Философия мистики или Двойственность человеческого существа - Дюпрель Карл

* Soldau. Geschichte der Hexenprozesse. I. 263. Stuttgart, 1880.

Это приводит к заключению, что противоположное обращение с больным, погружение его в возможно более глубокий сон, увеличивая деятельность производительной силы его организма, должно оказывать на его здоровье чрезвычайно благодетельное влияние.

Это и делают: природа – вызывая натуральный, естественный, а врач – искусственный сомнамбулический сон. Каков бы ни был сомнамбулический сон, во время его деятельность целебной силы природы бывает интенсивнее, чем во время нормального сна и бодрствования. Подобно тому, как, согласно наблюдениям, даже у растений в периоды сноподобного состояния их совершается процесс их усиленного роста, у человека во время сомнамбулического сна совершается процесс усиленного обновления его организма. По наблюдению Брэда (открывшего гипнотизм), этот сон, в отличие от обыкновенного, оказывает чрезвычайно большое целебное действие на острые болезни и ослабляет хронические.*

* Preyer. Die Entdeckung des Hypnotismus. 144.

То же самое имеет место и в искусственном сомнамбулическом сне. Он представляет также один из видов глубокого сна и уже в силу одного этого служит таким действительным лекарством, что может даже, благодаря имеющему в нем место простому усилению деятельности целебной силы природы, исправлять хирургические повреждения. Очень часто сомнамбулы говорят, что магнетический сон обладает особенно большой целебной силой. Однажды одна чахоточная больная, находясь в сомнамбулическом сне, приказала своему врачу погрузить ее на девять дней в состояние мнимой смерти, которое, действительно, настолько укрепило ее легкие, что она проснулась совершенно здоровой.*

* Schopenhauer. Parerga 1. 275.

Если существует целебная сила природы, то искусство врача только и может состоять в содействии ей и в ее направлении. Это было известно уже предшественнику Месмера Максуэллу. Сказав, что "нет такой болезни, которая не была бы уже излечена без помощи врачей жизненной силой", он делает совершенно правильное заключение, что "панацеей есть не что иное, как вся, какой только может обладать человек, скопившаяся в избраннике судьбы жизненная сила".*

* Maxwell. Magnetische Heikunde. II. Anhang.

Вторично открытый Месмером метод лечения и состоял в лечении больного организма заключающейся в нем самом силой, которую при помощи магнетизма Месмер только вызывал к деятельности и направлял. Хотя современные врачи и редко сознают это, однако они близки к такому воззрению на лечение. С каждым годом они все более и более оставляют медикаментозное лечение, которое не только исходит из материалистического предположения, будто человек представляет собой чисто химическую задачу, но и действует на организм так, что дьявол изгоняется вельзевулом. К такому методу лечения применимы сказанные Петром Потерием о врачах слова, что вместо того, чтобы лечить болезни скорее, чем то может сделать без посторонней помощи природа, они часто поступают так, что природе приходится бороться одновременно и с болезнью, и с ними.*

* Poterius. Opera omnia. 604.

В новейшей медицине все более и более утверждается взгляд, что лечит не врач, а природа, что искусство врача только в том и состоит, чтобы помогать целебной силе природы и сообщать ей направление, то есть при помощи медикаментов облегчать природе достижение ее целей. Благодаря такому взгляду, разделяемому теперь всеми врачами, учение о лекарствах сводится к учению о способах облегчения деятельности целебной силе природы. Если мы обратимся теперь к вопросу о том, в каком отношении к действующей в организме сомнамбул целебной силе природы находится способность их обретать соответствующее их болезни лекарство, то увидим, что он представляет собой только частный вид общего вопроса об отношении между природой и духом, бессознательным и сознательным, волей и представлением. Но здесь не место вдаваться в философские рассуждения по этому вопросу; достаточно ограничиться замечанием: что всякий монист, будь то пантеист или материалист, уже самой логикой поставляется в необходимость смотреть на дух, сознание и представление как на естественные продукты процесса органического развития. Смотреть ли на сознание с биологической или физиологической точки зрения, в том и другом случаях оно является естественным цветом на стволе органической жизни, как бы продолжением организма.

Если жизнь духа есть не что иное, как продолжение жизни природы; если, подобно биологии, история жизни человечества должна быть понимаема в смысле эволюции, так что Гегель и Дарвин дополняют друг друга; если представление относится к воле, как цветок к своему стволу; если та самая сила, которая образует мозг, управляет и его функциями, – то само собой понятно, что то, что действует в природе, должно заявлять о себе и в области представления, равно как понятно и то, что деятельность целебной силы природы должна выражаться как в инстинкте врачевания, так и в бессознательном представлении лекарства. И если уже наше чувственное сознание находится в такой же тесной связи с нашим организмом, в какой цвет со своим стволом, то тем более это имеет место относительно сознания сновидца, так как чем крепче сон, тем глубже погружается человек в органическую жизнь природы. Таким образом, если существует объективная целебная сила природы, то с монистической точки зрения должно существовать и субъективное представление лекарства, в бодрственном состоянии могущее выразиться у нас только в виде инстинктивного влечения к лекарству, во сне же доходящее до его узрения нами.

Итак, сновидение может быть названо врачом не только со стороны диагноза и определения будущего хода болезни, но и со стороны лечения.

Бодрствование, обыкновенный сон и сомнамбулизм – это звенья одной и той же цепи. В первом состоянии человека чувственное сознание его находится на высшей ступени своего развития; с отходом его ко сну оно ослабляется и ослабляется тем больше, чем глубже сон, в сомнамбулизме же исчезает совершенно. Но пропорционально ослаблению нашего чувственного сознания совершается наше внутреннее пробуждение, достигающее в сомнамбулизме высшей степени. Таким образом, кто хочет изучить связанные с внутренним пробуждением человека анормальные способности его души, тот должен изучать их и во всех трех его состояниях последовательно: они явятся перед ним в элементарной своей форме уже в первом состоянии, яснее выступят во втором и обнаружатся с полной ясностью в последнем. Только при таком сравнительном изучении явлений жизни человека во сне они взаимно осветят друг друга и утратят свою загадочность, которая будет существовать для нас до тех пор, пока мы будем изучать их отдельно по вышеуказанным категориям.

Итак, прежде всего мы должны констатировать, что душа человека обладает хотя и обнаруживающейся только в виде бессознательного инстинкта способностью находить соответственное болезни его лекарство, но и во время его бодрствования. Достаточно указать на два общеизвестных явления; инстинкт питания у животных и прихоти беременных женщин, причем в последнем случае у человека наряду с отвращением от привычной для него пищи появляются нередко требования несъедобных веществ, например, обломков карандаша и пр. Отвращением могут сменяться в период беременности женщин обычные симпатии их и к другим предметам. Так, недавно мне пришлось быть свидетелем того, как одна беременная дама неохотно позволяла своему мужу целовать себя в то время, как он курил сигару, хотя бы и отлагаемую им при этом в сторону; но уже через несколько дней после родов она опять находила запах сигары таким же приятным, как и до беременности. Очевидно, что подобные явления должны быть поставлены в параллель с обнаруживающимися у сомнамбул в виде остатков от их магнетического состояния, в течение долгого времени по прекращении этого состояния, инстинктами врачевания. Одна сомнамбула Кернера сказала, что и по прекращении магнетического ее состояния в течение долгого времени внутренний голос ее будет побуждать ее принимать то или другое лекарство и подсказывать ей, что ей полезно, а что вредно.* Другая сомнамбула говорила Кернеру: "С тех пор, как меня начали магнетизировать, мне претит всякая пища, не соответствующая моему теперешнему, простому, состоянию; мясо и пирожное отвратительны мне, молоко же и яблоки – единственная приходящаяся мне по вкусу пища".** Когда же сам Кернер начал употреблять предписанное ему этой сомнамбулой средство, то, по словам его, он получил отвращение к предрасполагающей к его болезни пище, к смешанной пище вообще, а к мясной в особенности, и наоборот, возымел чрезвычайную охоту к пище, употреблявшейся им до этого очень неохотно, к растительной.*** Таким образом, здесь мы имеем дело с переходом инстинкта питания к магнетизеру.

* Kerner. Geschichte zweier Somnambulen, 259.

** Ebendort. 380.

*** Ebendort. 362.