Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи - Жан Флори

Норманн, во всяком случае, с той поры вел себя как владыка Антиохии — но владыка, чьи права оспаривал соперник. 14 июля он подписал грамоту, в которой уступил генуэзцам, чьи позиции на море были сильны, тридцать домов, церковь и площадь в городе. Взамен они обязались снабжать город и приходить на помощь его людям против всех тех, кто на них нападет, «за исключением графа Сен-Жильского». В случае конфликта между Боэмундом и Раймундом они дали обещание сохранять нейтралитет и предлагать посредничество, дабы восстановить согласие между двумя этими правителями[483].

Все это доказывает, что Раймунд в тот момент не отказался от мысли выступить против Боэмунда ради обладания Антиохией. К тому же один из его людей, Раймунд Пиле, попытался завоевать для себя самого земли по соседству; ему удалось захватить Таламанию, но он потерпел поражение под Маарат-ан-Нуманом, городом, которым позднее, в свою очередь, заинтересовался Раймунд Тулузский. Раймунд Ажильский не упоминает об этих бесславных для графа событиях, в ходе которых нашел свою смерть Арно Тудебод, брат хрониста[484].

В самой Антиохии свирепствовала эпидемия — возможно, брюшной тиф. Первого августа 1098 года скончался Адемар Пюиский. Папский легат был, вероятно, единственным, кто своей властью прелата и военачальника мог восстановить согласие между предводителями и «понять» простой народ или по крайней мере сдержать его нетерпение и удержать от фанатичных бесчинств. Его смерть обострила внутренние конфликты. О нем скорбели все.

Или почти все… Петр Бартелеми, например, не забыл и не простил прелату тех сомнений, которые тот выразил насчет правдивости его видений. Спустя два дня после смерти легата, в ночь с 3 на 4 августа, Петру было новое видение: ему явились Христос, святой Андрей и сам Адемар Пюиский, который передал ему свое послание. «Епископ обратился к нему с такими словами: “Я благодарю Бога и всех моих братьев, а также Боэмунда, который избавил меня от преисподней, ибо сильно согрешил я после открытия Священного Копья. Вот почему я попал в ад, где меня жестоко бичевали, где лицо мое и голова сгорели, как ты можешь видеть. […] Мой сеньор Боэмунд сказал, что он перевез бы мое тело в Иерусалим; пусть милости ради он не велит мне переменить место…”»[485]. В доказательство своих слов Адемар предложил, чтобы Боэмунд вскрыл его гробницу и засвидетельствовал следы преисподней на лице усопшего. Далее Адемар побуждал графа Сен-Жильского выбрать епископа ему на замену.

Вслед за Адемаром взял слово святой Андрей: он призвал графа помириться со своим соперником Боэмундом и сообща с ним назначить латинского патриарха. Особо он добавил следующее предписание: если один из князей больше других захочет стать правителем Антиохии, то графу нужно лишь увериться, что он добрый христианин; если дело обстоит именно так, то пускай ему оставят город! Должно, чтобы между крестоносцами царило согласие, чтобы князья помогали бедному народу и обращались к Богу, дабы преуспеть в своем предприятии. «Иерусалим рядом с вами, лишь в десяти днях пути, — заключил святой. — Но если вы откажетесь соблюдать эти предписания, вы не доберетесь до Иерусалима и за десять лет»[486].

Другими словами, согласно видению, Христос и святые готовы отдать Антиохию тому, кто сумеет ею управлять по-христиански. Лишь при таком условии крестовый поход будет иметь успех. Об этом странном видении, более «выгодном» для Боэмунда, чем для Раймунда Сен-Жильского, рассказал, однако, лишь его капеллан — значит, в данном случае граф не «манипулировал» провидцем. Напротив, его слова в большей степени отражают надежды простого народа, который мало интересовался раздорами, вспыхнувшими между их предводителями из-за обладания Антиохией или другими землями. Он желает прежде всего, чтобы их главы помирились — условие, необходимое для успеха предприятия, которое застопорилось из-за их дрязг. Он хочет также, чтобы окончились сделки с совестью по отношению к грекам, считавшимся врагами после предательства Татикия и Алексея. Наконец, он одобряет учреждение латинских епископств. Латинские прелаты будут сопутствовать греческим епископам, а затем заменят их. Итак, намечается греко-латинский разрыв — и он тоже на руку Боэмунду.

Далее провансальский капеллан сожалеет о том, что указаниям святых не последовали. Предводители действительно рассеялись по всему региону, выкраивая себе сеньории. В то время как Боэмунд отправился в Киликию, а Готфрид Бульонский — в Эдессу, к своему брату, Раймунд Тулузский в конце сентября захватил мусульманскую Альбару, истребив всех ее жителей и поставив в нее латинского епископа, согласно указанию Петра Бартелеми. Впервые крестоносцы утвердили в завоеванных землях духовенство, подчинявшееся римско-католической Церкви. Это был первый знак разрыва с Византией. И, как это ни парадоксально, его инициатором оказался не кто иной, как поборник прав басилевса Раймунд Тулузский, выступивший, следуя велениям своего провидца, как непримиримый защитник обездоленных и «паломников»[487]. И это возымело успех, как подчеркивает Раймунд Ажильский: народ восхвалял решение графа и благодарил Бога, пожелавшего учредить в Восточной Церкви римское епископство, чтобы управлять своим народом[488]. «Интегристские», проримские и антивизантийские настроения пользовались благосклонностью простого народа. Князья были вынуждены считаться с этим, но еще больше — с заявленным желанием простых крестоносцев как можно скорее двинуться в путь.

Не потому ли 11 сентября Боэмунд и другие предводители, собравшись в Антиохии, отправили папе Урбану II письмо, извещавшее его о победе над Кербогой и о смерти папского легата? Главы просили понтифика о том, чтобы он лично прибыл завершить свое дело, в частности, борьбу против «еретиков», перечисленных в письме: греков, армян, сирийцев, яковитов. Для крестоносцев прибытие папы действительно закрепило бы юридически разрыв с Алексеем и Византией. Таким образом были бы решены религиозные и политические конфликты: все покорились бы папе, под его руководством можно было бы наконец завершить священную войну, которая была его войной:

«Итак, снова и снова взываем к тебе, дражайшему отцу нашему: приди как отец и глава в свое отечество, воссядь на кафедре блаженного Петра, чьим викарием ты состоишь; и да будешь иметь нас, сыновей своих, в полном повиновении… Искореняй же своей властью и нашей силой уничтожай всяческие ереси, каковы бы они ни были. И так, вместе с нами, завершишь ты поход по стезе Иисуса Христа, начатый нами и тобою предуказанный, и отворишь нам врата обоих Иерусалимов, и сделаешь Гроб Господень свободным, а имя христианское поставишь превыше всякого другого. Если ты прибудешь к нам и завершишь вкупе с нами поход, начатый твоим предначертанием, весь мир станет повиноваться тебе. Да внушит же тебе свершить это сам Бог, который живет и царствует во веки веков. Аминь!»[489]

Это письмо воспроизведено Фульхерием Шартрским. То послание, что издал Генрих Хагенмейер на основе двух (из трех) рукописей, содержит еще несколько строк, написанных от первого лица. В них Боэмунд торопит папу римского прийти на помощь тем, кто с помощью Бога и благодаря молитвам завоевал Романию, Киликию, Азию и Сирию, а также оградить тех, кто повинуется ему, от «неправедного императора, который наобещал нам много всякого, но сделал-то очень мало. Зато все беды и помехи, которые мог нам причинить, он причинил»[490]. Рудольф Гиестандт обоснованно замечает, что это добавление служит антивизантийской пропаганде Боэмунда 1105–1107 годов и не соответствует ситуации, сложившейся во время составления этого послания. Здесь, без сомнения, речь идет об интерполяции, которой мы обязаны Боэмунду и его клану, враждебному Византии[491]. Однако сложно отнести эту редакцию к более позднему времени, так как Урбан II умер в 1099 году.

Крестоносцы, впрочем, не получили от папы никакого ответа. Понтифик назначил собор в Бари — на нем выбрали другого легата, но тот вскоре умер[492]. В ожидании 1 ноября предводители удалились в окрестные города и крепости, чтобы отдохнуть в них, укрыться от эпидемии, бушующей в Антиохии, и упрочить в этих владениях свои позиции. Эти заботы задержали их еще больше, чем ожидание ответа от папы, византийского императора или всемогущего визиря фатимидского халифа. Двадцать шестого августа этот визирь, аль-Афдаль, вновь отнял у турок Иерусалим — следовательно, Фатимиды более не нуждались в услугах крестоносцев. Наоборот, отныне последние стали их главными противниками. Шесть месяцев спустя они уведомили об этом христиан, когда те наконец возобновили продвижение к Иерусалиму[493].