Бытовая культура итальянского Возрождения: У истоков европейского образа жизни - Вячеслав Павлович Шестаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, представления о ступенях человеческой жизни получают самую различную интерпретацию: от ученых трактатов до популярных поэтических описаний и графических изображений. За всем этим стоит стремление понять смысл человеческой жизни, ее последовательность и закономерность.
3. Отношение к смерти
В контексте ренессансной культуры менялось отношение к центральным ценностям человеческого существования, вечным вопросам жизни и смерти. Влияние античной философии постепенно вытесняло традиционную христианскую веру в покаяние, греховность плоти, нисхождение в ад, сопровождаемое оравой дьяволят и других малосимпатичных бестий. Древние греки философски смотрели на вещи. Во-первых, им помогала мифология. Переход в страну мертвых в ней решался не так уж трагически, надо было заплатить только одну драхму, чтобы Харон перевез через реку Стикс. Во-вторых, существовал культ героев, которые оставались в памяти греков навечно, то есть достигали бессмертия. Наконец, философы-софисты нашли формулу, которая вообще снимала для них проблему смерти: «Когда мы есть, смерти нет. Когда она есть, нас уже нет».
В Италии в эпоху Возрождения были все причины рассуждать о смерти. Чума и другие инфекционные болезни уносили жизнь половины населения крупных городов. Так было в середине XIV века, и поэтому трагическое ощущение кризиса проникали в искусство, литературу, общественное сознание. Так, Петрарка, переживающий смерть своих друзей — кардинала Колонны, Роберто ди Барди, наконец, самой Лауры, писал: «Время проскальзывает у меня между пальцами. Наши старые надежды хоронятся вместе с нашими друзьями. 1348 год оставил нас в одиночестве, мы утратили столько всего дорогого, которого не сможет возместить ни Каспийское море, ни Индия. Конечные потери непоправимы. Раны, оставляемые смертью, — наша последняя надежда».
Описание страшного бедствия, постигшего Флоренцию в 1348 году, содержится в первой части «Декамерона» Джованни Боккаччо. Как он пишет, это породило в обществе двойную реакцию. С одной стороны, ощущение страха, скорби, покорность судьбе. Но с другой стороны, возникло желание перед лицом смерти веселиться, пить вино, слушать музыку, гулять, беспутничать, несмотря не на что. И то, и другое осуждается Боккаччио. Он описывает в своем «Декамероне» группу людей, мужчин и женщин, которые удаляются в пригород Флоренции и живут там на природе, рассказывая друг другу забавные и поучительные истории. Своим поведением они противопоставляет ужасу и хаосу уходящего мира, свободу, естественность и разумное наслаждение жизнью. Это была одна из первых ренессансных утопий, в которой человек утверждает свою гуманистическую природу.
Гравюра из книги Джироламо Савонаролы «Искусство хорошо умирать».
Флоренция, 1496–1497
В итальянской философии и литературе остро обсуждаются темы смерти, появляются сочинения о бессмертии души, о ее происхождении, ее предшествующей жизни, ее скитаниях, о ее вечности, принадлежности всем людям. Итальянские философы приводят мнения по этим вопросам различных античных авторов. В особенной мере проблема бессмертия души занимает итальянских неоплатоников, которые подробно обсуждают учение Платона о душе. Идею бессмертия души развивает и Марсилио Фичино, и Леон Эбрео.
У Фичино идея бессмертия связана с платоновским эросом, возрождением одного человека через любовь к другому. Стремясь раскрыть диалектическую природу любви, Фичино показывает ее как единство рождения и смерти. «Платон, — говорит он, — называет любовь горькой вещью. И справедливо, потому что всякий, кто любит, умирает. Орфей называет ее glycypicron, то есть сладостно горькой, так как любовь есть добровольная смерть. Поскольку она есть смерть, она горька, но так как эта смерть добровольна — она сладостна. Умирает же всякий, кто любит»[86]. Любовь представляет собой обмен душами: когда влюбленный отдает свою душу любимому, он умирает, но при этом возрождается в душе другого, так что одна душа уже владеет двумя телами. «Обоюдная любовь означает смерть только для одного, но воскрешение обоих. Ибо тот, кто любит, единожды умирает в себе самом, так как пренебрегает собой. Воскресает же в любимом тотчас же. Воскресает снова, так как в любимом узнает себя и не сомневается, что любим. О счастливая смерть, за которой следует две жизни! О удивительная сделка, при которой кто отдает самого себя ради другого — обладает другим и продолжает обладать собой! Ибо кто однажды умер, воскресает дважды, и за одну жизнь обретает две, и из себя одного превращается в двоих»[87]. Таким образом, любовь в понимании Фичино одновременно грусть и радость, рождение и смерть, наслаждение и страдание.
Не меньший интерес представлял и отрывок из сочинения стоически настроенного Цицерона, который назывался «Сон Сципиона». Это сочинение печаталось в различных изданиях и неоднократно комментировалось. Как отмечает Якоб Буркхардт, «этот отрывок Цицерона представляет собой описание просветленного потустороннего мира для великих людей, наполненных звуками гармонии сфер. Эти языческие небеса, в пользу которых постепенно находили у древних и другие высказывания, вытесняли христианские небеса в той мере, в какой идеал исторического величия и славы отодвигал в тень христианские идеалы жизни. Уже Петрарка строит свои надежды на „Сне Сципиона“ и на высказываниях других цицероновских сочинений и на „Федоне“ Платона, вовсе не упоминая Библию»[88].
Философ Лоренцо Валла строит свой трактат «Об истинном благе» как диалог представителей трех философских школ: стоика, христианина и эпикурейца. Сам он оказывается на позициях эпикуреизма, что сказывается и на его трактовке теологических проблем. В частности, рай он представляет как наивысшее проявление принципа наслаждения, собрание всех возможных удовольствий. Не отказываясь от христианской идеи рая, он превращал его в воплощение своей концепции наслаждения как истинного блага.
Не только философия, но и поэзия обратилась к либеральным идеям о загробной жизни. Уже у Данте в «Божественной комедии» изображение рая и ада отличается от традиционного христианского вероучения. Главное в ней — непрекращающийся диалог души и тела. Хотя душа вечна, а тело смертно, после смерти душа ищет потерянного единства с телом. И это единство осуществляется после воскрешения. В этом состоит грандиозный эсхатологический пафос мистической драмы Данте. Как пишет М. Гранголати, «„Божественная комедия“ целиком проникнута эсхатологическим воображением своего времени. После воскрешения материальное тело празднует свой триумф в последней песне дантовского „Рая“»[89].
Тема жизни после смерти волновала многих писателей и поэтов Возрождения. У Шекспира, например, загробный мир — это или сон, или скитания души
