Закон Моисея - Эми Хармон

– Ты по-прежнему хочешь умереть? – сменил я тему.

– Зависит от того, что будет дальше.

– Что-то да будет, – просто ответил я. – Это все, что я могу тебе рассказать. Но твое существование не оборвется на смерти.

– И ты видишь, что нас ждет?

– В смысле? – Я не видел будущего, если он это имел в виду.

– Ты видишь тот свет?

– Нет. Я вижу только то, что они хотят мне показать.

– Они? Кто «они»?

– Любой, кто явится ко мне, – я пожал плечами.

– Они шепчут тебе? Разговаривают с тобой? – Таг тоже перешел на шепот, словно мы обсуждали что-то священное.

– Нет, они ничего не говорят. Только показывают мне разные образы.

Таг вздрогнул и потер затылок, будто пытался стереть мурашки, выступившие на его коже.

– Тогда откуда ты знаешь, чего они хотят?

– Все хотят одного и того же.

Как ни странно.

– Чего? Чего они хотят?

– Высказаться. Чтобы их услышали.

Я никогда не выражал этого словами, но ответ казался правильным.

– Значит, они не разговаривают с тобой, но хотят высказаться?

Я кивнул.

– И почему же?

– Потому что они привыкли так делать… – я замешкался.

– Привыкли так делать, когда были живы? – закончил за меня Таг.

– Ага.

– И каким образом они с тобой общаются?

– Мысли не нуждаются в плоти и крови.

– Ты слышишь их мысли? – изумился он.

– Нет, я вижу их воспоминания в своих мыслях.

Полагаю, это звучало даже более безумно, но это правда.

– Ты видишь их воспоминания?! Каждого из них? Всю их жизнь?

– Иногда кажется, что да. Это целый поток красок и мыслей, обрушивающийся на меня с невообразимой скоростью, а я улавливаю лишь случайные обрывки. И я вижу лишь то, что могу понять. Уверен, они бы с радостью показали мне больше, но это нелегко. Все очень субъективно. Обычно я вижу лишь фрагменты, но не картину целиком. Со временем я научился их фильтровать, и теперь это больше похоже на воспоминания, а не на одержимость призраками.

Я непроизвольно улыбнулся, и Таг ошеломленно покачал головой.

– А тут сейчас есть мертвые люди? – он посмотрел вправо и влево, словно, если поворачиваться достаточно быстро, он сможет застать призрака врасплох.

– Определенно, – солгал я.

Поблизости никого не было, и ничто не омрачало тишину, кроме ветки за моим окном, которая стучала и царапала по стеклу, а также скрипа резиновых подошв по линолеуму за дверью, когда кто-то проходил мимо.

Брови Тага подскочили ко лбу, и он выжидающе уставился на меня.

– Мэрилин Монро считает тебя сексуальным. Прямо сейчас она дует тебе в ушко.

Он тут же заткнул ухо пальцем, словно туда залетела букашка и постоянно жужжала, пытаясь выбраться.

Я разразился смехом, что удивило как меня, так и Тага. Обычно это он подразнивал меня, а не наоборот.

– Ты ведь прикалываешься надо мной? – он рассмеялся. – Точно! Черт, я бы не возражал, если бы Мэрилин действительно захотела позависать с нами.

– Ну-ну. Все не так просто. Я вижу только тех, кто как-то связан с людьми, с которыми я общался, или же напрямую со мной. Ко мне не являются случайные мертвые путники.

– Значит, когда ты сказал Чезу, что дедушка что-то оставил ему, его дедушка показал тебе завещание?

– Он показал мне свое отражение в стеклянных дверях банка… как он видел себя, когда заходил внутрь. А затем банковский сейф.

Мне нравился Чез – он всегда был в хорошем настроении, всегда пел, и на него всегда можно было положиться. Он работал местным вышибалой и день изо дня имел дело с очень нестабильными людьми, но все равно не терял свое добродушие или самообладание.

Поначалу я противился попыткам его деда проникнуть мне в голову. Мне не нужно знать об уязвимостях Чеза, так как я не хотел причинять ему боль. С тех пор как меня поместили в больницу, я усовершенствовался в возведении стен. Мне попросту было нечего делать, кроме как практиковаться и ходить на бесконечные сеансы к психологу, которые нельзя было назвать полезными, но, как ни странно, и вреда от них не было. Но частое общение с Чезом, похоже, усилило мою связь с его дедушкой, и я чувствовал, как он ждет на другой стороне, когда я открою проход. Поэтому я впустил его – только его, – немного приподняв воду.

Дедушка любил Чеза. Поэтому я рассказал санитару обо всем, что тот мне показал. Чез внимательно слушал, округлив глаза, которые резко выделялись на черном лице. На следующий день он не пришел на работу. Но через день он нашел меня и поблагодарил. Слезно. Он был огромным, черным мужчиной-горой – крупнее и сильнее меня, – но при этом рыдал как дитя и обнимал меня так крепко, что я не мог дышать. И тогда я понял, что мой дар не обязательно оружие. Мои способности могли не только ранить других.

– Моисей? – отвлек меня от размышлений Таг.

– А?

– Не пойми меня превратно, но… если ты знаешь, что впереди нас что-то ждет – не плохое, не пугающее, не зомби-апокалипсис и не огонь и сера – по крайней мере, насколько тебе известно… почему ты остаешься здесь?

Его голос прозвучал так тихо и сдавленно от переизбытка эмоций, что я не знал, чем ему помочь. Пророк или нет, у меня не было правильного ответа. Мне потребовалась минута на размышления, но в конце концов я подобрал ответ, который показался мне правильным.

– Потому что я по-прежнему буду собой. Как и ты.

– Что ты имеешь в виду?

– Нам не сбежать от самих себя, Таг. Тут, там, на другом конце света или в психиатрическом отделении Солт-Лейк-Сити. Я Моисей, а ты Таг, и так будет всегда и везде. Так что либо мы разберемся с собой тут, либо там. Но это неизбежно. И смерть этого не изменит.

Моисей

Останки Молли Таггерт отвезли в Даллас для похорон. Давид Таггерт-старший решил продать ранчо, и нас с Тагом должны были вот-вот выписать из Психиатрической клиники Монтлейк. У меня была с собой одежда и немного денег, хоть в них не появлялось необходимости во время моего пребывания в клинике. Мою одежду упаковали и отправили в Монтлейк, когда имущество бабушки разделили между ее детьми, – по крайней мере, ту часть, которую она не завещала мне.

Спустя две недели после поступления ко мне пустили адвоката. Он рассказал, что бабушка умерла естественной смертью, от инсульта. А затем, что она оставила мне десять акров земли на северном конце города, свой дом, машину