Осенний Донжуан - Наталия Гуревич

- Я хочу тебя.

Потом она ему что-то объясняла, и он ей что-то объяснял, и каждый говорил на самую приятную, самую трепетную тему — о себе, и ласкал другого разговором на самую приятную, самую трепетную тему — о нем. В бывшем парке проснулись птицы, небо медленно готовилось расцвести. Катя с Нелюбовым слышали вопли общества, пытающегося разыскать их, но не отзывались.

В конце коридора появилась Чуча. Она держала огарок свечи двумя пальцами, старательно защищала огонек от сквозняка и так была увлечена этим, что, наверное, могла пройти мимо парочки в оконном проеме. Но Катя высунулась и окликнула ее.

- Вы обалдели, что ли? Мы вас три часа уже ищем, в подвал спускались! - набросилась Чуча.

- А не надо было убегать от лестницы, - огрызнулась Катя.

- А какого вы тут сидите?

- Вас дожидаемся, - ответил Нелюбов. - Заблудились.

Чуча фыркнула, резко развернулась, не заботясь более об огне, и пошла прочь.

Перед тем, как воссоединиться с обществом, Нелюбов тайно и нежно провел ладонью по Катиной спине, и Катя поняла, что она, оказывается, кинестетик. Прикосновение вмиг все объяснило: и чего она хочет, и на что она готова ради этого пойти. С улыбкой, полной достоинства, подошла она к Варягу и отчитала за то, что бросил ее на лестнице.

Варяг никогда не давал Кате повода опасаться женского одиночества.

- Учти, что женюсь я раз и навсегда, - сказал он по дороге в ЗАГС.

И даже когда Катя временами открывала для себя мелькание посторонних женщин в жизни мужа, она не испытывала волнений относительно исхода — поведение Варяга было тому основанием. Он оставался размеренно-спокойным, ужинал дома, с воодушевлением реагировал на кулинарные новинки, выходные проводил с Катей, и на ее предложения выбраться куда-нибудь среди недели отвечал неизменно положительно. К своим левым походам он относился настолько равнодушно, что даже не отпирался, когда Катя предъявляла ему обнаруженные доказательства — пропахшую духами рубашку или длинный блондинистый волос, снятый с трусов.

Катя, конечно, объявляла ему более или менее продолжительную холодную войну, но Варяг воспринимал это как заслуженное наказание и переносил стойко: не бузил, ничего не доказывал, никак не оправдывался, на Катины ядовитые замечания по всякому поводу лишь вздыхал, был без навязчивости предупредителен и предпринимал трогательные в своей неумелости попытки заниматься хозяйством. Этот последний пункт действовал всего безотказней. Забастовавшей Кате невыносимо было чувствовать запах сгоревшего омлета по утрам, видеть любимую турку с отвалившейся ручкой — потому что Варяг поставил ее на огонь, забыв налить воды, а потом забыл, что она стоит на огне. Смотреть же, как Варяг колет себе пальцы, пытаясь пришить пуговицу, или гладит рубашку, оставляя на рукавах заутюженные стрелки, было и вовсе выше Катиных сил. Она сдавалась — грех же издеваться над убогими, - и все возвращалось на места.

Периоды холодной войны случались редко, раза четыре за восемь лет, и все четыре раза Катя отчетливее, чем когда-либо, чувствовала, насколько Варяг к ней привязан. Катя удовлетворялась этой привязанностью, считая ее единственным залогом счастливой семейной жизни. Иногда она испытывала неясное томление, наблюдая за безумствами героев романтических мелодрам, но на себя их ситуации не проецировала, и мысль «хочу, чтобы как у них» в ее голове не формировалась. Варяг не дарил цветов (даже на день рождения), не бродил ночами под ее окнами, не приносил кофе в постель, не заказывал в ресторане ужин при свечах (и чтобы скрипач носил между столиками печальную музыку), не планировал никаких путешествий ни в какой Париж... Варяг был непоколебим в своей приземленности, и его отношение к Кате было, пожалуй, в большей степени прагматичным. Но Катя очень быстро поняла, каков он есть, и сделала выбор в пользу надежной привязанности, отказавшись ловить сачком романтическую шелуху. Тем более, что Варяг, не проявляя инициативы сам, на предложения Кати «давай сходим» или «давай съездим» почти всегда отвечал согласием. Тем более, что и ходить, и ездить было на что. Катя с удовольствием думала о Варяге как о хозяине, над которым она имеет власть. Порой она чувствовала себя удачно устроившейся кошкой, и такие мысли ей            нравились.

Словом, покой густым медом тек средь незыблемых твердынь счастья. Катя и не заметила, когда впервые посмотрела на незнакомого молодого человека с эротическим любопытством. Она не придала значения мелькнувшему у нее как-то образу Левушки, нависшему над ней голым торсом, - лишь тряхнула головой и усмехнулась: придет же в голову... Она не относилась всерьез к тем вопросам, что задавала картам, раскладывая пасьянс. Она рассматривала в интернете фотографии актера, недавно высветившегося в роли героя-любовника, и посмеивалась над своим интересом. Она полюбила страстного Бетховена, хотя раньше предпочитала куда более флегматичных авторов. Она перечла «Мастера и Маргариту» и нашла много общего у себя с Маргаритой, строго говоря, только Мастера не доставало.

А однажды Катя отчетливо поняла, что хочется ей бурь и потрясений. Испугалась, стала вспоминать про «от добра добра не ищут» да «там хорошо, где нас нет». Вспоминала — и еще яростней тренировала «Аппассионату».

Однажды она вернулась домой значительно позже Варяга.

- Нашел, что поесть?

- Конечно. А ты где была?

- Гуляла.

- А, - сказал Варяг и уткнулся в экран ноутбука.

Катя покружила вокруг него в ожидании других вопросов, но их не последовало. Она ушла в кухню. Вскоре мобильник в ее сумке, брошенной на диване у ног Варяга, завибрировал аккордами «Серенады» Листа-Шуберта. Телефон замолчал гораздо раньше, чем Катя  успела до него добежать. Она сосредоточенно уставилась на экран аппарата, потом быстро отключила и сунула в сумку, воровато оглянувшись на Варяга. Но Варяг, кажется, ничего не заметил. Катя села в углу дивана и принялась перебирать содержимое сумки. Извлекла какую-то затертую бумажку, расправила ее и погрузилась в чтение, время от времени украдкой поглядывая на Варяга. Варяг по-прежнему не отрывался от работы. Катя с бумажкой в руке подошла к окну, замерла там, мечтательно глядя на темное небо. Но желающих полюбоваться ее профилем не было. Катя вздохнула.

- Володя, а ты меня когда-нибудь ревновал? - спросила она.

- Что? Нет.

- Никогда-никогда?

- Зачем?

- А мне бы хотелось, чтобы ты иногда слегка ревновал.

- То есть ты хочешь, чтобы я иногда слегка жалел, что женился на тебе?

- Почему «жалел»?

Ровным голосом, не отрываясь от монитора, Варяг объяснил:

- Потому что испытывая неприятные ощущения, человек хочет, чтобы источник этих ощущений исчез. Ревность — это неприятные ощущения. Значит, при ревности, я должен желать, чтобы причина ее — ты — исчезла бы из моей жизни.