Философия мистики или Двойственность человеческого существа - Дюпрель Карл

* Harless. Bruchstucke aus dem Leben eines suddeutschen Theologen 1875. II. 97.

Что действительно существует материальный деятель, служащий посредником магнетического отношения, которое теперь кажется нам мистическим, но для которого когда-нибудь будет изобретен своего рода спектроскоп, это доказано многочисленными наблюдениями. Вот что говорит о своей сомнамбуле Шапари: "Чтобы исследовать болезнь и прийти к заключению о степени ее излечимости, ясновидящая должна была всякий раз сама духовно войти в больной индивидуум и духовно взять на себя все его недуги и страдания. По достижении такого состояния, она видела в своем собственном теле имевшие место в чужом организме болезненные изменения, определяла обусловленный ими метод лечения, предписывала необходимую при этой болезни диету и соответствующие характеру болезни лекарства. Но такое вхождение в чужой организм всегда действовало на нее расслабляющим образом, и тем в большей степени, чем мучительнее и отвратительнее была подлежавшая ее исследованию болезнь, хотя из-за помощи больному она готова была на всякую жертву...

Так как у многих сомнамбул определение чужих болезней основывается на чувствовании ими этих болезней, то отказ их от такого определения представляет нередкое явление. Они неохотно исследуют чахоточных* и с ужасом сторонятся эпилептиков и сифилитиков.** Пюисегюр сообщает о плохих для одной сомнамбулы результатах предпринятого ею исследования эпилептической болезни одной девушки и приводит заявления этой сомнамбулы, что, если бы прикосновения ее к больной продолжались долее, то хотя дурное влияние их на нее усилилось бы, но больная совершенно выздоровела бы.***

* Pigeaire. Electricite animale. 244.

** Deleuze. Instr. pratique. 447. 453.

*** Puysegur. Memoires. II. 155. 165.

Конечно, самой замечательной из всех известных сомнамбул была "преворстская ясновидящая", девица Гауффе. Можно предсказать, что носящая такое название книга д-ра Юстина Кернера в будущем столетии приобретет громадный круг читателей, нужды нет, что в наш век мнимой нашей просветительнице, журналистке, удалось заклеймить ее клеймом мистицизма, не помещав ей, однако, выйти в свет в пяти изданиях.

Из сообщений о Гауффе можно сделать заключение, что она была не только интуитивной, но и сенситивной сомнамбулой. Вот что говорит о ней Кернер: "Она отличалась такой тонкой относительно чужих болезней чувствительностью, что путем одного только приближения, а тем более прикосновения к больному, не слышав от него ни одного слова о его болезни, тотчас же испытывала на себе те же, в той же области тела и в том же месте, как и он сам, ощущения и, к величайшему удивлению его, могла подробнейшим образом рассказать ему о всех его страданиях. Вместе с физическим состоянием больного она чувствовала и его состояние психическое, особенно же внезапно являющиеся настроения радости, печали и пр. Физическое состояние больного отражалось на ее теле, психическое – на ее душе"... "Однажды вечером, – продолжает Кернер, – к нам приехала из Геппингена совершенно незнакомая нам деканша Бурк и, страдая болью в области печени, обратилась ко мне с просьбой предоставить ей возможность быть исследованной бодрствующею Гауффе, причем не сказала мне о состоянии своего здоровья, кроме вышепоименованного, ни одного слова. Чтобы услужить деканше, я повез ее к Гауффе. Последняя ощупала ей живот, сильно покраснела и сказала, что чувствует сердцебиение и боль в области печени; но что ее сильно встревожило, так это то, что она вдруг почти ничего не стала видеть правым глазом. Бурк пришла в удивление и сказала, что она уже много лет почти ничего не видит правым глазом, о чем она, будучи, конечно, уверена, что это застарелая, неизлечимая болезнь, даже и не заикнулась мне ранее; я же, не произведя тщательного исследования этого ее недостатка, зависевшего от паралича зрительного нерва, не мог знать о нем ровно ничего. Между тем Гауффе в течение нескольких дней была больная полной слепотой правого глаза, зрачок которого, как это бывает при темной воде, утратил всякую раздражительность. Только постепенно, благодаря тому, что ей ежедневно по несколько минут смотрели пристально в больной глаз, она приобрела опять способность им видеть"... "5 сентября 1827 года, – говорит еще Кернер, – я дал Гауффе в руку ленту с вышитым на ней именем одной больной, которая, по всей вероятности, сама же сделала на ленте вышивку и прикасалась к ней или носила ее на себе до отсылки ее из У., места своего жительства. Не успела Гауффе подержать ленту в руке и несколько минут, как занемогла; у нее появились тошнота, удушье и сильнейшая рвота. Затем она почувствовала сильную боль в костях левой ноги, нытье в груди и какое-то особенное раздражение язычка. Вскоре все эти болезненные симптомы исчезли, но тошнота и страшное удушье продолжались; потребовалось неоднократное мытье руки, державшей ленту, но ничто не помогло, пока на сомнамбулу не нашел полный столбняк и она не погрузилась в мнимую смерть... Когда я в 6 часов вечера получил "Швабский Меркурий", то прочитал в нем, что особа, ленту которой держала в руке Гауффе, умерла за несколько дней до этого"... "Ван Гельмонт, – так Кернер заключает свой рассказ, – говорит об одной женщине, заболевавшей сильными припадками ломоты в костях всякий раз, как она садилась на стул, на котором сидел умерший пять лет тому назад ее брат"*.

* Kerner. Die Seherin von Prevorst. Stuttgard, 1877. S. 113, 115.

Итак, если мы не хотим, чтобы наши теории отставали от фактов, то мы должны признать, что находящееся под психофизическим порогом нашего сознания наше я, так называемое бессознательное, бессознательно не само по себе, а только относительно, только для нашего я, находящегося над этим порогом; эта, лежащая за пределами нашего нормального сознания, трансцендентальная половина нашего существа находится в других отношениях к вещам, чем человек пяти чувств, и обладает другими, чем он, путями восприятия, равно как и измененными пространственной и временной мерами людей, находящихся в бодрственном состоянии. Но когда во сне и сомнамбулизме начинает нами сознаваться деятельность этого нашего трансцендентального я, то его восприятия нередко принимают для нас аллегорическую и символическую формы, а также форму драматического раздвоения я, что отнюдь не может служить для нас основанием к суеверному сопричислению этих простых форм познания к реальностям.

3. Инстинкт врачевания у сновидцев

Теперь мы можем перейти к более трудному вопросу, а именно: может ли сновидение быть названо врачом не только со стороны определения болезней, но и со стороны их лечения? Если бы этот вопрос относился ко сну, то его можно было бы решить скоро, так как физиологам давно уже известно, что во время нашего сна совершается процесс обновления нашего организма и обнаруживает свою деятельность присущая нам целебная сила природы. Но наш вопрос относится к сновидению, к внутреннему пробуждению, и здесь речь идет не о процессе обновления в организме сновидца, а о процессе возникновения у него представлений о лекарстве. Но так как то, что при нашем внутреннем пробуждении является у нас в виде ясного представления и сознательной воли, заявляет о себе уже во время нашего внешнего бодрствования в виде инстинкта, в виде смутного представления и бессознательного влечения (что и заставляет предложить, что все наши инстинкты коренятся в трансцендентальной половине нашего существа и проявляют свою деятельность с возникновением сообщения между двумя находящимися в разобщении во время бодрствования нашими нервными системами), так как затем на наши инстинкты, направленные на лечение, можно смотреть как на естественное продолжение и форму обнаружения действующей в нас целебной силы природы, то с этой силы мы и должны начать наше исследование.

Человек проводит во сне едва ли не треть своей жизни. Физиология еще не уяснила себе причин, рождающих сон; но несомненно то, что для нас такое периодическое ослабление сознательной жизни составляет потребность, что правильный и крепкий сон служит одним из первых условий нашего телесного здоровья. Вот почему лишение человека сна может повлечь за собой очень плачевные для него последствия, даже его смерть. Я читал где-то, что оно служило у японцев одним из видов смертной казни. Оно фигурировало также в имевших место в истории Германии, Англии и Папских Владений процессах о ведьмах, в виде tormentum insomnii, и состояло в том, что ведьмам не давали спать, гоняя их без устали по тюрьме до тех пор, пока у них не делались на ногах раны и пока они не впадали в состояние полного беспамятства и бешенства.*

* Soldau. Geschichte der Hexenprozesse. I. 263. Stuttgart, 1880.

Это приводит к заключению, что противоположное обращение с больным, погружение его в возможно более глубокий сон, увеличивая деятельность производительной силы его организма, должно оказывать на его здоровье чрезвычайно благодетельное влияние.