинихи, Сыроватки, Чумакивки, Чупахивки...

У церковной ограды столпился народ - люди протискались через загроможденную площадь и обступили лирника. Немало лирников на ярмарке, голоса их среди оглушительного гвалта стонут и завывают. Но шапки, платки, кожухи только сюда и плывут, толпятся, смотрят. Слушают песню про старшину и потешаются. По всей ярмарке сразу пронесся слушок: "Знаменитую песню про Калитку сложил лирник. Пойдем послушаем..." Люди бросали торговлю и сбегались к церковной ограде, хватались за бока. Деньги непрерывно сыпались в мисочку лирника, который наигрывал и пел-выводил, как ненасытный старшина за казенную печать рубли собирал, себе карман набивал, десять лет прослужил, сто десятин земли прихватил.

Люди съехались из соседних сел, из полтавских, гадячских хуторов, в кобеняках, серяках, свитках, кожухах, из Веприка, Ольшан, Капустянец.

- О каком старшине поют? - спрашивали иные.

- О нашем Калитке Романе, - услужливо разъяснял всем Захар. На весь уезд разнеслась слава старшины.

- Все они прохвосты! - говорили люди и бросали лирнику медяки, а порой и серебро, передавая их в толпе, как в церкви передают на свечи, всем понравилась песня о "цибульчанском" старшине...

А тому, кто не знает, почему его так называют, Грицко Хрин охотно рассказывал: когда выбирали старшину - кидали головки лука, то есть цибули. "Вот так потеха!" Люди качали головами, а лирник Дорофей пел, как старшина "цибульчанский", он же опекун Дарьи Рипчанской, Маруси Замшанской...

Грицко Хрин снова разъяснял, кивал в сторону молодых рослых торговок, к которым хаживал старшина...

- Он же председатель суда, мошенник хоть куда, - выводил лирник.

Слушатели сопели от удовольствия. Отныне весь мир будет знать старшину Романа Калитку! Веселый день настал для Буймира - люди бросали все, зазывали соседей: "Идем, послушаем песню о нашем старшине!"

Лирник Дорофей пел, и люди не могли наслушаться.

Все лирники в этот день завидовали Дорофею, который неизвестно чем приманил народ. Толпа росла, гам не утихал. Старый Дорофей был удивлен такому счастью, которое еще не выпадало на его долю - целый мешок медяков насобирал!

А что касается Захара, Грицка - творцов этой незабываемой песни, то о них и говорить нечего. Они-то больше всех радовались своей затее, конечно не подавая вида. Всё припомнили старшине - солдатские деньги, сиротские слезы, навек ославили, осмеяли ненавистного Калитку... Метался в этот день старшина, выходил из себя, но никак не мог сообразить, кому могла прийти эта затея в голову. Вероятно, бурсак какой-нибудь сложил. До черта развелось в Буймире тайных, ловких злодеев. Старшина спрятался от людей, не вылезал из хаты, зато уж Ганна с Секлетеей наслушались, натешились досыта! Мог ли ожидать Калитка такой напасти?

А лирник Дорофей, как во сне, крутил свою лиру, накручивал деньги: "Что за диво? Что за песня? Озолотиться можно!"

Лирник играет, народ потешается, ярмарка кружится, крутится, а стражник Непряха и урядник Чуб стоят посреди и не знают не ведают, что на свете творится. Мало ли лирников на ярмарке? Выводят во все голоса, даже в голове гудит. А если бы и дознались, что бы они сделали? Правда, люди твердят, что урядник со стражником все могут сделать, разве что не остановят солнца.

А тут еще Захар среди ярмарки стал на сани и обратился к людям:

- Товарищи!

Это долетело до уха урядника, и он приказал Непряхе:

- Дай ему "товарища" в зубы!

Где там! Люди плотно обступили Захара и требовали: пусть говорит! Теперь свобода! Манифест слышали? Надо, чтобы все крестьянские нужды доходили до царя!