Зачем нам враги - Юлия Остапенко

Детский голос. Не понять, мальчик или девочка — странный тембр, странная интонация. И ни капли страха. Причем явно не храбрится, а действительно его не чувствует.

— Нет? — переспросил Натан.

— Были. Я их... — Ребенок умолк, потом сказал — все тем же странным, бесстрастным, бесполым голосом: — Мне нельзя выходить. Они меня увидят и... опять продадут.

Натан ступил в темноту. Он ждал, что ребенок шевельнется, но по-прежнему не услышал никакого движения. А когда его ладонь обхватили крепкие холодные пальцы, вздрогнул от неожиданности.

— Побудь здесь со мной. Чувствуешь?

Натан не знал, что именно он должен чувствовать... помимо опасности — да, именно опасности; от этого ребенка исходило что-то темное, вязкое, почти осязаемой тугой волной, захлестывая и сбивая с ног. Натану захотелось высвободить руку, но он не стал этого делать.

— Как ты сюда... как ты здесь... — Он не знал, какого рода слово должен тут применить, и терялся, отчего-то боясь ошибиться.

— Они меня привезли на этом корабле в Калардин, — прошептал ребенок; теперь, когда он снизил голос, угадать по нему пол стало вообще невозможно. — И продали... хотели продать одному... а я вырвалась от них, убежала... и спряталась на их корабле. Мне надо туда. Обратно.

Натан протянул руку в темноте, наткнулся на детскую голову, покрытую свалявшейся шапкой волос. Девочка, с непонятной тревогой подумал Натан, хотя можно было перестать сомневаться уже после ее слов. Как странно — он почти хотел, чтобы это оказался мальчик... как если бы его жена разрешалась от бремени, а он гадал бы до последнего: мальчик? девочка? — и хотел бы, конечно, мальчика...

Но у него нет, и не было, и не будет жены, а этот ребенок — не его ребенок... и в этой мысли было странное облегчение.

Натан нахмурился. Слишком много странных ощущений... а он ведь даже не видел эту девочку в лицо.

— Зачем тебе в Тальвард? Ты же калардинка, — сказал он, хотя не был в этом уверен. Говорила она на калардинском чисто и без акцента, но...

— Там моя мама, — сказала девочка, и на мгновение Натана охватила уверенность, что она лжет. Только на мгновение... но ощущение было таким сильным, что он едва сдержал порыв оттолкнуть девчонку от себя. Небеса ведают почему — но он уже жалел, что поддался порыву и спрыгнул обратно в трюм, хотя собирался выбраться наружу... к свету, хотя смешно, должно быть, говорить так о ночной палубе, но по сравнению с тем, что здесь, это был свет... и дело вовсе не в качестве освещения.

— Как же твоя мама допустила, чтобы ты... — резко начал Натан, но девочка перебила его — так, словно ждала этого вопроса:

— Она не знала. Меня у нее украли. Мы вместе шли в Тарнас... В Тарнас? — вырвалось у Натана.

И он тут же пожалел об этом — потому что пальцы девочки стиснулись на его руке с такой силой, будто решили больше никогда не отпускать.

— Там некроманты. Они умеют оживлять мертвых. Мой... мой папа у них. То есть мама так думает. Что он там. Что они его забрали, чтобы оживить. Они так делают иногда, если мертвец того стоит. И мама идет за ним. Она хочет... что-то у него спросить.

Натана била дрожь. Девочка не могла не чувствовать ее — она держала его руку так крепко, что они стали будто одним целым.

— Я поеду в Тарнас за мамой, — сказала девочка, и Натан готов был поклясться, что ее глаза сузились, когда она задала вопрос, на который он уже знал ответ: — А ты пойдешь со мной?

— Пойду, — сказал Натан.

Не потому, что нам по дороге... и не потому, что у нас с твоей мамой одна цель... потому... потому что...

— Почему? — спросила девочка.

Это был странный вопрос, если она действительно этого хотела, — такой же странный, как она сама.

— Потому что мне тоже надо в Тарнас.

— Ты тоже ищешь того, кого воскресили некроманты? Да... да, наверное... проклятие, он уже не знал. Он просто ехал домой и услышал в придорожном трактире пьяный треп солдата, только что вернувшегося из тальвардской кампании. Солдат говорил про женщину, рыжеволосую женщину с черной повязкой на левом глазу, бледную, похожую на зомби, и, наверное, бывшую зомби — всем известно, тальвардские маги умеют воскрешать воинов... хороших воинов, лучших воинов... вражеских воинов. Он забыл бы об этом, но дома, уже вернувшись, не удержался от расспросов и за кружкой вина выведал у местного палача, что сталось с телом Аманиты. Тот сперва упирался, но потом оттаял — с палачами редко выпивают, все считают это дурным знаком. Это и было дурным знаком, потому что, услышав, что палач продал тело известной разбойницы проезжему колдуну, а ее могилу закопал пустой, Натан уже знал, что сделает дальше. Это было так глупо... и он все время думал про лорда Глоринделя, про его слова о том, что это надо оставить позади, уехать из этих мест... Он уехал из этих мест — выпросил отпуск у лорда Картера и уехал, зная, что не вернется, потому что направлялся во враждебную страну совсем один. Но он был готов на любую участь ради одного только шанса увидеть ее снова. Всего только один раз увидеть и... спросить...

Он словно очнулся и услышал свое дыхание — шумное, прерывистое. Переведя его, Натан накрыл ладонью пальцы девочки, сжимавшие его руку.

— Меня зовут Натан. А тебя?

— Ровена, — сказала девочка и, помолчав, добавила: — Натан, принеси мне какой-нибудь еды. Тут уже совсем не осталось крыс.

— У тебя ожоги, — сказал Глориндель. Без заботы и без сочувствия — с удивлением. Будто только теперь заметил.

Эллен сказала:

— Да.

Это был глупый, но самый удобный ответ. Эльф взял ее за руку у локтя, приподнял, осмотрел, удивленно хмыкнул.

— Они что, не болят?

— Конечно, — сказала Эллен так, словно он не понимал очевидных вещей. Глориндель вскинул голову, метнул в нее сердитый взгляд. Эллен потупилась, взяла флягу с вином, осторожно полила вздувавшуюся волдырями рану. Она смотрела на темную струю, а не на лицо Глоринделя, но кожей чувствовала его горящий взгляд.

— Проклятие, что это такое? — наконец вырвалось у него. Эллен подняла глаза.

— У меня к вам просьба, милорд. Вы не могли бы посмотреть, есть ли ожоги у меня на спине? Их тоже надо промыть.

— Проклятие, ты что, сама не знаешь?!

— Не знаю. Я же их не вижу, — рассудительно сказала Эллен и, встав, потянула шнурок на лифе.

Тальвардский эрьелен Глэйв был прав: жизнь при дворе сделала ее не в меру развратной, и раздеваться она умела быстро. Во всяком случае, остановить ее эльф не успел. Эллен стянула через голову пропаленную сорочку, отбросила, повернулась к Глоринделю спиной, не слишком торопливо, давая ему возможность вдоволь напялиться на ее грудь — пожалуй, лучшую часть ее тела.

— Есть?