Осенний Донжуан - Наталия Гуревич

- Муж, любящий и любимый, дом — полная чаша. Живешь, как хочешь, делаешь только то, что нравится, и тогда, когда хочется. Да будто бы ты не знаешь, что все наши тетки тебе завидуют.

- Только не Чуча.

- И она тоже, уверяю тебя.

- Ну ладно. Я же не объявляю о своей готовности все, что есть, поменять на страсть. Я и не способна на такое, к слову. Просто жалюсь, что не хочу пропустить что-то важное в жизни. Не хочу, но видимо, придется.

- А почему страсть — это непременно что-то важное? Какая в ней ценность-то? Ну, щекотно, ну, приятно, ну, замирает... Ну и все.

- Не знаю... Мне кажется, что есть некий базовый минимум того, что обязательно должно случится в каждой жизни. У каждого человека должно быть десять пальцев на руках, и каждый человек должен испытать определенный набор эмоций. На небесах только и разговору, что о море, - улыбнулась Катя, вспомнив известный кинофильм. - Я думаю, не испытать любовной лихорадки – это как не увидеть за всю жизнь ни одного восхода.

- У тебя поразительно прагматичный к этому подход, - сказала Полина. - Живешь, как суп готовишь. Откопала замудреный рецепт и собираешь к нему ингредиенты. Страсть — это не восход солнца, это ураган, который оставляет твое жилище в целости, только если повезет. В юности-то ладно, ломать почти нечего, но сейчас, да еще в такой ситуации, как у тебя... Слишком большой риск.

- Ну и кто из нас прагматичен? - с коротким смешком отозвалась Катя. - Значит, ты думаешь, оно того не стоит?

- Думаю, не стоит.

Катя снова задумалась ненадолго.

- Я тоже думаю, что не стоит, - сказала она потом. - Но все равно очень хочется.

Накануне Исхода Катя весь вечер была не в себе. Находиться без движения не представлялось ей возможным, и она переделала множество дел в доме и в саду. Правда, кое-как, потому что путала соль с сахаром, пылесос со шваброй, зеленый с бежевым, лопату с рыхлилкой. Ближе к полуночи Варяг зашел в кухню. Некоторое время он наблюдал, как Катя начищает блестящие крышки от баночек со специями, а потом спросил:

- Среди приглашенных на завтра затесалась британская королева?

Катя вздрогнула, выронила крышку и полезла за ней под стол, не ответив. Под столом она провозилась дольше, чем требовалось, но Варяг дождался, когда она выберется.

- Пойдем-ка спать, а? - сказал он.

- Не, - прокряхтела Катя, поднимаясь с колен, - я еще не сделала заготовки для тарталеток. Ты иди, ладно? А я потом. Ну правда, не успею же завтра...

- Да и шут с ним. Подумаешь, Версальский прием, тоже мне. Пойдем.

- У нас давно гостей не было. Я что-то волнуюсь. Все равно долго еще не смогу заснуть. А ты иди, иди...

Варяг состроил кислую рожицу, но спорить далее не стал, развернулся и ушел. И ничего у него не дрогнуло неясным предчувствием, и не обернулся он в сомнениях, и не заподозрил неладное. Ушел в спальню, заснул быстро.

А Катя провозилась в кухне до полного одурения, спать легла на диване в гостиной. Когда она закрыла глаза, образы хлынули в нее, как гоголевская нечисть в маленькое окошко по сигналу петуха. Темные птицы касались крыльями ее лица, и на каждом крыле она видела незнакомый образ, всматривалась в них, удивлялась их неизвестности... а потом их стало так много, что Кате захотелось заслониться руками, но руки отяжелели, стали тяжелыми-тяжелыми, как гири, как цепи, как якоря, как ведра с цементом, как валуны постледникового периода... и потащили вниз, глубоко по темному туннелю с гладкими теплыми стенками из спрессованного воздуха... туда, где люди забываются до рассвета тревожным, больным сном.

Вид у Кати, стоящей на пороге, был такой трогательный. Глаза расширены, как у ребенка, к которому впервые зашел Дед Мороз; губы подрагивают, не в состоянии определить, какое же слово произнести первым; плечи опущены, как будто позади дистанция на тридцать километров по пересеченной местности; в одной руке белая дамская сумочка, в другой — хозяйственная авоська, не заполненная и наполовину. Нелюбов медленно обнял ее и, обнимая, втащил в квартиру. Там он поцеловал ее неторопливым затягивающим поцелуем. Сумки упали на пол.

- Радость моя. Наконец-то, - сказал Нелюбов, и Катя отозвалась: - Наконец-то...

Она почувствовала себя спасенной и была готова отдать спасителю все, чего бы он не потребовал – немедленно. Он немедленно и потребовал. Его хватка стала жесткой, а движения по-первобытному напористы. «За волосы и в кусты», - мелькнуло у Кати, но следующая волна мурашек смыла все мысли.

Потом, когда они валялись впритирку на диване, отдышавшись, но все еще млея, Катя сказала:

- У меня такого никогда не было.

Нелюбов, у которого до сих пор звенело в ушах от ее оргазменных криков, ответил:

- Знаешь, по-моему, я здесь даже ни при чем.

- Ну как это не при чем, - возразила Катя и прижалась губами к его плечу. Он запустил пальцы в ее волосы.

- Господи, как хорошо, - выдохнула Катя.

- Усугубим? Есть шампанское в холодильнике.

- О да.

Они пили шампанское, и Катя смеялась, глядя, как Нелюбов изображает горячий карнавальный танец, и у нее нежно заходилось сердце, когда она понимала, что — вот, он посмотрел на ее улыбку, и улыбка понравилась ему.

Они посмотрели старую мелодраму, и Нелюбов подтрунивал над Катей за ее слезы, а потом расцеловал заплаканное лицо и снова — у нее такого никогда не было.

Они расставили по полу тарелки с фруктами, сыром, ветчиной и перекатывались от одной к другой, хватая еду зубами, отбирая ее друг у друга, а потом Катя поползла за виноградом, и Нелюбов укусил ее за попу, а Катя взвизгнула и перевернулась на спину, и Нелюбов быстро оказался меж ее ног и сделал нечто такое, чего у нее раньше никогда не было.

Когда он сказал ей, что ему надо будет уйти часика на два, по одному неотложному делу, к приятелю, которому он обещал и при всем желании не может отказаться, Катя только улыбнулась. Блаженное ощущение столь переполняло ее, что она не прочь была остаться с ним наедине — ненадолго. Чтобы счастье «здесь и сейчас» уступило место приятному ожиданию счастья, а потом бы оно триумфально вернулось, и так без конца. Ведь вот же она, заря новой жизни, блистательная, как самый настоящий рассвет в самом романтическом месте на Земле; заря, свет которой уже ослепил настолько, что хватит до скончания времен.

Часы без Нелюбова пролетели совсем незаметно. Он вернулся, и они поужинали холодной говядиной с красным вином, как встарь, когда люди умели довольствоваться малым.

А потом была долгая ночь, и сон переплетался с явью, и вечность распахнула перед Катей свой туннель: ни завтра, ни послезавтра, никогда не придется Кате возвращаться к прежней жизни. И если, как говорят, ад действительно находится на Земле, то и для рая более подходящего местечка не найти.