Невероятный медовый месяц - Барбара Картленд

Но, когда они наконец отправлялись в путь, герцог чувствовал себя хорошо и был в прекрасном настроении — у него появилась возможность проявить активность.

Атол смеялся над одеждой, которую Лабушер купил для них, чтобы использовать для задуманного маскарада, а увидев деревянную телегу и мула, которые должны были изображать самый быстрый экипаж, увозящий их из Парижа, он сказал Антонии:

— Я уверен, ваша светлость, что вы находите это средство передвижения столь же впечатляющим, хотя, возможно, не столь удобным, как тот фаэтон, в котором мы уезжали в наше свадебное путешествие.

— Мне бы очень хотелось, чтобы Руфус вез нас обратно… — мечтательно проговорила она.

— Мне тоже, — согласился с ней супруг, и нотки грусти прозвучали в его голосе.

На сердце у Антонии вдруг стало тепло от сознания того, что есть у них одна общая страсть — любовь к лошадям, которая объединяет их, и это их общий секрет, о котором не знает никто. Антония тихонько вздохнула и улыбнулась мужу.

Но, когда они отъезжали от дома и Лэбби остался стоять на пороге с выражением отчаяния на лице, Антонию вдруг охватило беспокойство.

Плохо, если французы разгадают их планы, но будет значительно хуже, если это сделают пруссаки. Антония почувствовала, как страх леденит душу.

Она задрожала при мысли о том, что может ждать их впереди, понимая, как трудно будет в случае провала объяснить, кто они такие и почему покинули Париж вопреки запрету властей.

Потом Антония взбодрилась, подумав, что она путешествует вместе с мужем, и отвага вновь вернулась к ней.

Особняк на Елисейских полях, этот воображаемый остров, на котором они существовали в странном и нереальном мире, теперь оставался позади. Они пускались в опасное плавание по неведомым и враждебным волнам.

Но тут Антония с грустью подумала о том, что герцог найдет в Англии безопасность и покой, она же вернется к своему одиночеству, к которому так и не привыкла за всю свою жизнь.

Он утешится в объятиях маркизы, а она, Антония, как всегда, никому не будет нужна, разве что иногда он, возможно, захочет, чтобы она помассировала ему лоб и избавила от головной боли, или побеседует о том, что они пережили вместе во время своего странного медового месяца, и это будет тема, на которую он не сможет говорить с другими женщинами.

Сравнивая себя с маркизой, Антония находила, что даже в платье от Уорта ей никогда не стать похожей на фею из рождественской сказки, какой казалась ей женщина, явившаяся непрошеной к ним в дом в их первую брачную ночь.

— Все безнадежно! — сказала себе Антония, тяжело вздыхая.

Но тут же вспомнила, что впереди ее ждут два, а может быть, и три дня, которые она проведет наедине с герцогом!

Сидя рядом с ним на высоком передке громыхающей по камням телеги, сознавая при этом, как нелепо они выглядят в своих рваных и грязных одеждах, Антония ощутила безумную радость от того, что они вместе и никого нет вокруг, и ей не мешали ни грохот, ни пыль, ни чумные пятна, которыми Лабушер разукрасил лицо герцога.

Деревня, в которой Тур должен был оставить для них лошадей, находилась в десяти милях от Парижа и немного в стороне от тракта, разбитого колесами тяжелых пушек.

И вот они свернули на пыльную и извилистую узкую дорогу.

Антония с облегчением вздохнула, заметив, что они оказались в малонаселенной части Франции, где было множество густых лесов и лишь изредка попадались маленькие деревушки.

Лэбби предложил им выехать из города через ворота Сен-Клу потому, что на этом направлении линии прусских войск находились ближе всего к французской столице.

— Чем скорее вы выедете из Парижа и выберетесь за пределы его пригородов, тем лучше. Никто не знает, где можно наткнуться на патруль, который заставит вас вернуться в город, поэтому лучше избрать самый короткий путь и в любом случае двигаться на север, иначе вы очутитесь в Версале, где полно улан.

— Мы не сбились с пути, как вы думаете, Атол? — решилась спросить Антония у герцога.

— Кажется, все в порядке. Я неплохо ориентируюсь на местности, — ответил Донкастер, — а перед отъездом тщательно изучил карту. Как только мы сядем на лошадей, без труда доберемся до Гавра.

Он говорил мягко и уверенно, затем спросил:

— Ты не боишься, Антония?

— Нет… Нет, — ответила она. — Совсем нет… Когда я с вами.

Он посмотрел на нее, всю завернутую в грязные тряпки, и с улыбкой сказал:

— Разве я не говорил, что у нас будет самый невероятный медовый месяц, какой когда-либо выпал на долю новобрачных? — Будет о чем рассказывать нашим внукам, — заметила Антония шутливым тоном.

Отвечая ему, она вдруг спохватилась, что фраза о внуках бессмысленна, если не предполагать, что вначале у них появятся дети.

И Антония смутилась.

Герцог ничего не сказал, только легонько коснулся кнутом спины мула, заставляя животное двигаться быстрее. Он правил повозкой с такой же легкостью, как и своим прекрасным фаэтоном с четверкой великолепных каштанок.

Неожиданно за поворотом возникла деревня, и герцог остановил мула.

— Это… не опасно? — спросила Антония, пытаясь унять дрожь в голосе.

— Ну что ж, надо проверить, все ли здесь спокойно и нет ли поблизости прусских солдат. Если что-то покажется нам подозрительным, я снова притворюсь больным. Лучше заранее предусмотреть неприятности, Антония, чем попасться из-за собственной беспечности.

— Да, конечно, — согласилась она, — вы подумали обо всем.

— Прежде всего о тебе, — произнес он неожиданно резко.

Но она усомнилась в искренности его заверения, считая, что за этой резкостью скрывается недовольство тем, что ему приходится заботиться о женщине, вместо того чтобы во весь опор скакать в Англию.

Она отлично знала, что, не будь ее, он вы ехал бы из Парижа несколькими днями раньше. Он прислушивался к ее мольбам поберечь себя и разумным доводам, которые приводил Лэбби, вовсе не потому, что сомневался в своих силах, а исключительно из-за того, что присутствие Антонии требовало самой тщательной подготовки их побега.

Издали деревня казалась тихой и спокойной в первых лучах восходящего солнца.

Герцог подъехал к небольшой харчевне, над входом в которую красовалась надпись «Золотой петух».

Соскочив с телеги, он взял мула под уздцы, ввел во двор и передал вожжи Антонии, приказав ей оставаться на месте.

Озираясь по сторонам и убедившись, что во дворе никого нет, он направился к колодцу и вымыл лицо и руки.

«Возможно, мы немного рискуем, — рассуждала про себя Антония, — но было бы совсем неразумно перепугать крестьян, которые держат для нас лошадей».

Бумаги, которые открыли им проезд через военные посты, она засунула под корсаж и принялась ждать.