Отягощенные злом, ч. 1 - Александр Афанасьев

Русские были совсем не такими, как англичане — и даже самые отмороженные из племенных вождей это признавали. Русские были хамелеонами, они не заставляли пуштунов учить русский язык, они сами учили пушту, отращивали бороды, делали намаз и соблюдали пуштун-валай, кодекс чести афганских племен пуштунов. Встретив на тропе бородатых братьев своих — можно было погибнуть в следующую же секунду, так бывало не раз и не два. Над Афганистаном — парили ударные беспилотники и тяжелые штурмовики, от которых не было спасения нигде. Медресе в Деобанде давно взорвали[46], мало кто остался в живых из тех, кто начинал. Но сопротивление продолжалось — и пятилетний мальчик в ответ на вопрос — кем ты станешь, когда вырастешь, гордо отвечал — шахидом. Этот народ невозможно было победить — его можно было только уничтожить, как это сделали люди Чингисхана: они просто убивали всех, кого встречали. Но русские — по каким-то причинам не желали этого делать. И потому — космос был...

Лагерь — занимал площадь чуть больше гектара и был выстроен так, чтобы его невозможно было обстреливать с гор прямой наводкой — он примыкал к склону горы, а на самой горе, на вершине — был оборудован передовой аванпост с пещерами и скорострельными автоматическими пушками. Со всех сторон — лагерь прикрывала стена, высотой в несколько метров, которая частично состояла из земли, а частично — из двадцати и сорокафутовых морских контейнеров, списанных и перевезенных сюда. В части контейнеров были укрытия с оружием и боеприпасами, часть использовалась как огневые позиции: сочетание каменистой земли и контейнеров, прикрытых землей же — образовывало сплошной защитный вал, ощетинившийся пулеметами, гранатометами и скорострельными пушками и представлявший собой сплошную цепь ДОТов. Это укрепленное сооружение защищало в случае самого жестокого минометного огня, обученные солдаты, опираясь на этот вал, могли отразить атаку двадцатикратно превосходящего противника. Чтобы взять лагерь — нужно было применить бомбардировщики и саперные гаубицы — а у мятежников не было ни того, ни другого.

Все сооружения лагеря находились в земле, все модули были вкопаны в землю по крышу и сверху — прикрыты насыпанной курганами землей же, что давало повод шутникам называть их «саркофагами». Личный состав базы передвигался не по земле — а по отрытым ходам сообщения, сверху защищенным стальной металлической сеткой, от мин. Даже в случае минометного или ракетного обстрела — жертв почти никогда не бывало, русские вложили в постройку укреплений всю свою изобретательность, трудолюбие, упорство и опыт жесточайшей, сорокалетней партизанской войны. Под землей находилось все — все припасы, все командные центры, стрельбища, укрытия для техники — все, а вынутая земля как раз и пошла на сооружение циклопического вала. Это был как сухопутный авианосец, территория с почти абсолютной безопасностью. Здесь же — находилось все, что нужно для контроля территории — катапульты для точечного старта беспилотников, вертолетные площадки и новые, усовершенствованные артиллерийские орудия с дальностью стрельбы до сорока километров. Но эта база не была самой крепкой — южнее, в горах близ Кандагара были построены настоящие крепости, там базы были устроены полностью под землей, а личный состав передвигался по закопанным на глубине несколько метров нефтяным трубам, которые наверное выдержали бы и массированный обстрел осадной артиллерии.

А все, что было вне этой территории — называлось Космосом.

Дверь кондиционированного вагончика — модуля для летного и офицерского состава открылась с едва слышным шипением, пропуская внутрь человека. Многие из тех, кто жил и воевал здесь — машинально положили бы руку на оружие, благо здесь его было в достатке и все предпочитали держать его под рукой. Но только не этот человек. Его поведение можно было объяснить либо бесстрашием, либо разгильдяйством — но он вел себя так, как вел, и даже командир передового поста, майор по адмиралтейству Печенин оставил все попытки его переделать, тем более, что и летный состав ему подчинялся... с оговорками, так скажем. Он сидел в самодельном шезлонге, спиной к двери (чего девять из десяти здесь находящихся никогда бы не сделали, и читал книгу). Книги у этого человека были разные, они составляли большую часть скарба, который был у каждого офицера и перемещался с ним по всем таким маленьким, занюханным и почти забытым передовым базам. Не так давно — он дочитал Шахнаме в подлиннике, который приобрел где-то во время персидской кампании — а теперь читал — опять таки в подлиннике — Шекспира. Только Летный крест на кителе — он получил его, когда со смертельным риском для жизни высаживал десантные отряды в Тегеране, в районе казарм Гвардии Бессмертных — спасал его как от придирок начальства, так и от травли сослуживцев. Которые были людьми простым и человека, страстно читающего английские книги — могли и не понять.

Вошедший в вагон человек — остановился на середине прохода между двумя койками. Офицерские модули предназначались для проживания двоих человек — но второй, который жил здесь отправился на родину с тяжелой контузией и минно-взрывной травмой и вторая кровать пока пустовала.

— Время, Денис — негромко сказал он — пора.

Человек в шезлонге посмотрел на часы — золотые, наградные, Павел Буре, такие были у немногих.

— Минут пять еще есть...

Человек шагнул вперед, чтобы увидеть страницы книги. Взгляд наткнулся на литографию старинной гравюры. Похоже, книга была дорогая...

— И охота тебе это читать... — нарочито грубовато сказал он

Человек аккуратно закрыл книгу.

— Шекспир — сказал он — репринтное издание одна тысяча девятьсот двадцатого года. Интересно, как оно здесь оказалось...

— Да так же, как и тульский самовар, помнишь?

Тульский самовар они видели в Кабуле в одной из едален. Более чем столетней давности аппарат, питающийся дровами — по-прежнему радовал людей настоящим чаем, а хозяина едальни — прибылью. Многие из прикомандированных к ограниченному контингенту офицеров заходили в эту едальню испить на чужой земле чая из старого русского самовара — это казалось чем-то вроде оберега на этой жестокой и негостеприимной, очень негостеприимной земле.

Человек в шезлонге отложил книгу, но не встал. Молчание — нарушалось только лишь шипением кондиционера, спешно восстанавливающего нарушенную внезапным вторжением оптимальную атмосферу — двадцать два градуса по Цельсию.

— Ты бы поехал, отдохнул что-ли, командир... Второй срок без замены допахиваешь. НЕ можешь сам — я с полковником переговорю.

— Да нет. Не стоит...

Оба они знали, что майору ИВК, Императорского воздухоплавательного корпуса[47] Денису Грибоедову, потомку разорванного разъяренной толпой в Тегеране посла Грибоедова — ехать в сущности некуда. Да, у него были и супруга и трое детей, они были... но в то же время их и не было. Так бывает...

— Я вот думаю... — задумчиво начал Грибоедов — увижу ли я конец этой кампании? Или только наши дети пожнут плоды...

— Да брось, командир. Рано или поздно — сломаются...

— Нет. Нет, не сломаются...

Грибоедов взглянул на часы. Подмигнул своему второму пилоту, лейтенанту Стецкому

— Время. Пошли...

Они вышли в космос — и дверь закрылась за ними с привычным шипением.

Примерно в то время, как вертолет майора Грибоедова добрался до контрольной точки «Июнь» — в километре от контрольной точки, в небольшой неглубокой пещере, вход в которую был накрыт маскировочной сетью лежали два человека...

Эти два человека мало чем отличались от жителей здешних, негостеприимных мест: они были грязны, косматы и бородаты, их глаза были быстрыми и внимательными, они умели подмечать малейшие признаки того, что что-то неладно. Потревоженная неосторожным шагом каменная осыпь, сломанная ветка чахлого куста, мелькнувшая за дувалом тень, поднявшаяся в тревоге птица. Эти люди умели читать следы, говорить на пушту и на дари, самых распространенных языках афганского королевства, они знали, какое племя живет здесь, в чем оно дружит и с кем враждует, они могли призвать на намаз и полностью совершить его без малейшего недочета. Они знали имя старейшин местных деревень и действующих в округе амиров — вождей местных бандформирований, знали, сколько людей у каждого — и чем они примерно вооружены. Долгие походы по горам сделали их тела поджарыми и быстрыми как у местных, их пятки и ступни закаменели так, что они могли обходиться вовсе без обуви, они могли неделями жить на лепешках, змеином и бараньем мясе, они умели лечиться кислым молоком и жирной местной простоквашей, которую здесь называли «маза», а так же местными, произрастающими здесь растениями. Любой эмир — принял бы этих сорбозов себе в банду — вот только они в банду совсем не стремились, если, конечно, не было приказа на операцию по внедрению. Потому что они были военными моряками флота Тихого океана и относились к отряду специального назначения амфибийных сил флота, первоначально нацеленного на захват плацдармов и удержание их до подхода основных сил с тяжелым вооружением. Сейчас — они были вынуждены переквалифицироваться в охотников на террористов и бандитов, которым помогали конечно же англичане, и которые не собирались прекращать террористического сопротивления. Таких надо было уничтожать, чем они, собственно и занимались.