Бытовая культура итальянского Возрождения: У истоков европейского образа жизни - Вячеслав Павлович Шестаков

Caritas означает прямую противоположность Эросу. Во-первых, Эрос означал восхождение, тогда как caritas — это всегда нисхождение. Это движение сверху вниз, к страдающему, нуждающемуся в жалости и помощи. Во-вторых, caritas — это не индивидуальная, а отвлеченная, родовая любовь. Если Эрос — это всегда поиск индивидуальности, выбор личности, своей утерянной, согласно мифологии Платона, половинки, то caritas выбора не предполагает. Это любовь не к конкретному лицу, а ко всем людям. Наконец, в-третьих, Эрос предполагает взаимность, тогда как средневековая любовь во взаимности не нуждается. Это любовь дающая, а не требующая.

Все это создавало новый тип представлений о любви. Средневековая любовь в основе своей духовна: земное, телесное принимается с большим опасением, и каритас довольно часто превращается в повод для аскетической практики. «Христианская любовь, — продолжает Бердяев, — которая так легко принимает формы риторические и унижающие, превращается в аскетические упражнения для спасения души и в „добрые дела“, в благотворительность. Христианская любовь в своей высоте духовна, а не виталистична»[94].

Акцентируя внимание на духовном, нравственном значении любви как способе постижения божественного, средневековая этика доводила до крайности антиномию индивидуальной, телесной любви и любви родовой, духовной, обращенной к богу. То, что в «Пире» Платона выступало как последовательные ступени в развитии эротического значения, в христианской этике выступает как противоборствующие крайности.

Пьеро Поллайоло. Добродетели: Сила. 1469. Галерея Уффици, Флоренция

Пьеро Поллайоло. Добродетели: Умеренность. 1469. Галерея Уффици, Флоренция

Эта антиномия присутствует уже у Августина, который в своей философской «Исповеди» осуждает любовные увлечения своей молодости и бичует себя за греховное сладострастие, которому он поддавался. Чувственному Эросу он противопоставляет духовную любовь к Богу, которая дала ему чувство гармонии и понимание смысла своей собственной жизни. Августин отмечал, что божественная любовь лишена всякого эгоизма и противостоит себялюбию. В трактате «О граде Божием» он описывает два типа любви: «Два типа любви строят два типа града: любовь к себе и презрение к Богу создает земной град, любовь к Богу и презрение к себе создает небесный град. Первый ищет славы для себя, второй — прославляет Бога» (Civ. Dei, XIV, 28).

Таковы выводы из тех драматических моральных противоречий, которые Августин так глубоко и правдиво описывает в «Исповеди». Человек может найти себя только в боге. «Только это является любовью, все остальное — прелесть… Любовь объединяет божественных ангелов и слуг Господних узами святости, соединяя нас с ними и их с нами и включая всех в Бога» (De Trinitate, VIII, 10). Такова концепция любви, составляющая основу моральной философии Августина.

Герардо ди Джованни дель Фора. Поединок Любви и Целомудрия. 1480-е.

Национальная галерея, Лондон

Важные рассуждения о любви высказывают и другие отцы церкви, в частности Григорий Нисский (330–394), который пишет специальный комментарий к «Песне Песней». В контексте христианской теологии он развивает неоплатоническую традицию, в которой любви принадлежит одно из важных мест. Определенный мистицизм характеризует рассуждения Бернарда Клервосского (1090–1153). Человек, познавая свою ничтожность, обращается к Богу, и в состоянии любовного экстаза он находит соответствие своих дел божественной воле. Любовь — один из четырех аффектов, наряду со страхом, радостью и грустью. Не мудрость, не знание, а только любовь ведет к Богу. Средневековая мистическая литература широко использует любовную терминологию, обнаруживая сходство религиозного и сексуального экстаза.

В противоположность мистицизму, рационалистическое направление в понимании любви возглавляет Фома Аквинат. Он разрабатывает довольно сложную классификацию любви, выделяя три ее типа: интеллектуальную, естественную и чувственную. Все они представляют собой разновидности человеческого аппетита. Естественный аппетит производит вид естественной любви, чувственный аппетит создает тип чувственной любви. Но высший тип любви — это интеллектуальная любовь, которая возбуждается интеллектуальным аппетитом и регулируется разумом.

Фома Аквинский разрабатывает довольно сложную терминологию любви, используя такие термины, как amor, dilecto, caritas, amicicia. Он интерпретирует феномен любви в понятиях рациональной схоластики.

Другое важное сочинение, где любовь интерпретируется сугубо рационально, как путь к познанию Бога — это «О ступенях любви» Бонавентуры.

Таким образом, не только патристика, но и средневековая схоластика постоянно обращается к феномену любви. Однако при этом христианская теология ограничивает все типы любви, исключая любовь духовную. Эти ограничения существовали вплоть до XII в., когда, наконец, в социальной жизни европейского общества не родился новый культурный феномен — куртуазная любовь.

2. Куртуазная любовь

Куртуазная любовь — уникальная и чрезвычайно важная часть средневековой культуры, которая получила интенсивное развитие на севере Франции. Прекрасный анализ этой культуры дал Йохан Хейзинга, который в своей замечательной книге «Осень средневековья» показал рост светского начала в европейском Средневековье. «Ни в какую иную эпоху идеал светской культуры не был столь сплавлен с идеальной любовью к женщине, как в период с XII по XV века. Системой куртуазных понятий были заключены в строгие рамки все христианские добродетели, общественная нравственность, все совершенствование форм жизненного уклада. Эротическое жизневосприятие, будь то в традиционной, чисто куртуазной форме, будь то в воплощении „Романа о розе“, можно поставить в ряд с современной ему схоластикой. И то и другое выражало величайшую попытку средневекового духа все в жизни охватить под общим углом зрения»[95].

Нероччо де Ланди. Битва Любви и Целомудрия.

Около 1475. Частное собрание, Лондон

Культ любви, ее стилизация в литературных и поэтических формах не были простой игрой. Это была серьезная попытка утвердить нравственное значение светской психологии, этос любовных переживаний. Именно поэтому куртуазная поэзия ориентировалась скорее на этику, чем на эстетику, она воспевала не чувственность, а моральные коллизии, не наслаждение, а неудовлетворенность. «Одним из величайших поворотов средневекового духа, — пишет Хейзинга, — явилось появление любовного идеала с негативной окраской. Разумеется, античность тоже воспевала томления и страдания из-за любви. Переживание печали связывалось не с эротической неудовлетворенностью, а со злосчастной судьбой. И только в куртуазной любви трубадуров неудовлетворенность выдвигается на первое место. Возникает эротическая форма мышления с избыточным этическим содержанием, при том что связь с естественной любовью к женщине никогда не нарушается. Именно из чувственной любви проистекало благородное служение даме, не притязающее на осуществление своих желаний. Любовь стала почвой, на которой можно было выращивать всевозможные эстетические и нравственные совершенства»[96].

Наряду с поэзией трубадуров постепенно возникает и теоретическая литература о любви.