Хризантема - Джоан Барк

В один прекрасный день покупка квартиры состоялась. Папа приехал с портфелем, до отказа набитым банковскими пачками десятитысячных купюр. Как ему удалось незаметно изъять такую крупную сумму из семейного бизнеса, Сатико предпочла не интересоваться. Она подписала долговое обязательство, по которому должна была дважды в год выплачивать Папе четверть всех прибылей магазина. Сделку отпраздновали шампанским в постели. Хотя договор был неформальный, Сатико собиралась честно его выполнять. Первая выплата была назначена в первых числах января, но перед самым Новым годом Папа, сидя в офисе, получил обширное кровоизлияние в мозг. Когда приехали врачи, он уже скончался.

На сорок девятый день после его смерти Сатико, встав на колени перед туалетным столиком, где стояла фотография и горели две свечи, поднесла зажигалку к долговому обязательству и от его пламени подожгла курительные палочки. Потом выпила за упокой души своего благодетеля бокал шампанского. Шел 1963 год. Через несколько месяцев она открыла ателье «Сати». В мастерской работали уже пятеро.

Рассеянно ковыряя фаршированную перепелку с виноградом, Сатико кратко обрисовала подруге свои приключения в те годы, что они не виделись.

— Подумать только, как многого ты достигла! — восторгалась Мисако. — Мне повезло, я смогла окончить университет, но получила всего лишь офисную работу, да и ту бросила через два года, когда вышла замуж.

— Зато ты жила нормальной жизнью, — пожала плечами Сатико. — Ничего плохого в этом нет.

— Плохо то, — вздохнула Мисако, — что мой муж завел любовницу и теперь требует развода. Она беременна, так что с его стороны все очень серьезно. Вчера он сказал, что хочет этого ребенка. Ему нужен сын. Я просто не знаю, что делать. — Она повертела на пальце золотое обручальное кольцо. — Свекровь говорит, он собирается выгнать меня из дома. Так что с моим браком все кончено, а я даже мать не поставила в известность, просто оделась и убежала утром куда глаза глядят…

Сатико закурила сигарету и задумчиво выпустила дым в потолок. Потом сказала тихо и очень серьезно:

— Думаю, Тиби-тян, тебе лучше пока переехать ко мне. У меня есть свободная комната.

Мисако вытаращила глаза.

— Ну что ты, я вовсе не собираюсь тебя стеснять…

— Когда я была маленькая, — возразила Сатико, — то проводила много времени у тебя дома, не раз ночевала и обедала. Твои родители были очень добры ко мне. Теперь у меня появилась возможность отплатить за добро.

— Брось, ты ничего мне не должна.

— Послушай меня. Мне кажется, сегодня нас свела вместе сама судьба. Поехали ко мне, расскажешь все подробно. Потом позвонишь матери, она имеет право знать. Скажешь, что будешь жить у меня, она вряд ли меня забыла.

— Она будет так волноваться, — вздохнула Мисако, смахивая слезинку.

— Вот и пускай. Хорошо, когда есть люди, которые волнуются за тебя. Я тоже за тебя волнуюсь. Как только приедем, позвоню адвокату. Ты должна с ним поговорить, завтра же. Поняла?

— Хидео вчера тоже советовал мне поговорить с юристом.

— Понятно, — улыбнулась Сатико. — Только едва ли он имел в виду Исао Огаву.

17

Двадцать две! Тэйсин любовался на коробки рисового печенья, уложенные рядами у стены в кладовой. А еще благовония, чай… Настоящее изобилие! Никогда на его памяти храм не имел таких запасов, и все это пожертвовали прихожане по случаю кончины Учителя. Наведение порядка в кладовой было первым в списке дел на неделю, который Кэйко составила для Тэйсина, и он старался не разочаровать ее.

Разложив все припасы, монах выбрал самую красивую из коробок с печеньем и аккуратно обернул ее нарядным темно-синим фуросики.[4] Подарок предназначался смотрителю сада Симидзу. Тэйсин давно собирался нанести туда визит, который Кэйко также включила в список. Вежливость требовала принести извинения от имени храма за беспокойство, причиненное внезапной смертью настоятеля во время совершения обряда.

Смотритель оказался дома один, его жена отправилась за покупками. Он тепло приветствовал священника, пригласил войти и стал сочувственно охать по поводу того, как тот похудел. Тэйсин, сидевший, поджав ноги, на татами, со смущенной улыбкой махнул рукой.

— Не беспокойтесь обо мне. Наоборот, доктор сказал, худеть полезно для здоровья. Как только мой аппетит вернется, сразу снова растолстею.

Он похлопал себя по животу и громко рассмеялся, почти так же весело, как когда-то. Однако тут же снова посерьезнел и робко спросил, нельзя ли ему посетить чайный домик, где лежало тело Учителя.

— Конечно, пожалуйста, — поклонился смотритель со скрытым ликованием. — Пойдемте со мной, я все вам покажу.

Ему было строго запрещено болтать о несчастье, случившемся в саду. Директор музея, узнав, что смотритель с женой уже водят целые экскурсии, показывая место трагедии, устроил им выволочку. Однако просьбу святого отца нельзя было не уважить, тут даже директор оказался бы бессилен.

Позже директор Сайто, направляясь через сад в хранилище, заметил монаха со смотрителем, выходящих из чайного домика, и нахмурился. Тэйсин при виде его слегка поклонился. Директор вежливо ответил на поклон и подошел поприветствовать преемника покойного настоятеля.

И зачем он только отдал храму прах той женщины! В результате произошло несчастье. Впрочем, мог ли он предвидеть, что стариком овладеет навязчивая идея и он умрет практически в том самом месте, где нашли кости. Музею совсем ни к чему подобные истории. Пусть люди приходят в сад ради его исторического значения, а не дешевых сенсаций, они должны любоваться красотой, а не смаковать душещипательные подробности. Так или иначе, прошлого не вернешь, все, что он может сделать, это постараться приструнить сплетников и надеяться, что трагические обстоятельства смерти священника со временем изгладятся из памяти.

Приближаясь к чайному домику, директор улыбался, тепло, но несколько настороженно. Толстяк вызывал симпатию, однако в душе таилось опасение, что этот визит приведет к новым неприятностям.

— Сайто-сама, — снова поклонился Тэйсин, — извините, что вторгаюсь в ваши владения. Я пришел, чтобы лично выразить свои сожаления по поводу беспокойства, которое доставили вам недавние печальные события. Ваш сотрудник любезно показал место, где покоилось тело моего Учителя сразу после кончины. Для меня было важно побывать здесь, это принесло мир в мою душу. — Он поклонился еще ниже. — Благодарю вас за все то доброе, что вы сделали для Учителя, храма и меня самого.

Слушая прочувствованную речь монаха, смотритель поджал губы, но директора она тронула. Монах улыбался так искренне, в глазах его было столько печали. Сайто заметил, что лицо его стало совсем не таким круглым и розовым, как прежде.

— Дозо, — поклонился директор. — Пожалуйста, осматривайте все, что вам будет угодно. Вы уже бывали в здании, где выставлены музейные экспонаты?

— Нет, никогда, к стыду своему, — смущенно потупился монах.

— Ну что ж, в таком случае… Я как раз иду туда и могу лично вам все показать.

Тэйсин снова отвесил поклон.

— Сочту за честь, однако мне не хотелось бы затруднять вас. От нашего храма у вас и так одно беспокойство…

— Что вы, мне совсем не трудно, — улыбнулся Сайто. — Пойдемте, я вас очень прошу. Напротив, мне очень полезно время от времени самому просматривать экспозицию.

Тэйсин последовал за ним, приняв смиренную позу, подобавшую, по его мнению, деревенскому невежде при посещении столь значительного места.

Директор собирался пройтись лишь по верхам экспозиции и был приятно удивлен, когда Тэйсин узнал родовой герб Мидзогути на самурайском шлеме. Такой посетитель, безусловно, заслуживал и более подробной экскурсии.

Монах задавал вопросы, и немало. Ответы директора он слушал с заметным интересом, почтительно кивая.

— Вот как? Просто потрясающе! — удивлялся он.

— Хай, здание склада было тщательно отреставрировано, чтобы разместить в нем экспонаты, относящиеся к эпохам Монояма и Эдо. Фактически здесь находится все, что касается сада Симидзу: исторические документы, произведения искусства и множество бытовых предметов.

— Соо дес ка? Вот как?

Директор сыпал историческими подробностями, указывая по ходу дела на живописные свитки, доспехи, седла, мечи, керамику, предметы мебели. В залах музея нашлись даже редкие фотографии семейства Мидзогути, сделанные владельцем одной из первых фотокамер и запечатлевшие в том числе первоначальный вид замка, сгоревшего в эпоху Мэйдзи дотла во время восстания.

Особенно заинтересовала монаха огромная старинная карта города Сибаты. На ней помещался каждый дом, более того, на мелких листках бумаги, подклеенных во множество слоев, были мелко написаны фамилии владельцев, сменявших друг друга в течение многих десятков лет.